Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Фрэнсис Дик

— Я не буду выходить из поместья. Если понадоблюсь, найдешь меня скорее всего на дворе жеребят.

Он ласково и рассеянно кивнул ей, она помахала мне рукой и вышла на воздух. И, как будто он дожидался, пока мы останемся одни, Оливер хмуро спросил меня, как скоро, по моему мнению, банк решит его судьбу. Мы вкратце прикинули его устрашающие перспективы и часа два обсуждали возможные выходы.

Где-то около десяти, когда мы по крайней мере дважды повторили все сказанное и зашли на третий круг, в заднюю дверь замолотили кулаками.

— Что там еще? — нахмурился Оливер, поднялся и вышел.

Я не разобрал торопливых слов, только крайнюю срочность в возбужденном голосе, от которой вдруг пошли мурашки по коже.

— Она где? — громко и отчетливо спросил Оливер. — Где?

Я пулей вылетел в прихожую. Какой-то парень стоял в дверном проеме, тяжело дыша, вытаращив глаза, испуганный до крайности. Оливер уже на ходу бросил мне через плечо:

— Он говорит, Джинни лежит на земле без сознания.

Парень повернулся и побежал, за ним Оливер и я, наступая ему на пятки, и по тому, как пыхтел парень, я сообразил, что Джинни находилась в дальнем конце поместья, далеко за коттеджем Найджела и общежитием конюхов, скорее всего у ворот, выходящих на нижнюю дорогу.

Мы добежали туда без передышки, парень уже вдвое складывался на каждом вдохе, и нашли Джинни: она лежала на боку на твердом асфальте, сбоку стоял на коленях другой конюх, в тусклом лунном свете были видны лишь силуэты, размытые, смутные очертания.

Оливер, за ним я рухнули на колени, и Оливер спросил парней:

— Что случилось, что случилось? Она упала?

— Мы только нашли ее, — отвечал второй конюх. — Мы возвращались из паба. Но она повернулась, сэр, она что-то говорила.

Джинни и правда слегка дернулась и сказала:

— Папа.

— Да, Джинни, я здесь. — Он протянул руку и погладил ее. — Сейчас мы тебе поможем. — В его голосе прозвучало облегчение, но ненадолго.

— Папа, — пробормотала Джинни, — папа.

— Да, милая, я здесь.

— Папа...

— Она вас не слышит, — озабоченно сказал я.

Он повернул ко мне лицо; во тьме блеснули его глаза.

— Вызовите «скорую». Телефон у Найджела в доме. Скажите, чтоб гнали машину как можно быстрей. Боюсь, ее нельзя двигать... Вызовите «скорую».

Я сорвался было выполнять поручение, но одышливый конюх сказал:

— Найджела нет. Я туда стучал. Там никого, и все заперто.

— Я вернусь обратно.

Я ворвался в дом и постарался угомонить свое хриплое дыхание, чтобы мои слова прозвучали разборчиво.

— Скажите им, чтоб подъезжали снизу, от деревни... маленькое ответвление справа... там, где развилка. Оттуда миля... широкие железные ворота, слева.

— Понятно, — бесстрастно сказал голос. — Уже выезжают.

Я стащил со своей постели стеганое ватное одеяло, бросился бегом через поместье и нашел все, как было.

— Они едут, — сказал я. — Как она?

Оливер как мог тщательно подоткнул одеяло вокруг своей дочери.

— Она все время что-то говорит. Только звуки, не слова.

— Па... — сказала Джинни. Веки ее дрогнули и слегка приоткрылись.

— Джинни, — настойчиво повторил Оливер. — Папа здесь.

Ее губы пошевелились и что-то неразборчиво прошептали. Глаза смотрели в никуда, поблескивали, но это отражался в них лунный свет, и ни признака сознания.

— О Господи, — пробормотал Оливер. — Что с ней случилось? Что могло случиться?

Два конюха стояли рядом и неловко переминались, не зная, что ответить.

— Пойдите откройте ворота, — приказал им Оливер. — Встаньте на дороге. Просигнальте «скорой», когда она подъедет.

Они побежали будто с облегчением; подъехала «скорая», вспыхнули огни, два человека в спецодежде проворно подхватили Джинни и осторожно уложили на носилки. Оливер попросил их дождаться, пока он выкатит «Лендровер» из гаража Найджела, и через короткое время «скорая» рванула в больницу, а мы с Оливером поехали следом.

— Как удачно, что у вас есть ключ, — пришло мне в голову. Надо было что-то говорить, хоть что-нибудь.

— Мы всегда держим его в той банке на полке.

На банке было написано: «Черная Смородина. Таблетки от кашля. Принимать по назначению».

Оливер вел машину как автомат, держась позади фонарей «скорой».

— Почему они не едут быстрей? — спрашивал он, хотя они ехали с приличной скоростью.

— Наверное, не хотят ее трясти.

— Думаете, у нее удар?

— Она слишком молода.

— Нет. У меня была двоюродная сестра... Аневризма аорты, когда ей было шестнадцать.

Я покосился на его лицо: жесткое, суровое, сосредоточенное.

Путь казался бесконечным, но вот он кончился у огромной, сияющей огнями больницы, растянувшейся на целый городок. Люди в спецодежде открыли задние дверцы машины, Оливер припарковал «Лендровер», и мы вошли в ярко освещенный приемный покой и увидели, как они вносят Джинни в занавешенный бокс и как потом выходят со своими носилками; мы поблагодарили их, и они ушли.

Медсестра указала нам на стулья и велела посидеть, пока она сходит за доктором. Помещение было пустым, тихим; все наготове без суеты. Десять часов, воскресная ночь.

Пришел доктор в белом халате, с болтающимся стетоскопом. Индиец, молодой, черноволосый, потирающий глаза большим и указательным пальцами. Он прошел за занавеску вместе с сестрой, и около минуты Оливер стискивал и разжимал кулаки, не в силах сдержать тревогу.

Голос доктора слышался очень ясно, индийский акцент не мешал.

— Не было смысла везти ее сюда. Она мертва.

Оливер вскочил на ноги, одним прыжком пересек сияющий чистотой пол и лихорадочно отдернул занавеску.

— Она не мертва. Она говорила. Двигалась. Она не мертва.

Я в ужасе рванулся за ним. Она не могла умереть, никак не могла, вот так скоро, и больница даже не будет пытаться ее спасти. Она не могла.

Доктор, нагнувшийся над Джинни, выпрямился, отнял руку от ее головы и посмотрел на нас.

— Это моя дочь, — сказал Оливер. — Она не мертва.

Что-то вроде утомленного сострадания выразилось в плечах доктора.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Она умерла.

— Нет! — Слово мучительно сорвалось с губ Оливера. — Вы ошиблись.

Позовите кого-нибудь еще.

Медсестра всплеснула руками, но молодой доктор мягко сказал:

— Пульса нет. Сердце не бьется. Зрачки не реагируют. Она умерла минут десять назад, может быть, двадцать. Я могу позвать кого-нибудь еще, но тут ничего не поделаешь.

— Но почему? — не мог понять Оливер. — Она разговаривала.

Темный доктор взглянул туда, где Джинни лежала на спине с закрытыми глазами, каштановые волосы обрамляли очень бледное лицо. Ее одежда была расстегнута для удобства прослушивания, виден был белый бюстгальтер, и медсестра также распустила посвободнее корсаж ее юбки. Джинни выглядела такой юной, такой беззащитной, она лежала немо, недвижимо, и я оцепенел, неспособный поверить, как и Оливер, неспособный принять то, что так чудовищно изменилось.

— У нее череп разбит, — сказал доктор. — Если она разговаривала, значит, она умерла по дороге, в машине. Когда поврежден череп, такое бывает. Мне очень жаль.

Снаружи взвыла сирена «скорой помощи», и за дверьми, через которые мы входили, вдруг возник шум, засуетились люди, возбужденные голоса отдавали несвязные распоряжения.

— Автомобильная авария, — выкрикнул кто-то, и глаза доктора скользнули мимо нас к новой нужде, к будущему, а не к прошлому.

— Я должен идти, — проговорил он, и медсестра, закивав, сунула мне в руку то, что держала: белый плоский пластиковый флакон.

— Это вы можете забрать, — сказала она. — Это было заткнуто у нее за корсажем, на животе.

Она собралась было прикрыть Джинни простыней, но Оливер остановил ее.

— Я сам это сделаю. Я хочу побыть с ней.

Молодой доктор кивнул, и мы с ним и медсестрой покинули бокс и задернули за собой занавеску. Наступила недолгая тишина, и доктор окинул взглядом три или четыре штуки носилок, прибывших ко входу, и глубоко вздохнул, как будто выбирая остатки энергии из дальних резервов.