Марина Серова - Все продается и покупается
– Куда? – воспротивился Женечка, со страху дернув рукой, высвобождая ее из пальцев Аркадия. У того опять глаза угрожающе сузились.
– Дура! Не на улице же такие разговоры вести, – ответил он хоть и тихо, но по-прежнему грозно. – Идем. Не видишь? Вон, уже менты на подходе.
Они пошли не торопясь, рука об руку, стараясь своим видом не вызвать лишних подозрений у милицейского патруля, который двигался навстречу по тротуару, ставшему узким от накиданного дворниками снежного сугроба. Чтобы разминуться, посторонились и те, и эти. Стихарю пришлось пережить несколько неприятных мгновений, когда каждый из служивых, проходя мимо, окинул его от природы подозрительную для них фигуру пристальным взглядом.
– Куда идем-то? – буркнул настороженно Стихарь, выдержав испытание с честью.
– Ко мне в машину, – ответил Аркадий, тычком в бок заставляя его повернуть за угол.
«Уазик» оказался совсем рядом – стоял на обочине, под фонарем, уткнувшись радиатором в огромную, островерхую снежную кучу.
Захлопнув за Женечкой дверцу, Аркадий обошел машину и влез на свое место, быстро посмотрев в оба конца безлюдной в это позднее время улочки. Оказавшись внутри, запустил двигатель, включил печку и полез в карман за сигаретами. Закурил и Стихарь. А закурив, приободрился, открыл дверцу и густо сплюнул на голубоватый от фонарного света снег.
– Ну и чего ты раздухарился, Трегубов? В чем я перед тобой виноват, а? По всем претензиям обращайся к Генералу, я его указания выполняю, а не твои. А что кликуху из твоей фамилии сделал, так подходит она для нее, разве нет? Не нравится – извини, не буду больше тебя так называть, обещаю.
Аркадий, казалось, не слушал его, молча курил, глубоко затягиваясь дымом.
– О чем разговор-то? – не выдержал Женечка его молчания.
– О тебе, с-сучонок! – проговорил негромко Аркадий, и голос его в тишине убогого «уазовского» салона прозвучал настолько зловеще, что пальцы Стихаря, сжимавшие сигарету, мелко задрожали.
Аркадий все так же молча докурил сигарету, выбросил ее за окно и повернулся к Стихарю всем телом.
– А ну, говори, отморозок, каким это образом я оказался должен уголовникам столько денег?
Женечка понял наконец, откуда ветер дует, и снова приободрился.
– Фу ты, господи, а я-то подумал, что ты меня щемишь за то, что раньше тебя Генералу про череп сказал, вперед вылез.
Стихарь улыбнулся с явным облегчением.
– С тобой Вадим, что ли, говорил?
– Ты сейчас со мной говоришь! – оборвал его Аркадий. – И говори, говори, миляга, пока я окончательно не взбесился.
– Чего ж тут беситься? – пожал плечами Стихарь. – Пожалуйста. Как повесил на меня Генерал обязанность снабжать жратвой твоих собачек, я на пупе извертелся, но добывал всегда, сколько ты заказывал. Разве не так? Та-ак! А как это мне удавалось? Ты знаешь – через морги. И цена установлена была твердая. До последнего времени. Теперь они цену взвинтили. Смеются: безродные, говорят, с холодами помирать меньше стали. Я – к Сергеичу, так, мол, и так, платить больше надо, иначе псы пусть на одной говядине живут. Ты послушай, Трегубов, ведь он мне не поверил, Генерал наш! Так и сказал, что совесть я потерял и карман мой чересчур стал бездонным. Отказал, короче. Да еще и пригрозил: я, говорит, тебя самого псам прикажу скормить. Каково мне такое было слушать? Что?
– А то! – Аркадий отвернулся к окну. – И я бы скормил!
– Да ладно! – воскликнул Женечка возмущенно и примирительно одновременно. – Кормилец! Вот и пришлось мне клинья вбивать. А что делать? Обязанность снабжать тебя, чистоплюя, Генерал с меня не снял. Вышел я по связям на Вадима, он и помог. Ребята в морге сразу заткнулись, про прибавку свою забыли. И такие ласковые стали, ты себе не представляешь!
– Так что ж ты, пень-голова, ведь вместо одних другим теперь платить надо! А в сумме все равно получается больше прежнего. И намного! Вот и рассуди, ты – дурак или как?
– Не-ет! – запротестовал Стихарь. – Вот тут ты не прав! Про то, что долг деньгами отдавать, разговора вообще не шло. Я сразу у Вадима спросил, когда договаривался с ним, как расплачиваться будем? И знаешь, что он ответил? Услуга за услугу, говорит, сочтемся. Не все ли, мол, равно Трегубову, кто жратву эту самую на псарню привозит, Стихарь или наш человек. Еще раз поможем вам, на сей раз с доставкой.
Аркадий перебил Женечку, громко и грязно сквозь зубы помянув его мать, и спросил с досадой:
– Неужели ты не понял, о чем эта сволочь речь вела?
– Чего ж тут непонятного? – осклабился было Стихарь, но, наткнувшись на колючий взгляд Аркадия, согнал с лица улыбку. – А в самом деле, какая тебе разница? Собаки сыты. И если твои скоты, что за псами ухаживают, больше такого прокола не допустят, как с черепом, то все будет взвешено и отмерено, как в аптеке... А ты, Трегубов, послал Вадима куда подальше. Обидел его! Вот они с деньгами и насели. И справедливо. Я бы на их месте поступил точно так же.
– Как в аптеке, говоришь? – Аркадий, прикусив зубами ноготь на большом пальце, задумался на какое-то мгновение, а затем открыл дверцу и, не торопясь, полез из машины.
Стихарь тоже вылез. Достал еще сигарету и успел ее прикурить, пока Трегубов обходил «уазик» сзади.
– Курить будешь? – он протянул пачку подошедшему Аркадию.
– Нет. Это уж слишком... – отказался тот и неожиданно сильной зуботычиной опрокинул Женечку на снежную кучу.
Тот снизу вверх посмотрел на него широко открытыми глазами и потрогал разбитые губы кончиками пальцев. Аркадий стоял над ним, расставив ноги и заложив руки за спину. Широкие плечи и разошедшиеся в стороны полы длинного, расстегнутого пальто делали его фигуру совсем квадратной.
– Ну, все! – запальчиво выдохнул Стихарь и предпринял попытку подняться. – Сейчас я тебя урою!
Аркадий, отступив на шаг, ударил его в грудь толстой подошвой, повернулся и невозмутимо направился, обойдя машину, к своему месту. Женечка задохнулся от боли и обиды, скорчившись на склоне снежной кучи, тихо скуля, сполз по нему вниз, под передние колеса трегубовского «УАЗа». Взревев двигателем, машина дала задний ход, развернулась и, пробуксовав колесами по наезженной до обледенелости поверхности дороги, покатила прочь.
Женечка приложил к лицу снежный ком и невнятно пробормотал:
– Ну, теперь держись, Трегубый!
Глава 5
До псарни Аркадия добраться оказалось не так просто, как я думала, выезжая утром со двора своего дома. Единственный, но надежный ориентир – теплицы Борисовых, рядом с которыми, как мне известно, находилась псарня, были все на виду. К ним, в объезд и мимо, вели несколько дорог, и я колесила по ним не менее получаса, пока не разозлилась и не пришла к выводу прекратить искать хозяйство Трегубова самостоятельно. А когда уже окончательно решила сначала попить чайку с Натальей, коль скоро в планах на сегодняшний день беседа с ней все равно намечена, а заодно узнать у нее и путь, внимание мое привлек неприметный проселок, уходящий куда-то вбок и скрывающийся за занесенными снегом вагонами, стоящими в тупике заброшенной железнодорожной ветки. Судя по их состоянию, не одно столетие.
Решив свернуть наудачу и попетлять еще, но уже в последний раз, я по хорошо накатанному снежному мосту переехала через рельсы. Потом с опасением пробралась по краю какого-то котлована, дно которого заросло камышом трехметровой высоты настолько густо, что напоминало амазонскую сельву в миниатюре, попавшую в ледниковый период, преодолела узкий пролом в кирпичном ограждении, за которым оказалась свалка ржавого металлолома, и внезапно выехала в поле, на простор и вольный воздух. Проселку отсюда осталось метров сто, не больше. Он шел вдоль все того же кирпичного ограждения, упираясь в широкие, решетчатые ворота в сплошной бетонной стене, за которой виднелось одинокое строение, с виду напоминавшее гараж транспортного цеха солидного предприятия.
Не доезжая ворот, я остановила машину, как можно плотнее прижав ее к обочине, вспомнив опасную резвость трегубовского «уазика».
Пасмурное с утра небо здесь казалось еще более безрадостным. За ночь мороз смягчился, подул ровный, сильный ветер, и снег под ногами перестал скрипеть. У тех, кто, несмотря на занятость повседневными хлопотами и суетой обращал внимание еще и на погоду, возникало предположение о приближающейся оттепели.
Ни вывески рядом с воротами, ни собачьего лая, ни самих собак и вообще ничего такого, по чему можно было бы определить, что я у цели своих поисков, во всей округе не было и намека, но на сей раз сомнений у меня не возникло. А когда выбралась из машины и вдохнула полной грудью не по-городскому чистого, но какого-то тяжелого воздуха, то вместе с ним будто утвердилась в уверенности, что здесь живут псы. Дворняги, как рассказывал в баре Аркадий, здоровенные, как телята, мохнатые, сильные, свирепые псы. Когда интуиция прорывается в сознание с такими вот настойчивыми подсказками, ей нельзя не верить.
