Кофе и полынь - Софья Валерьевна Ролдугина
Он перешёл на бормотание, а затем умолк, задумавшись. Я понемногу пила остывший чай, вернее, успокоительный отвар из трав, заготовленных ещё Лайзо, и глядела в темноту за окном. Ветер и дождь там, снаружи, порождали иллюзию движения. Иногда чудились даже человеческие силуэты, но странные, как если бы они принадлежали не живым людям, а…
…а призракам?
Я вздрогнула.
— Виржиния? — позвал меня Эллис вдруг. И продолжил: — У меня будет необычная просьба. Конечно, последнее дело — полагаться при расследовании на колдовство, но если уж у нас тут есть дух усопшего, то глупо было бы не попытаться его расспросить, как вы думаете?
— Разумеется, я выполню вашу просьбу, — кивнула я. Очень хотелось снова обернуться к окну, но разглядеть — по-настоящему, а не мельком — призрака среди потоков дождя было отчего-то страшно… Интересно, а моя мать боялась мертвецов? Думаю, что нет. — Тем более что мне для этого совершенно не обязательно возвращаться в клуб, если вы понимаете, о чём я.
Эллис понимал; о Валхе он тоже прекрасно помнил, впрочем, а потому попросил меня быть как можно более осторожной.
Я пообещала, втайне надеясь на лучшее.
В конце концов, мёртвый — верней, наполовину мёртвый — колдун уже давно не давал о себе знать.
Погрузиться в особенные, вещие сны тем же вечером я не решилась, конечно. Потом неожиданно возникло очень много неотложных дел, по большей части связанных с высочайшим поручением и сукном, предназначенным для нужд армии. Ткани, как выяснилось, нужно было куда больше, чем изначально попросили во дворце… или, верней сказать, потребовали? Разумеется, я как верная подданная собиралась исполнить и это новое поручение, однако фабрика, право, не могла работать круглые сутки! Лишь в этом году мы с мистером Спенсером — первые в Аксонии, прошу заметить — установили восьмичасовой рабочий день. Не возвращаться же сразу на шаг назад? Впрочем, после ещё одной аудиенции во дворце мы пришли к соглашению: срок увеличили, и теперь — по предварительным расчётам, конечно — я должна была управиться вовремя.
Если увеличить рабочий день на час на ближайшие две недели — и установить для работниц премию.
О, эти расходы…
К счастью, доход мне приносила не только фабрика, да и ремонт в замке хоть и уменьшил фамильное состояние, однако не истощил его. Встречи и переговоры же сильно повлияли на моё личное расписание и распорядок, так что вернуться к просьбе Эллиса я смогла только к равноденствию. Наверное, Лайзо, колдун-гипси и в целом человек суеверный, счёл бы такую ночь вполне подходящей для мистических обрядов…
Или, возможно, наоборот.
Увы, спросить у него совета сейчас я не могла.
Но медлить дальше было бы, пожалуй, глупо. Тем более что в спальне, в шкатулке, ждала своего часа вещь, которая проложила бы для меня надёжную дорогу в Клуб дубовой бочки: розовый бутон из сухого букета в гостиной, который я случайно отломила, задев рукавом, и с позволения леди Уоррингтон забрала с собой. Ей и её подругам мой неожиданный — пусть и только с виду — порыв показался очень милым… Ах, знали бы они, зачем мне бутон!
Наверное, цветы для букета срезали ещё в августе, но даже сейчас плотно сомкнутые пунцовые лепестки благоухали — слабо, но сладостно. Я глубоко вдохнула аромат и вернулась в постель, зажав бутон в кулаке.
Сон пришёл почти мгновенно.
…мой особняк — это крепость.
Нет, мой дом.
Он сияет мягким тёплым светом, сразу весь. Так, словно на него снизошло благословение… но я точно знаю, что дело в другом.
Талисман под крышей — на одном углу, на втором, на третьем, четвёртом… И внизу, в подвале, тоже. Связки трав, отгоняющих зло, на чердаке; невидимые знаки начертаны на стенах; на лестницах — на каждой ступени выписан узор, лаконичный, аккуратный. Если всмотреться, то можно узнать, чья рука его на несла.
Так различаешь среди других почерк человека, который хорошо знаешь.
— Лайзо, — шепчу я, улыбаясь.
Мне казалось, что он бежал в спешке, но нет, нет. Он давно размышлял об этом — и думал, как защитить меня, даже когда уйдёт далеко-далеко, я останусь одна, и некому будет плести ловцы снов…
Спасибо, думаю я. Спасибо.
Пусть любая защита не совершенна и не вечна, однако сейчас мне легко и спокойно. Там, куда лежит мой путь, колдовства Лайзо нет, но оно здесь — и сюда я могу вернуться, зная, что зло не сумеет пройти по моим следам. В руках у меня роза; если согреть её дыханием, то лепестки оживут, если дунуть посильнее — то облетят, закружатся, точно в танце, рассыпятся, выстилая тропинку. От окна — и дальше, по облакам…
Как лунные блики на воде, такие же зыбкие и прекрасные.
Я ступаю на этот путь очень-очень тихо, кутаюсь в туман, в чужие шёпоты, в ожидание холодов и дождей. Иду, стараясь сохранять равновесие — между днём и ночью, между сном и явью.
Так, чтобы меня никто не заметил — если, конечно, есть кому смотреть.
Бромли во сне выглядит совсем иначе, нежели наяву. Дома внизу кажутся очень хрупкими, кровля — как промасленная бумага, кинь спичку — и вспыхнет. Ночная тьма ощущается как дым или густой чёрно-серый туман; она неоднородная, оставляет горький привкус на языке и оседает пятнами на щеках. Снизу, с земли, бьют столбы света, словно шарят по небу длинные руки, упираясь в низкие облака, и сначала кажется, что ловят меня, но затем я различаю хищные вытянутые силуэты, похожие на глубоководных рыб.
Всё это происходит не сейчас, осознаю я вдруг. Оно только грядёт… грядёт.
Дорожка из сияющих розовых лепестков приводит меня к огромному пустому дому со множеством окон. Он очень старый; из подвалов смердит крысами и мертвечиной, крыша просела так, точно вот-вот
