Юрий Кунов - Спроси у реки
– А Мошкин этот, куда делся?
– Никуда он не делся! Так за Ванькой и таскался все время. Потом когда они с Лигани телят пригнали, Иван водички попил и повел Вовку домой.
– Вы же сказали, что он к Лыновым пошел?
– Он и пошел! А по пути Мошкина домой завел. Тот еле ноги уже переставлял. Он на Советской улице живет. До Лыновых там рукой подать.
– Номер дома не помните?
– Чей? Лыновых?
– Мошкина.
– Кажется двадцать первый. Или двадцать третий? – Лариса остановилась. – Нет, двадцать третий. Да, двадцать третий. Но это не Мошкина дом, а его матери. С тех пор как жена два года назад его из дома выгнала, так он у матери и живет.
– Он постоянно теперь у матери живет? Или, может, иногда к кому-нибудь на ночь заглядывает?
– Вы что имеете в виду? А-а-а! Какие бабы? Кому он нужен такой? Если бы…
– Спасибо, Лариса! – перебил ее Жарких. – Я все понял. Нужно бежать. Спасибо.
Старший лейтенант развернулся и быстро направился к стоянке. Дронова задумчиво посмотрела ему вслед. Словно почувствовав ее взгляд, он вдруг обернулся и поманил женщину рукой:
– Давайте я вас до дома довезу!
– Нет, нет! Спасибо, не надо, вы что! – Дронова испуганно замотала головой.
– Ну как хотите, – пожал плечами Жарких. – Пока!
Примерно через четверть часа он остановил машину у дома двадцать три по Советской улице. Открыв крепкие дощатые воротца, старший лейтенант осмотрелся. Небольшой двор был заасфальтирован. У крыльца на асфальте лежал резиновый коврик.
Чуть позади и правее дома находился, судя по всему, сарай. Одна из его трех дверей была открыта. Жарких, мягко ступая, подошел и заглянул в проем. В полутьме он не сразу разглядел перед собой человека. Тот, нагнувшись, что-то укладывал в мешок.
– Здравствуйте, хозяева! – с подчеркнутым энтузиазмом поздоровался старший лейтенант.
Человек резко, словно в испуге, повернул голову. Это был мужчина лет сорока пяти, худой, небритый, очень коротко остриженный.
– Здорово, гость, – процедил он настороженно.
– Мошкин Владимир? Я не ошибаюсь?
– Ну… Чего хотел?
Мужчина, уже не глядя на Жарких, торопливо затолкал в заскорузлый мешок сеть с привязанными к ней камнями-грузилами.
– Незаконным ловом занимаемся?
– Чего? Пошел ты… Чего надо?!
Мошкин поднялся с колен. Помещение для него было явно низковато. Старший лейтенант полез в карман за удостоверением.
– Полиция.
– Ну и что? Я жрать должен, полиция? Или как?
– Вам на еду не хватает вашей зарплаты?
– Кто меня на работу возьмет, когда молодых пруд пруди?
– Приношу искренние извинения за свой некорректный вопрос. Оставим эту острую тему. – Жарких примирительно поднял вверх раскрытые ладони. – Я ведь к вам зашел с другой целью.
– Чего еще?
– Давайте на солнышке с вами поговорим.
Мошкин, щурясь, вышел из сарая и вытер руки сзади о рубаху, которая и без этого давно нуждалась в стирке.
– Ну?
При ярком солнечном свете Вове Мошкину можно было дать уже лет так пятьдесят, а то и все пятьдесят пять. Жарких стал прикидывать, как к нему лучше обратиться. Просто по имени – вроде уже поздновато, хотя и модно, а «господин Мошкин» будет звучать, пожалуй, издевательски…
– Владимир… Как вас по отчеству?
– Ну, Андреевич…
– Я вас вот о чем хотел спросить… Вы можете вспомнить позапрошлый понедельник? Это было тридцатое мая.
– А что?
– Так можете или нет?
– А чего его вспоминать?
– Надо кое-что выяснить.
– Про кого? – насторожился Мошкин. – Я стучать…
– Зачем стучать, Владимир Андреевич? Я пошел вам навстречу – не заметил одну вещь в вашем сарае, и вы сделайте мне одолжение.
Тут Жарких обратил внимание на татуировку на левой кисти Мошкина. Надпись «Байконур» была сделана пусть и коряво, но с претензией на художественность. Старший лейтенант посчитал это хорошим поводом для установления более доверительных отношений с собеседником.
– О! Вы что, на космодроме служили? Или так…
– Чего так?! Ты знаешь, во скольких запусках космических аппаратов я участвовал? У меня даже автограф Терешковой есть. И фотография с Джанибековым!
– Вот это да! – сказал восхищенно старший лейтенант, хотя фамилию Джанибеков он до сего дня не слышал ни разу. Однако легко было догадаться, что речь идет об одном из известнейших, в свое время, советских космонавтов. – Клево! Потом покажите при случае? А то сейчас времени у меня в обрез. В школе я здорово космосом увлекался. Собирался даже в летное училище поступать.
Мошкин смотрел на полицейского с недоверием. В его глазах скорее даже читалось: «А не издеваешься ли ты надо мной, муфлон?»
Старший лейтенант понял, что в очередной раз переоценил свой актерский талант. «Наверное, мой восторг от услышанного был чрезмерен. С опытными людьми нужно работать тоньше, – сделал вывод Жарких. – Да, до Посохина мне еще расти и расти».
– Я серьезно, Владимир Андреевич! Я потом как-нибудь к вам загляну. Посмотреть ваши артефакты! Не более того. У меня к вам претензий никаких нет. Абсолютно!
– Я не про претензии. Ты думаешь, наверное, разве этот тупой алкаш мог на знаменитом космодроме служить? Крутится у тебя в голове такая мысль. По твоей морде вижу. Ладно, типовой русский вопрос на интеллект: сколько граней у знаменитого граненого стакана?
–…
– Двенадцать. А его высота какая?
– Я думаю…
– Не знаешь. Девяносто миллиметров. А его диаметр шестьдесят пять миллиметров.
– Вопросы очень специфические, Владимир Андреевич. Спросите о чем-нибудь космическом.
– Можем про космос покалякать. Сколько весил первый искусственный спутник Земли?
– Что-то около ста килограммов.
– Почти попал. Восемьдесят три целых и шесть десятых. А на орбите он находился девяносто два дня. А знаешь, кто его создал? Нет, не Королев. Михаил Клавдиевич Тихонравов!
Доказав свою интеллектуальную состоятельность, Мошкин уже почти дружелюбно оглядел молодого полицейского.
– Ладно, что ты там спрашивал?
– Так, ерунда. Если не хотите, можете не отвечать. В общем, вы были в гостях тридцатого мая у Ивана Дронова?
– У Дрына? Тридцатого? – Мошкин почесал небритый подбородок. – Кажется, был. Я заходил к нему в конце мая. Был я, был я у него тридцатого.
Последнее утверждение Мошкин сделал с абсолютной уверенностью в голосе.
– Вы в тот день, точнее вечер, вместе с ним за скотиной ходили?
Мошкин на некоторое время задумался.
– А, ну, вроде ходили мы к речке. Чего-то такое было.
– Иван никуда не отлучался тогда? В рощу, на пляж, там…
– Не… Не отлучался. Мы все время вместе были. Я, правда, уже хороший кайф словил, но еще соображал где, куда и что. Я, кажется, даже в кустах отлил там, пока Дрын скотину отвязывал, и потом мы сразу почухали домой.
– А к нему вы, когда пришли?
– С речки?
– Нет. До этого. Лично вы. Один.
– А, это я досконально помню. Даже время. Я в тот вечер Бармалею, приемщику металлолома, который на Парковой промышляет, несколько железяк оттащил, он их взвесил, деньги мне отдал и сразу стал закрываться. А он до семи всегда работает. Тютелька в тютельку. Потом я затарился в одном месте горючим и пошел на аэродром, к Ивану. Значит, прибыл я туда, получается, где-то минут двадцать восьмого. Ну, и того… Отстегнули мы с ним парашюты… Потом Лариска причапала и нас расперла… После мы за телятами сходили и Дрын меня домой проводил. Время не скажу. Я уже на бреющем почти шел. – Мошкин замолчал и уставился на старшего лейтенанта тусклыми, в красных прожилках, глазами. – А ты кем интересуешься, собственно говоря? Мной или Иваном? Только честно.
– Третьим лицом, Владимир Андреевич, третьим лицом. Так что, пожалуйста, не говорите никому о нашем разговоре. Информация только для служебного пользования. А вашу фотографию с Джанибековым и автограф Терешковой хорошо бы передать, например, в какой-нибудь школьный музей. Пусть ребятишки знают, что не только НАСА, но и бирючинцы участвовали в освоении космического пространства.
– Слушай, а ты прав! Как я сам не допер?!
Глава 17
В среду после утреннего совещания у начальника отдела МВД по Бирючинскому району подполковника Нестерова Посохин поехал к Марковым. Металлическую дверь с кодовым замком ему открыла высокая пожилая женщина в белой панаме и льняном брючном костюме. В ушах у нее поблескивали небольшие серьги из белого золота с бирюзой.
Майор поздоровался.
– Вы Маркова Анна Леонидовна?
– Да. С чем пожаловали, уважаемый?
Голос у нее был низкий и немного дребезжащий. Как будто она недавно слегка простудила горло. Баба-пила, подумал Посохин. Он где-то читал, что голос говорит о характере человека даже больше, чем его внешность.
Полицейский показал удостоверение.
– Я из уголовного розыска. Майор Посохин.
