Фридрих Незнанский - Убить ворона
В личном деле Чиркова, оставшемся в архиве детдома, в записях психоневролога при медицинском осмотре отмечалось, что мальчик замкнут, не контактен, но при этом хорошо реагирует на шутку и ласку. Никакой патологии в поведении ребенка врач не отмечал.
«Без патологии» – и при этом череда кровавых убийств…
Чирков слушал Болотова с интересом. Казалось, он был несколько удивлен, что Болотов так дотошно изучил его биографию. На этот раз Павлу удалось достичь некоторого эффекта – Чирков был смущен и встревожен. Павел стал играть в его игру, в исследование жизненного пути от аз до ижицы, и переиграл самого заводилу.
– Про мотоцикл они еще ничего не знают, – набычившись, сказал Чирок, – мы еще мотоцикл скрали, в туалете чинили. А тут менты – пришлось в окно выкинуть.
– Про мотоцикл мне не было известно, но я вам благодарен, мы внесем это в протокол.
– Издеваетесь? – спросил Чирков, ухмыльнувшись.
– Вовсе нет. Следую за вами. Я принял ваши правила, просто мне захотелось сократить процесс. Так что же дальше, после того как вы покинули интернат?
После того как образовательная система РСФСР с наслаждением выпихнула Чиркова в большую жизнь, появились новые заботы. Конечно, государство позаботилось о молодом человеке. Ему была дана жилплощадь – однокомнатная квартира в хрущевской пятиэтажке без телефона, подъемные деньги – сто двадцать рублей и работа – место сборщика на вентиляционном заводе. Сто двадцать рублей разлетелись в три дня. Для начала Чирок приобрел хрустальные рюмки – полдюжины. Это была покупка, сделанная как во сне – хрустальные рюмки были ему ни к чему, но, что называется – деньги ляжку жгли. На оставшееся были приобретены белые булки с маком, мороженое, вобла, жвачка, сгущенка, отрывной календарь с кулинарными рецептами и прочая дребедень. Это были три дня райского блаженства. На их исходе оставалось совсем немного денег, зачерствелые булки, уже не радовавшие вкус, и неопределенные раздумья – что же делать дальше?
Долго оставаться наедине Чирков не умел, ему необходимо было посоветоваться с другом.
– С каким другом? – спросил Болотов. – Все с тем же?
– Это неважно, – отвечал Чирков.
И у друга родился супергениальный план. Невдалеке от дома Чирка располагался магазинчик, отделенный от жилых домов пустырем. Очевидно, если покуситься на государственное достояние, сосредоточенное в этом магазинчике, из соседних домов не будет слышно ни шума, ни звона битого стекла, – как ни раскидывали друзья умом, им не приходило в голову ничего более остроумного, чем разбить витрину камнем. Оставалась опасность встречи со случайными прохожими. Вряд ли кто-то станет связываться с отчаянными парнями – скорее можно было предполагать, что запоздалый обыватель побежит к таксофонной будке и трясущимся пальцем наберет «02».
На следующий вечер, подкрепившись сухарями и остатками сгущенки, заговорщики вышли на улицу с длинными ножиками и сумкой. В сумку были собраны трубки от таксофонных аппаратов в ближайших кварталах. Во-первых, этим простейшим образом достигалась полная информационная блокада милиции. Чирков счастливо улыбался, представляя, как какой-нибудь аккуратный старичок, выгуливающий на ночь пуделя, спешит к таксофону и с горестью обнаруживает оборванный провод. К тому же, как объяснил друг, телефонные трубки тоже сгодятся. В подпольной мастерской в интернате друзья научились ладить с техникой.
На следующий же день было совершено преступление. В витрину был направлен силикатный кирпич, в образовавшийся проем нырнули два сухощавых юных силуэта и тотчас вынырнули, сгибаясь под тяжестью мешков. Денег в кассе – на что очень рассчитывали грабители – не оказалось. Пришлось быстро схватить, что было под рукой, и тотчас скрыться. В одном мешке оказалась сырокопченая колбаса, что привело друзей в восторг, в другом – не сортовой, ломаный шоколад – осколки толстых фабричных плиток. Наступил праздник чревообъедения, который, как и большинство праздников, закончился разочарованием и горькими сокрушениями. У Чиркова к вечеру поднялась температура, выступили розовые пятна по всему телу, начался бред. Друг не отходил от его постели – юному бандиту мерещились глыбы шоколада и милицейские собаки.
Когда Чирок пришел в себя, колбаса покрылась плесенью – ее можно было помыть и употребить в дело, но видеть ее бедняга был уже не в состоянии. Зато на шоколаде ребята нажились. С прежними товарищами по интернату, с новыми знакомыми из двора они затевали пари – за сто шагов предлагалось съесть плитку шоколада. Не получалось ни у кого. Таким образом шоколад превратился в деньги, а деньги опять в неразумные покупки.
– Забавно, – констатировал Болотов, – ну а теперь давайте серьезно…
– Да уж куда серьезнее? – удивился Чирков. – Я вам признаюсь чистосердечно в совершении ограбления, а вы говорите, что это несерьезно. Это же подсудное дело.
– Ну да, да, конечно, – отмахнулся Болотов, думая продолжить разговор.
– Нет, подождите, гражданин начальник, я сознаюсь в преступлении и желаю, чтобы делу был дан ход. Такого-то числа, в таком-то месте, – Чирков быстро назвал точную дату и место ограбления магазина, – мной было совершено ограбление, и я требую, чтобы обстоятельства преступления были расследованы в соответствии с действующим законодательством, и готов понести за свою вину заслуженное наказание.
Болотов опешил. Опять преступник подловил его, как мальчика. Показания Чиркова должны быть внесены в протокол, и действительно, если следовать букве закона, необходимо было расследовать эпизод хищения госимущества из указанного магазина.
– Ну что же, – сказал Павел, сатанея, – я разберусь, если ваше раскаяние настолько искренне… – он криво улыбнулся.
«Сволочь, стервец», – хотелось крикнуть Болотову, даже вот взять и как дать…
Чиркова увели на обед, Павел, обиженный, как ребенок, вышел в коридор. К нему спешил адвокат Сосновский.
– Добрый день, – сказал Болотов рассеянно. – Что ж вы опаздываете? Вы же хотели присутствовать на допросе.
– Добрый день, – отозвался Сосновский. – Конечно, хотел, задержался в суде.
Павел прошел еще несколько шагов, затем развернулся.
– Чирков ваш у меня вот где сидит, – он похлопал себя по мощной шее.
Адвокат пожал плечами и сочувственно произнес:
– Знаете ли, я тоже не испытываю удовольствия… Но что делать – Фемиде служим!
Глава 14. «ВИНОВАТЫЕ»
– Вы накануне аварии отмечали день рождения сына?
– Да.
– Выпивали?
– Да.
– А утром следующего дня пошли на работу.
– Что же тут плохого?
Перед Сабашовым сидел старший механик Хромов, который обслуживал разбившийся самолет перед вылетом.
– И как себя чувствовали на следующий день? Голова не болела?
– Нет.
– Говорят, на дне рождения вы крепко перебрали.
– Может, и перебрал, но я рано лег спать. Спросите у жены, у гостей…
– Спросим.
– Вам надо побыстрее найти виноватого…
– Это только расследование.
– Знаю я ваше расследование! Вам главное человека засадить, а потом отчитаться. А я был трезвый! У меня есть свидетели! И голова у меня не болела!
После Хромова Сабашов стал допрашивать рядовых механиков. Первым был Славин, который заметно нервничал.
– Вы знаете, что Хромов накануне отмечал день рождения сына?
– Да.
– В каком состоянии он пришел на работу?
– В нормальном.
– Что значит в нормальном?
– Как всегда. Разве что пришел позднее…
– То есть опоздал?
– Не опоздал. Но обычно он приходит на работу за пятнадцать – двадцать минут. А в тот день пришел за четыре минуты.
– Вы так точны?
– Я посмотрел на часы, когда он явился.
Следующим был Стояновский.
– Вы единственный из механиков, кто не был у Хромова на дне рождения его сына.
Стояновский согласно кивнул головой.
– Почему вас не пригласили?
– Я бы все равно не пошел! Я непьющий.
– В тот день вы не заметили что-нибудь необычное в поведении Хромова?
– Мне показалось, он нервничал, заставлял перепроверять шасси, шарнирные узлы.
– Он не говорил почему?
– Это как-то не принято. Если старший говорит проверить – значит, у него есть основания.
– За какой отсек отвечали лично вы?
– Правый двигатель, ближний к фюзеляжу.
– Почему вылет самолета был задержан на десять минут?
– Я не знаю. Мы закончили вовремя.
Сабашов сделал очередную запись, и следующий вопрос был неожиданным для него самого:
– Вся бригада механиков нервничает в отличие от вас. Что так?
– Если кто-то сверху уже решил сделать из нас козлов отпущения, то нам все равно не выкрутиться…
Глава 15. ПРОСТО РАБОЧИЙ
Заводской пейзаж напомнил Турецкому известную картину «Последний день Помпеи». Когда-то в детстве, рассматривая яркую репродукцию полотна Брюллова, он с ужасом воображал завтрашнее утро для тех, кто останется в живых. Похоже, судьба подарила Александру возможность воплотить наяву его детские страхи. Вся прилегающая к авиационному заводу территория была усыпана густым слоем пепла. На обозримую глазу даль расплылось сплошное черное пятно окружающего пространства – черные снежные шапки деревьев, черные окна, черные, шустрые, как крысы, коты сновали под ногами, и даже лица людей казались обгоревшими до черноты.
