Последнее испытание - Скотт Туроу
В той части города, где поселилась семья Стернов, проживало большое еврейское сообщество – примерно 300 тысяч человек. Его влияние распространялось и на соседний район, где евреев тоже было много, хотя они и не преобладали, его на местный манер называли «Вилья Креплах» вместо «Вилья Креспо». Туда Стерны в конце концов и переехали. В каком-то смысле их жизнь не так уж сильно отличалась от жизни американских приятелей Стерна, которые выросли в Бруклине или в Нижнем Ист-Сайде Манхэттена. В районе выходили три ежедневные газеты на идише, имелись кошерные мясные магазины и пекарни, а также крохотные синагоги, находившиеся совсем рядом с магазинчиками. Здесь жили бедные люди – владельцы лавчонок, фабричные рабочие, докеры и работники мясокомбината. Мать Стерна говорила про них, что все они продают собственный труд, чтобы выжить. Но все они, исходя из опыта, копившегося веками в разных странах мира, понимали, что рано или поздно и здесь случится вспышка антисемитизма – как уже было десять лет назад, когда толпы погромщиков, размахивая металлическими монтировками и дубовыми бочарными клепками, рыскали по району, разбивая окна и проламывая черепа. Во время Второй мировой войны, когда Аргентина вступила в союзнические отношения со странами Оси и в Луна-парке проходили гигантские нацистские сборища, мать Стерна собрала в шкафу одеяла и запас консервов, опасаясь, что однажды ночью на них и таких, как они, устроят облаву и погонят в лагеря. К счастью, Перон, что бы о нем ни говорили, все же был довольно терпимым по отношению к еврейской общине. Уже в США, будучи еще мальчишкой, Стерн не раз слышал оскорбительные замечания в свой адрес, но, как и находясь в Аргентине, никогда не считал, что то, что он еврей по национальности, должно как-то негативно влиять на его существование.
Вместе с Пинки он довольно быстрым шагом проходит два квартала, несмотря на жару и на то, что он вынужден опираться на трость. По его ощущениям, погода в Буэнос-Айресе очень напоминает американское лето – на улице душно, а солнце печет так сильно, что это кажется серьезной угрозой. Вживленное ему в грудную клетку маленькое электрическое устройство, толчки которого, как кажется Стерну, он иногда отчетливо чувствует, хотя врачи всячески отрицают такую возможность, заметно повысило его выносливость.
Мрачный на вид, неопрятный район изменился куда меньше, чем Стерн мог ожидать. Большинство местных жителей теперь составляют эмигранты из Перу, но улочки по-прежнему кишат крохотными лавочками, в дверях которых толпятся люди с разноцветными отрезами ткани в руках. Стерн просит Пинки остановиться перед Темпло-де-Пасо, главной местной синагогой евреев-ашкенази. Как и следовало ожидать, сейчас здание кажется Стерну раза в два меньше размерами и раз в десять менее величественным, чем оно представлялось ему в детские годы. Фактически оно является мешаниной архитектурных стилей с большой, золотистого цвета звездой Давида над аркой, украшающей фасад. Еще бросаются в глаза камеры наблюдения – вероятно, их установили после того, как иранские террористы двадцать пять лет назад взорвали еврейский культурный центр, который располагался неподалеку отсюда.
Именно из этой синагоги вечером в одну из суббот 1944 года все члены его семьи – мать, отец, брат, сестра и сам Стерн – в последний раз вместе возвращались домой. Пинки с тревогой смотрит на Стерна. Ей кажется, что он начал немного задыхаться. Он же едва держится на ногах от нахлынувшей на него волны любви и воспоминаний о своих близких.
– Что, дед? – озабоченно спрашивает Пинки.
– Я просто вспоминаю, – отвечает Стерн. – В основном своего брата.
– Брата? – изумляется Пинки. – Да ладно. У тебя и тети Сильвии был брат? Почему я об этом ничего не знаю?
Стерном на короткий миг овладевает отчаяние. Ему очень больно говорить на эту тему, тем более что он в самом деле практически не упоминал о Хакобо. Несмотря на то что в последнее время он научился воспринимать мысль о своей скорой смерти спокойно, тот факт, что даже такие титанические фигуры, как Хакобо, попросту исчезают из памяти будущих поколений людей, приводит его в уныние.
– Он был необыкновенным, – говорит Стерн, – созданным для великих дел. Он писал стихи, которые публиковали в газетах. Побеждал в конкурсах по ораторскому искусству. Год за годом он получал высшие баллы по всем предметам. И при всем при этом он был настоящим негодяем – это, если угодно, составляло одну из черт его характера. Он постоянно впутывался в скандальные истории. Воровал все, что плохо лежало.
Стерн на какое-то время умолкает. У него вдруг впервые в жизни мелькает поразившая его мысль о том, что, возможно, его тяга к всевозможным аферистам и мошенникам, интересы которых он представлял в суде в течение нескольких десятилетий, началась с любви к брату.
– К тому времени, когда ему исполнилось шестнадцать, он по ночам удирал из дома, чтобы провести время с матерью одного из своих друзей, – говорит Стерн.
Пинки, понятное дело, эта деталь приходится по вкусу, и она издает одобрительный смешок.
– Похоже, он в самом деле был парень что надо, – изрекает она.
– Да уж, – кивает Стерн. – Этого мальчика весь мир обожал. Включая моих родителей. Поскольку я был младшим братом, мне очень тяжело было слушать рассказы о его достижениях – меня просто переполняла ревность.
Смог бы Стерн достичь всего того, чего ему удалось добиться, если бы Хакобо прожил дольше? Старый адвокат интуитивно чувствует, что нет. Но при всем при том он ощущает в душе страшную пустоту из-за того, что брат ушел из жизни слишком рано.
– Когда он умер? – спрашивает Пинки.
– В 1944 году. Ему было семнадцать.
– Господи, – поражается внучка Стерна и интересуется, как это произошло.
– Он связался с целой группой детей из богатых еврейских семейств. Моя мать была помешана на повышении социального статуса и поначалу была от этого в восторге. Пока не поняла, что под влиянием своих новых приятелей Хакобо превратился в оголтелого сиониста. Он решил отправиться в Палестину, чтобы сражаться в рядах «Хаганы». Родители никогда не имели на него никакого влияния. В общем, Хакобо, расточая воздушные поцелуи, взошел на борт судна, на котором он и его приятели отправлялись в плавание. Это было всего в квартале от того места, где расположен отель, в котором мы с тобой остановились, Пинки. Дело
