Ирина Лобусова - Без суда и следствия
Я думал, что успею до презентации, тем более что мне нравилось общаться с этим ребенком, и разговор с ним улучшил бы мое настроение, прибавил сил. Кстати, я еще не знал, что презентация будет точно 26-го, вначале это число только предполагалось. Если вы потрудитесь спросить руководителей фирм-спонсоров и всех тех, кто участвовал в создании передачи, они вам скажут, что день презентации стал известен только в последний момент, потому что существовало слишком много чисто технических проблем». Тут я прервала чтение:
— Вы потрудились спросить руководителей фирм-спонсоров?
— Читайте дальше! Есть материалы следствия, которые не разглашаются.
«Как известно, лето — время школьных каникул. Последний раз я видел Диму только 28 июня, он уезжал в деревню к бабушке и должен был вернуться только 24 июля. Поэтому мы договорились встретиться 26-го в одиннадцать утра в моей галерее. Я был там с раннего утра, занимался делами, связанными с презентацией. Около половины десятого я сказал ребятам, дежурившим у входа, чтобы они пропустили ко мне мальчика. Но в одиннадцать он не пришел. А в десять минут двенадцатого зазвонил телефон. Я находился в кабинете вместе с Геной Кремером, совладельцем, он занимался просмотром каких-то счетов.
«Мне нужен Андрей Каюнов». — Голос был мужской, хриплый, совершенно незнакомый. — «Я слушаю». — «Если тебя интересует этот сопляк, топай в подвал дома по Красногвардейской, 15. Подвал слева. Не заблудись!» — «Кто говорит?»
Но он уж повесил трубку. Я немедленно пошел искать этот дом. Вышел из галереи ровно в четверть двенадцатого. Гена слышал мой телефонный разговор полностью, но куда иду, я ему не сказал. Дом и подвал нашел очень быстро. Дверь была приоткрыта. Я стал спускаться по лестнице и увидел на нижних ступеньках кровь. В небольшом коридоре, примыкающем к лестнице, на полу была смешанная с землей кровь, она приобрела грязный оттенок. Комната тоже была забрызгана кровью. По запаху я понял, что кровь еще свежая. Части изувеченного тела были разбросаны по комнате. Диму я опознал с трудом. Мне хотелось закричать, но я не смог. Бросился бежать из подвала, руки тряслись… В подъезде я столкнулся с какой-то старушкой, чуть не сбил ее с ног. Наверное, она решила, что я сумасшедший. По дороге в галерею взял себя в руки. Почему не позвонил в милицию? Не знаю, растерялся. А потом уже было поздно. Потом я увидел из окна галереи, как по улице проехала милиция с включенной сиреной, увидел, как возле дома 15 начала собираться толпа. Я понял, что труп обнаружили, выскочил на улицу, бросился в толпу. Тело несли на носилках, и я закричал, что знаю его, что это мой ученик. Был составлен протокол опознания, потом меня повезли в отделение милиции, чтоб я подписал. Я не сказал, что должен был встретиться с ребенком, а они ни о чем меня не спрашивали. Как по-вашему — зачем бы я выскочил на улицу и устроил все это, если убийца — я? Рассказать, что уже был в подвале, не решился тоже. Конечно, это говорит против меня, но почему-то я не смог рассказать. Почему, не знаю.
— Когда вы вошли в подвал, записная книжка была у вас?
— Да, я всегда ношу ее с собой.
— Вы сделали запись про встречу с Морозовым?
— Да, я написал еще в июне, чтоб не забыть.
— Что означает — прекратить эту историю?
— Уже не помню.
— Когда вы выбежали из подвала, где был блокнот?
— Не помню. Я вполне мог потерять его там. Я находился в невменяемом состоянии.
— Когда вы обнаружили потерю?
— На следующее утро после презентации, в галерее. Но я не помнил, где именно потерял блокнот.
— Кто может подтвердить, что вам звонили в 11.10?
— Гена Кремер. В тот момент он был в кабинете».
Прочитав, я положила листки перед собой.
— Как вы думаете, кто из них врет? — спросил Ивицын.
— Кремер.
— А ради чего?
— Этого я не знаю.
— У Кремера был повод ненавидеть Каюнова?
— Вроде бы нет. Наоборот.
— А по-моему, каждое слово Каюнова — ложь. Неудачная попытка создать себе алиби. И с Кремером ему почему-то не повезло.
Я смотрела на Ивицына, испытывая странное чувство, словно ко мне приближалось то, что я обязана была понять, ухватить. Я спросила:
— В котором часу был убит Дима Морозов?
— Вы уже задавали этот вопрос, — недовольно поморщился Ивицын.
— Да. И вы не ответили на него. Но я хочу знать, в какое время был убит Дима Морозов.
Недовольство теперь читалось на лице Ивицына слишком явно.
— Это относится к следственным материалам, которые разглашать нельзя! Я вам уже отвечал, что повремени все сходится, тем более что ваш муж врет — он вышел из галереи не в одиннадцать пятнадцать.
Тут я сказала:
— Вы не хотите говорить время потому, что Дима был убит раньше. Раньше! До одиннадцати часов!
Ивицын нахмурился:
— Думайте о том, что вы говорите!
— Да, именно до одиннадцати часов, поэтому вы молчите! Вы понимаете, что, если Каюнов покинул галерею даже в одиннадцать или одиннадцать пятнадцать, совершить убийство он бы уже не успел. Потому, что невозможно изнасиловать, убить, разрезать на куски за пятнадцать или даже двадцать пять минут! Это полный абсурд! И это полностью доказывает невиновность Андрея!
Глаза Ивицына превратились в щелки.
— Вы берете на себя слишком много. По-видимому, с вами невозможно общаться по-хорошему. Единственный выход — только вызов повесткой!
Я промолчала. Он продолжил:
— Если вы будете вести себя так, вы ничем не поможете своему мужу.
Я снова ничего не ответила. Он протянул еще один машинописный листок.
— Что это?
— Показания некой Ксении Агаповой, пенсионерки.
«ИЗ ПОКАЗАНИЙ АГАПОВОЙ КСЕНИИ ВАСИЛЬЕВНЫ, ПРОЖИВАЮЩЕЙ ПО АДРЕСУ КРАСНОГВАРДЕЙСКАЯ, 15, КВАРТИРА 3.
Он на меня налетел, я как раз за молоком вышла и вот возвращалась. Я одна живу, пока силы есть ходить, я и хожу. Он на меня как налетит — глаза дикие, патлы всклокочены, руки дрожат, чуть с ног не сбил. Ну все, думаю, псих. Эта молодежь вечно сломя голову, вечно все шиворот навыворот. А из окна Таньки-то рыжей, к которой каждую ночь шофер «КамАЗа» приезжает и махину свою под окнами ставит, радиоточка время сказала — одиннадцать часов тридцать минут. Это, значит, когда тот черт на меня налетел. Ну, я тогда в голос, а он руками взмахнул, посмотрел дико — и бегом, бегом. Даже не извинился, вот так-то».
— Художественный бред, — прокомментировала я. — И что это показывает?
— Что хоть в одном ваш муж не врет.
— Он вообще не врет! Я помню, прокурор говорил что-то про показания матери Димы.
— Да. Я хотел вам их показать. Но сейчас их здесь нет, они в работе. Вы сможете прийти часов в шесть вечера сюда же?
— Да.
— Тогда до вечера.
Приблизившись к дому, увидела несколько грузовиков возле подъезда, в них грузили мебель. Это выезжали мои соседи. Возле машины суетилась бывшая соседка. Увидев меня, она отвернулась. Я вошла в дом. Дома стала звонить Кремеру. Трубку взяла какая-то женщина.
— Гену можно?
— Кто его спрашивает?
— Знакомая.
— А его нет.
Явная ложь. Я слышала мужской голос, который что-то ей крикнул. Голос принадлежал Кремеру.
Собираясь в студию четвертого канала, я вдруг поняла, что еду туда в последний раз. По дороге к кабинету своего шефа я старалась ни о чем не думать. Еще раньше я решила, что буду вести себя соответственно обстоятельствам. Заявление об уходе по собственному желанию написала ночью, и, если признаться честно, вырвала его у себя из сердца с кровью. Когда-то работа была моей жизнью. Теперь у меня ничего не осталось. Следовало сделать выбор — и я его сделала. Я не могла остаться.
Я открыла дверь кабинета Филиппа Евгеньевича и… застыла на пороге. Напротив Филиппа восседал прокурор, и они оба уставились на меня. К этому я не была готова.
— Зайдите, — ледяным тоном заявил Филипп, — вы явились очень кстати. Хорошо, что хоть раз в жизни не опоздали!
Это была подлая ложь! Во-первых, он не мог знать, что я приду, во-вторых, я не опоздала на работу ни разу в своей жизни. Пока я придумывала достойный ответ, он заговорил снова:
— После выпуска новостей вы проведете десятиминутное интервью с прокурором. Список вопросов возьмете у секретарши. Город наэлектризован, следует разрядить обстановку. Прокурор объяснит, что убийца арестован и опасаться больше нечего.
— Вот как? — сказала я.
Во взгляде прокурора сквозила ирония.
— Борис Александрович Драговский кратко изложит факты. Понятно?
Я молчала.
— Если все понятно и вопросов нет, можете идти.
— У меня есть один вопрос.
— Слушаю.
— Где вы потеряли свою совесть? Здесь?
— Я не понимаю… — Филипп раздулся, как индюк, но я его перебила:
— Я не собираюсь проводить никаких интервью и никаких выпусков новостей.
