Софи Ханна - Солнечные часы
К тому же настоящая история страшнее любой вымышленной. Если только мне удастся убедить констебля Уотерхауса в том, что я говорю правду, он бросится тебя разыскивать и все остальные дела отойдут на десятый план.
Дверь открывается. Теперь в руках у Уотерхауса несколько листов бумаги. Настороженно приглядываясь ко мне, он спрашивает:
– Может, чашку чая?
Неожиданное предложение меня ободряет, но я симулирую раздражение.
– Ясно. Убедившись, что я не лгу, вы предлагаете напитки. У вас скользящая шкала? К примеру, изнасиловали вас – выпейте чаю, сексуально домогались – минералки, ограбили – воды из-под крана?
Лицо Уотерхауса каменеет.
– Я прочитал ваше письмо на сайте. Предположительно ваше письмо.
– Вы мне не верите? – Упертый парень. Я внутренне собираюсь для боя. Люблю хорошую драку, особенно когда уверена в победе. – Откуда бы мне знать про это письмо, если я его не писала? По-вашему, женщина, которую не насиловали, ради удовольствия прочесывает вебсайты о насилии и, наткнувшись на историю с подходящими инициалами вместо подписи…
– «Я не видела насильника ни прежде, ни потом», – громко читает Уотерхаус.
Он распечатал мое письмо. Я вздрагиваю; мне неприятно находиться с этим письмом в одной комнате.
Спешу заговорить, чтобы не услышать продолжения:
– Тогда я еще не знала, кто он такой. Выяснила гораздо позже, когда снова его увидела. Я вам вчера говорила, что наткнулась на него в Роундесли-Ист-Сервис двадцать четвертого марта прошлого года. В четверг.
Уотерхаус качает головой, перебирая листки.
– Вы этого не говорили, – возражает он. – Дату назвали, но не сказали, где встретились.
– Ну так теперь говорю. Я увидела его на станции техобслуживания. Во второй раз. А впервые – в тот день, когда он меня изнасиловал.
– Значит, Роундесли-Ист-Сервис. В мотеле «Трэвелтел»?
Мозг Уотерхауса представляется мне компьютером. Каждый мой ответ – новая информация, которую требуется ввести и обработать.
– Нет. В ресторанном дворике. Насчет «Трэвелтел» я солгала. Просто я знаю, что там есть мотель, и решила добавить конкретики.
– А как быть с комнатой номер одиннадцать, которую по четвергам держали свободной специально для вас? – Та к тихо и вкрадчиво Уотерхаус до сих пор ко мне не обращался. Плохой знак. И взгляда от меня не отрывает.
– Я это придумала. Никогда не заходила в «Трэвелтел» и не бывала ни в одном из номеров.
Услышав рассказ, он перестанет сомневаться в моей честности и не станет беседовать со служащими мотеля. Мои последние слова легко проверить, и он знает, что я это знаю. Та к к чему ей – так он подумает – идти на риск и нагло врать?
– Значит, мистера Хейворта, который вас изнасиловал, вы встретили во второй раз двадцать четвертого марта прошлого года в ресторанном дворике станции техобслуживания Роундесли-Ист-Сервис?
– Да. Я его увидела, а он меня нет.
Уотерхаус откидывается на стуле, швыряет ручку на стол.
– Уверен, вы были потрясены.
Я молчу.
– Как вы узнали его имя и адрес?
– Проследила его до фургона. На боку грузовика написаны фамилия и номер телефона. Адрес нашла в телефонной книге.
Пусть задает свои вопросы, пусть спрашивает о чем угодно, у меня на все есть ответ – четкий и правдоподобный. Всякий раз, когда Уотерхаус выуживает подробность, с помощью которой рассчитывает загнать меня в ловушку, я ловко вплетаю эту деталь в свою историю. Все звенья можно подогнать, мне надо только гнуть свое: это произошло так, а это – вот эдак. Никакая ложь не может быть настолько достоверной.
– Не понимаю, – говорит Уотерхаус. – Вам известно его имя, вам известен его адрес. Вы собирались лично с ним разобраться. Почему же не сделали этого?
– Потому что в итоге сама могла оказаться на скамье подсудимых, а он одержал бы еще одну победу. Говорю же, я хотела, чтобы он увидел полицию на пороге своего дома и затрясся от страха. А встречаться с ним лицом к лицу мне… совсем не хотелось.
– И вы сочинили сказку о большой любви, свиданиях в одном и том же номере каждый четверг, о разговоре вашей подруги по телефону с женой мистера Хейворта?
– Да.
Уотерхаус заглядывает в записи.
– А ваша подруга Ивон, которая живет вместе с вами, тоже вымышленный персонаж?
– Нет, – отвечаю я после некоторого колебания. – Ивон Котчин – действительно моя подруга.
– Следовательно, не все сказанное вами вчера было ложью. И следовательно, сегодня вы солгали по крайней мере один раз. Как насчет приступа паники у дома мистера Хейворта? И встречи с его женой?
– И то и другое – правда. Я ездила к его дому. И там мне стало плохо. Потому я и решила, что сама не справлюсь. Потому и пришла сегодня к вам.
– Вчера вы оставили мне и сержанту Зэйлер фотографию, где вы сняты вместе с мистером Хейвортом, – говорит Уотерхаус. – Откуда взялся этот снимок?
Я прячу удивление и злость на себя. Совершенно забыла про фото.
– Это подделка, – отвечаю как можно спокойнее.
– Неужели? Хотелось бы узнать конкретнее. Каким образом вы это сделали?
– Не я – один мой знакомый. Я только дала ему фото мистера Хейворта и свое.
– Где вы взяли фото мистера Хейворта?
Я демонстративно вздыхаю: мол, ответ очевиден.
– Сама сняла, на парковке станции техобслуживания. Двадцать четвертого марта прошлого года.
– Сомневаюсь. Вы стояли прямо перед ним, а он вас не заметил? И как вышло, что у вас при себе оказался фотоаппарат?
– Я перед ним не стояла – снимала издалека цифровой зеркалкой. Которая – отвечаю на второй вопрос – всегда при мне, если я направляюсь на встречу с потенциальным клиентом. А двадцать четвертого марта прошлого года я как раз ехала на такую встречу. Камера необходима, чтобы снять сад, или комнату, или стену. Мне проще работать, когда перед глазами будущее место расположения часов.
Уотерхаус ерзает на стуле. Я ловлю тень сомнения в его взгляде.
– Если сегодня вы говорите правду, то… у вас очень странно устроены мозги. А если лжете, то я это докажу.
– Может, позволите мне рассказать то, ради чего я сюда пришла? Узнаете, что со мной случилось, и тогда поймете, что случившееся любые мозги свернуло бы набекрень. Если же вы не поверите мне, то, клянусь, больше не услышите от меня ни слова. Я не стану общаться с человеком, который думает, что подобное можно выдумать!
Будь я на грани слез, а не в ярости, мне было бы проще расположить к себе Уотерхауса, но злость мне лучше дается. К злости я привыкла.
– Как только я приму от вас заявление, наша беседа станет официальной и назад пути не будет, – говорит констебль. – Вы понимаете это?
Накатывает волна страха. С чего начать? Жила-была Наоми?… Но это ведь не исповедь и не беседа по душам. Это ложь. И только как ко лжи мне и надо относиться к своему рассказу. Правда будет лишь подспорьем для лжи, а значит, всякие эмоции излишни.
– Понимаю, – отвечаю я. – Давайте приступим к официальной части.
Глава шестая
04/04/06Заявление Наоми Дженкинс, проживающей по адресу: Роундесли, Эрджилл-сквер, 14. Род занятий: изготовитель солнечных часов. Возраст: 35 лет.Я подтверждаю, что все нижеизложенное является истиной. Я предупреждена об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний.
Подпись
Наоми Дженкинс
Дата
4 апреля 2006 года
___________________________________
30 марта 2003 года, в понедельник, я вышла из дома в 9.40 утра и поехала забирать нужный мне для работы камень из карьера в Хоптон-Вуде у каменотеса Джеймса Флоусона, проживающего в Хэмблсфорде. Услышав от мистера Флоутона, что камень еще не доставлен из карьера, я тотчас покинула его мастерскую и направилась обратно по проселочной дороге к шоссе, где оставила машину.
У моей машины стоял какой-то мужчина, высокий, темноволосый, с короткой стрижкой, в светло-коричневой куртке с меховой подстежкой – по-моему, из овчины, – в черных джинсах и ботинках «тимберленд». Заметив, что я приближаюсь, он крикнул: «Наоми!» – и помахал мне рукой. Другую руку он держал в кармане. Хотя мужчина был мне незнаком, я решила, что он меня знает. (В тот момент мне еще не было известно, что это Роберт Хейворт, проживающий по адресу: Спиллинг, Чепел-лейн, 3.
Я подошла к нему. Он схватил меня за руку и вытащил из кармана нож. Я закричала. Нож был с черной рукояткой примерно трех дюймов в длину и лезвием около пяти дюймов. Мужчина дернул меня к себе, так что мы оказались вплотную друг к другу, ткнул острием ножа мне в живот и надавил. При этом улыбался. Он очень тихо велел мне замолчать. Сказал: «Заткнись – или я тебе кишки выпущу. И сердце вырежу. Я не шучу». Я перестала кричать. Мистер Хейворт сказал: «Делай, что приказывают, не то пущу в ход нож. Поняла?» Я кивнула. Он разозлился, не услышав ответа, и повторил: «Поняла?»
На этот раз я ответила: «Поняла».