Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Фрэнсис Дик

Она вскочила и бросилась ко мне, точно к спасителю, с силой вцепилась в меня, ее тело содрогалось от плача, лицом она зарылась в мое плечо, и я крепко ее обнял. Мы стояли так, пока не прошел приступ, пока, вытащив платок из кармана джинсов, она не смогла заговорить.

— Одно дело знать теоретически, — выдавила она голосом, полным слез; ее тело все еще судорожно вздрагивало. — Я читала те письма. Я знала. Но видеть... это другое дело.

— Да, — сказал я.

— И это значит... — Она несколько раз вздохнула, пытаясь взять себя в руки. — Это значит, что мы потеряем наш завод. Так ведь? Потеряем все?

— Я еще не знаю. Слишком рано что-то утверждать.

— Бедный папа. — Слезы медленно текли по ее щекам, но это был безобидный дождь после урагана. — Не знаю, как он сможет это перенести.

— Не впадай в отчаяние. Если есть способ спасти вас, мы его найдем.

— Вы имеете в виду... банк?

— Я всех имею в виду.

Она вытерла глаза, высморкалась и наконец, сделав шаг назад, высвободилась из моих рук, достаточно сильная, чтоб покинуть убежище. Мы не спеша вернулись во двор жеребят и не нашли там никого, кроме лошадей. Я отпер закрытую верхнюю дверцу стойла Плюс Фактора и заглянул внутрь; увидел, что кобыла безропотно стоит там, а жеребенка нет, и задумался, чувствует ли она грызущую тоску потери.

— Папа и Найджел забрали его, так? — спросила Джинни.

— Да.

Она кивнула, довольно легко это приняв. Смерть для нее была частью жизни, как для всякого ребенка, который рос рядом с животными. Я закрыл дверь стойла Плюс Фактора, и мы с Джинни пошли обратно в дом, а небо на востоке светлело, и занимался новый день, воскресенье.

Работа в поместье продолжалась. Оливер звонил различным владельцам кобыл, присланных для случения с другими тремя жеребцами, сообщал, что жеребята родились живыми и здоровыми, кроме одного, который умер в утробе, весьма сожалею. Голос его звучал твердо, ровно, властно; многоопытный капитан вернулся на мостик, и видно было, как в его истерзанную душу час за часом возвращается твердость. Я восхищался им; я собирался всеми силами биться за то, чтобы дать уйму время, чтобы достичь компромисса и предотвратить окончательный крах.

Джинни, приняв душ и позавтракав, облачилась в юбку и свитер и отправилась с утренним визитом к Уотчерлеям. Вернулась она, улыбаясь; такова упругость юности.

— Обе их кобылы чувствуют себя лучше, — доложила она, — и Мэгги говорит, ходят слухи, будто у Кальдера Джексона дела пошли хуже, его двор наполовину пуст. Радости Мэгги нет предела, по ее словам.

У меня мелькнула мысль, что и для Уотчерлеев крах Оливера будет означать возвращение к ржавчине и сорнякам, но вслух я заметил:

— Должно быть, мало сейчас больных лошадей.

— Мэгги говорит, мало больных лошадей с богатыми хозяевами.

После обеда Джинни заснула на диване и выглядела такой по-детски безмятежной, а когда проснулась, на нее накатила ночная боль.

— Ой, вы знаете... — По ее лицу поползли слезы. — Мне снилось, что ничего не было. И что этот жеребенок — только сон, всего лишь сон...

— Ты и твой отец, — сказал я, — вы оба храбрые люди.

Она шмыгнула и утерла нос тыльной стороной ладони.

— Вы хотите сказать, — задумалась она, — что бы ни случилось, мы не потерпим поражение?

— Угу.

Она всмотрелась в меня и чуть погодя кивнула.

— Если даже и так, мы начнем сначала. Мы будем работать. Он уже поступал так раньше, вы знаете.

— У вас обоих есть этот дар.

— Хорошо, что вы приехали. — Она смахнула подсыхающие слезы со щек.

— Бог знает, что бы тут было без вас.

Я пошел с ней по дворам с вечерним обходом; уборка и кормление шли своим чередом. Джинни, как обычно, сходила на склад, набила карманы морковью и то и дело совала ее кобылам, весело переговариваясь с парнями, прилежно выполнявшими поденную работу. Никто из них, видя и слыша ее, не мог и представить, что на нее рушатся небеса.

— Вечер добрый, Крис, как сегодня ее копыто?

— Здравствуй, Денни. Ты его что, утром завел?

— Привет, Пит. У нее такой вид, будто она со дня на день ожеребится.

— Добрый вечер, Шон. Как у нее дела?

— Эй, Сэмми, она сегодня хорошо ест?

Парни отвечали ей так, будто говорили с самим Оливером, открыто и с уважением, и по большей части не прерывали своего занятия. Когда мы покидали первый двор, я на мгновение оглянулся, и мне вдруг показалось, что один из работников был Рикки Барнет.

— Кто это? — спросил я Джинни.

Она проследила за моим взглядом и увидела парня, который спешил к крану, размахивая пустым ведром в одной руке, а в другой держа полуобгрызенное яблоко.

— Шон. А что?

— Он кого-то мне напоминает.

Джинни пожала плечами.

— Нормальный парень. Они все нормальные, пока Найджел за ними смотрит, только он это не слишком часто делает.

— Он работал всю ночь, — мягко сказал я.

— Ну, наверное.

Кобылы во втором дворе большей частью уже разродились, и Джинни этим вечером особенно приглядывалась к жеребятам. Работники до их денников еще не добрались, и Джинни внутрь не заходила, предупредив меня, что кобылы могут очень энергично защищать новорожденных жеребят.

— Не угадаешь, когда она лягнет тебя или укусит. Папа не любит, чтоб я входила к ним одна. — Она засмеялась. — Он все еще считает меня маленькой.

Мы прошли во двор жеребят, где работник, отзывавшийся на имя Дэйв, водворял разбухшую, тяжело ступающую кобылу в стойло.

— Найджел сказал, что она нынче ночью родит, — сообщил он Джинни.

— Он обычно не ошибается.

Мы прошли мимо случной площадки и попали к жеребцам, где Ларри и Рон в центре двора купали Летописца (который стояло таким видом, будто перетрудился), не жалея воды, энергии и проклятий.

— Берегись ног, — предупредил Ларри. — На него опять наехало.

Джинни наделила морковками Ротабоя и Длиннохвостого, и под конец мы подошли к Сэнд-Кастлу. В нем было то же величие, та же харизма, что и всегда, но Джинни протянула ему причитающийся лакомый кусочек, поджав губы.

— Он здесь ни при чем, — со вздохом сказала она. — Но я хотела бы, чтобы он никогда не выигрывал скачек.

— Или чтобы мы позволили ему погибнуть на дороге?

— Ох, нет! — Она вздрогнула. — Мы не могли, даже если б знали...

Милая девочка, подумал я; многие люди лично переехали бы его грузовиком.

Мы вернулись домой через загоны, и Джинни ласкала каждую морду, что вытягивалась поверх брусьев, и раздавала остатки хрустящего оранжевого лакомства.

— Не могу поверить, что всему этому придет конец, — сказала она, оглядывая испещренные конскими силуэтами просторы. — Просто не могу поверить.

Я попробовал было намекнуть, что им с Оливером, возможно, было бы удобнее, если я уеду сегодня вечером, но они дружно запротестовали.

— Не надо, — с тревогой сказала Джинни, а Оливер утвердительно кивнул. — Пожалуйста, Тим, останьтесь, если можете.

Я согласился и позвонил Майклзам, и на этот раз ответила Джудит.

— Дайте я с ней поговорю. — Джинни вырвала трубку из моих рук. Мне очень нужно.

А мне, печально подумал я, мне ведь тоже очень нужно поговорить с ней, услышать ее голос, омыть свою душу ее душой. Я не могу вечно быть чьей-то бессменной опорой, мне тоже нужно утешение.

Мне достались крохи после Джинни. Банальные слова и что-то, что скрывайтесь за ними; все как всегда.

— Береги себя, — сказала она под конец.

— Ты тоже.

— Да. — Слово было выдохом, слабым, отдаленным, точно она произнесла его, отведя трубку от губ. Щелкнула, разъединившись, связь, и Оливер оживленно известил нас, что наступило время для виски, время для ужина; время для чего угодно, что отвлекло бы от дум.

После ужина Джинни решила, что спать ей совсем не хочется, и вместо этого она пойдет погуляет.

— Хочешь, я провожу тебя? — спросил я.

— Нет. Я в порядке. Просто захотелось пройтись. Полюбоваться на звезды.

Она поцеловала отца в лоб и закуталась в толстый, теплый кардиган.