Владимир Константинов - Город
- Я согласен, - покорно проговорил правитель.
- Деньги вперед.
- Но ведь вы пока ни того... Пока ещё ничего, - вконец растерялся Пантокрин. Он понимал, что с демонами надо всегда держать ухо востро. Такова уж их природа - творить людям всевозможные гнусности. Может деньги взять, а дело не сделать.
- Таково мое условие, - безапелляционно проговорил Фарух. - Результат гарантирую.
Правителю ничего не оставалось, как согласится. Он позвонил министру финансов и вызвал казначея с необходимой суммой.
Получив деньги, демон заметно повеселел.
- Ну что, старый маразматик! - весело проговорил он. - Может быть для начала отметим нашу сделку?
- Нет, вы бы мне сначала шпиона.
- "Шпиона"! - передразнил правителя Фарух. - Сам ты, Пантокрин, шпион и не лечишься. Да ладно, будет тебе шпион. - Бледное лицо демона напряглось, стало красным, потом - свекольным, глаза вылезли из орбит и налились кровью, вены на шее вздулись.
От этой жуткой картины Пантокрин невольно закрыл глаза. А когда их открыл, Фарух был уже совсем прежним и, развалясь в кресле, курил сигару.
- У хлюндявых твой шпион, в пятом бараке, - лениво проговорил он.
11. "Хлюндявые"
Григорий Орлов ворочался на жестком диване, пытаясь уснуть, но сна не было, хоть убей. В голову лезли невеселые, бесприютные мысли о том, что ждет его и его любимую впереди. Перспектива рисовалась безрадостной. "Что необходимо сделать, чтобы изменить ситуацию?" - мучился он вопросом. Но как на зло, ничего путнего на ум не приходило. Вспомнилась Чечня. Вот где был ад кромешный. Сколько раз он там прощался с жизнью. И ничего, пронесло. Даст Бог и здесь пронесет. А скольких товарищей он потерял на той жестокой, бессмысленной, никому не нужной, постыдной войне? Не счесть. Необстрелянных восенадцатилетних ребят, будто стадо молодняка, гнали на убой. А потом ещё унизили постыдным миром с боевиками, наплевали в душу. Ответят ли за это те, кто развязал ту страшную кровавую бойню? И есть ли им прощение? Нет, такое невозможно простить. Они должны, обязаны за все ответить.
После окончания университета Орлова вызвали в райвоенкомат и сказали, что надо год послужить. Он не возражал. Надо, так надо. В Омске он прошел ускоренные курсы младших командиров и через два месяца в звании младшего сержанта в составе роты солдат новобранцев был направлен прямиком в Чечню. И в первом же бою под Бамутом рота не досчиталась половины своих бойцов. Тогда-то и пришло впервые к Григорию осознание того, что их предали правители. Разве же можно это когда забыть? Нет, есть вещи, которые ни забыть, не простить нельзя. Честно. А разве можно забыть умирающего у него на руках замечательного парня Алешу Игнатова? Какой был голос у парня! Как он пел: "Я помню вас и все былое..." Эх! Да он один стоит всей этой преступной своры правителей во главе со "всенародноизбранным". Неужели же они так и не ответят за смерть Алеши и тысяч таких же, как он, парней?! Это было бы предательством их светлой памяти. И даже не в этом дело. Это прежде всего нужно оставшимся в живых. Безнаказанность приводит к утрате чувства справедливости, которое заканчивается в конце концов опустошенностью, как моральной, так и физической. На войне Орлов повзрослел на добрый десяток лет, а вернулся с неё пустой, как гнилой грецкий орех - с виду вроде крепкий, а внутри - одна труха. Он уже не был тем беспечным малым, уверенно шагающим по жизни. Нет. От былой уверенности не осталось и следа. Постепенно пришло осознание бессмысленности и никчемности своего существования, что он всего-навсего пешка, разменная монета в руках грязных политиков. День ото дня жить становилось все скучнее, все невыносимей. В груди зародилось что-то тяжелое, темное, злобное, даже, сверепое. Все могло кончится тем, что он либо, как говорится, по черному запил и кончил свою беспутевую жизнь где-нибудь в пьяной драке, либо и того хуже - пустился во все тяжкие. И только здесь, в этом жутком городе-призраке, как не странно, он вновь обрел себя, почувствовал и вкус, и цвет жизни. Может быть именно поэтому он и встретил здесь свою большую и единственную любовь. Сейчас он считал это вполне естественным и закономерным. Да, но как же отсюда выбраться?
Прежде он был законченным атеистом. Не верил ни в Бога, ни в Дьявола, ни в нечистую силу. Был убежден, что здесь, на Земле, все начинается, здесь же и заканчивается. Но оказавшись в этом городе, понял, что разговоры о чертях, ведьмах и прочей нечисти - не досужий вымысел, они существуют на самом деле. А если есть они, то должны быть и более могущественные силы добра и зла. Значит, жизнь продолжается и после смерти бренного тела? Выходит, что все, что рассказал ему домовой, правда? Выходит, что так.
Орлов услышал тихий условный стук в дверь. Сигизмунд! Это был действительно домовой. Теперь он показался Григорию ещё меньше и несолиднее, чем раньше. Под мышкой он держал какой-то бумажный пакет.
- Вот, Григорий Александрович, подкрепитесь, пожалуйста, - сказал Сигизмунд, протягивая Орлову пакет.
В пакете оказались бутерброды с ветчиной. Один их вид вызвал у Григория обильную слюну и болезненные спазмы желудка - настолько он был голоден. Забыв поблагодарить домового, он с жадностью набросился на бутерброды. И лишь когда с ними было покончено, спохватился:
- Извините, Зигизмунд, я даже не поблагодарил вас. Большое спасибо! Вы спасли меня от голодной смерти.
- Не за что, - довольно рассмеялся тот. - Чтобы выжить в этом городе, представители светлой энергии обязаны помогать друг другу. Однако нам пора. Неровен час, ищейки Кулинашенского нападут на ваш след. Правительство для вашего поиска выписало из Остального мира старого беса Нюхача. Он когда-то был в администрации Пантокрина, но потерял зрение и был списан за профнепригодностью. С минуты на минуту ждут его прибытия. А мы для него, домовой коротко хохотнул, - сюрприз приготовили, - достал из кармана камзола пачку нюхательного табака и принялся посыпать им в комнате. - Очень он его не уважает. Пусть маленько почихает нечистая сила.
Они погасили в комнате свет и прежней дорогой вышли из подвала. На улице была ночь. На черном небе висели крупные и мохнатые, будто морские ежи, звезды. Нарастающая луна выглядела большим вопросом в дальней судьбе Орлова. Что ждет его впереди? В этом городе-абсурде, городе-призраке опасность могла поджидать его за каждым углом. А может быть и этот маленький скоморошный домовой тоже ведет с ним какую-то непонятную игру? Здесь все может статься. Однако выбора у Григория не было - как довериться Сигизмунду.
Узкими, кривыми улочками он долго шел следом за домовым, копя в сердце тревогу. Уже давно закончились многоэтажки, теперь они пробирались мимо длинных деревянных бараков. Легкий ветерок приносил запах тины, тления и ещё чего-то столь же неприятного. Но вот кончились и бараки, они уперлись в высокий забор из колючей проволоки.
- Пришли, - едва слышно прошептал домовой. - Здесь у меня есть лаз. Он с сомнением окинул взглядом крупную фигуру Орлова. - Однако, он явно не рассчитан на этакого Микулу Силяниновича. Но ничего, что-нибудь придумаем. Пойдемте, Григорий Александрович.
Около ста метров они шли вдоль забора.
- Это здесь, - прошептал домовой и указал на низкий кустарник, росший у забора. Он ухватился за один куст, поднатужился и оторвал его вместе с приличным комом земли. То же он проделал с другим кустом. Внизу образовался довольно приличный лаз. Домовой юркнул в него и уже через мгновение был на другой стороне.
- А теперь вы, Григорий Александрович.
- Не знаю, получится ли, - с сомнением проговорил Орлов, ложась на землю и пытаясь пролезть в узкую щель между проволокой и землей. Но все его попытки оказались тщетными - куртка цеплялась за острые шипы.
- Может быть вам попробовать раздеться, - робко предложил Сигизмунд.
Григорий снял джинсовую куртку, рубаху, брюки, передал все домовому и предпринял новую попытку. На этот раз, оставив добрые шмотки кожи на шипах, ему таки удалось прорваться в резервацию хлюндявых. Домовой водрузил кусты на место, разгладил рукой траву, удовлетворенно проговорил:
- Порядок!
Орлов оделся и пошел следом за Сигизмундом. Тот, по всему, был здесь частым гостем, так как хорошо ориентировался в кромешной тьме. Минут через пять перед ними вырос силуэт одного из бараков. Они прошли вдоль него. Все было тихо. Миновали второй барак. У третьего барака домовой подкрался к одному из окон и тихо постучал: тук-тук, тук-тук-тук. Минуты через две створки окна открылись, показалось бледное лицо - в сумраке ночи оно походило на гипсовую маску.
- Кто здесь? - послышался сонный мужской голос.
- Это я - Сигизмунд, - ответил домовой, подходя вплотную к окну.
- А это ты, маленький, - ласково проговорил мужчина. Его сильные руки подхватили под мышки домового и перенесли в комнату. - Рад тебя видеть!
- Но я не один, Родион Иванович, - сказал Сигизмунд.