Амплуа убийцы. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина

— А вы, значит, ей не завидовали? — недоверчиво спросила Рязанцева, но девушку это не смутило, и она уверенно ответила:

— Нет. Я, вообще, не умею завидовать. Хотя не так. Я, конечно, тоже ей завидовала, но не чёрной завистью, не так, чтоб у неё было хуже, а так, чтоб у меня тоже было хорошо. Вы понимаете?

— Кажется, да.

— Тем более я же не дура, сама знаю, что мне до неё ещё расти и расти.

— А какие у них были отношения с Олесей Дорофеевой?

— Ох, Олеся официально как бы её подруга.

— Что значит «как бы»?

— Знаете, я вот в женскую дружбу не очень верю, особенно когда есть в чём соперничать.

— Чтобы так думать должны быть основания. Они есть у вас?

— Ну как вам сказать, прямых улик может и нет. Но однажды я видела, как в отсутствии Вероники Олеся кокетничала с её мужем.

— Да? Интересно. И где это было?

— В гримёрке. Я мимо проходила, а дверь неплотно была прикрыта. У них одна гримёрка на двоих. Я так думаю, что Королёв ждал жену, ну а Олеся воспользовалась её отсутствием.

— А можно поподробней, что вы слышали, почему сделали такое заключение?

— Я дословно не помню, Олеся говорила что-то о свидании… то ли о будущем, то ли о несостоявшемся. Королёв ей сказал, что у него и так из-за этого неприятности. А она ему в ответ: «Верни хотя бы туфли и зонтик».

— Туфли и зонтик? Вы точно помните? О чём это?

— Не знаю, я потому и запомнила эту фразу, что она мне тоже показалась странной.

— Это всё?

— Да, я же не подслушивала, просто мимо проходила и услышала.

— Хорошо. Вы сейчас куда?

— В театр на репетицию.

— Настя, с сегодняшнего дня вас будет сопровождать наш сотрудник. Видеть вы его не будете, но ходить можете смело. Знайте, что он рядом и в случае чего поспешит вам на помощь.

— Чхи! — Котов громко чихнул и потёр нос. — Ну всё, аллергия пожаловала, а это ведь только второй чердак. Надо было антигистамины по дороге купить.

— Да кто ж знал, что тут такая пылища. Ладно, будем чередовать с подвалами. Пошли отсюда, всё равно ничего подозрительного нет. — Олег направился к выходу.

— В подвалах сырость, а у меня на неё тоже аллергия. — Виктор полез в карман за платком и почувствовал вибрацию телефона. — Подожди, Рязанцева звонит.

— Виктор, как у вас дела? — послышался в трубке знакомый голос.

— Пока без результатов, Елена Аркадьевна. Чхи! — снова чихнул Котов.

— Будь здоров! Слушай, у меня к вам дело. Надо за одной балериной последить. На неё поклонник напал, когда она из театра возвращалась. Есть подозрение, что это тот, кого мы ищем. Вы пока там занимайтесь поисками, но к концу дня один из вас должен быть у театра и незаметно проследовать за балериной до самого дома. Она предупреждена. Провожать будете каждый день по очереди. С кого начнём?

— С Олега, у меня аллергия разыгралась, могу чихнуть в самый неподходящий момент.

— Ну тогда передай Олегу мои указания. Пусть заедет в отдел часиков в шесть.

— Есть, — отрапортовал Котов и поспешил на выход.

— Ну что, давай вон туда зайдём? — Олег кивнул в сторону серой «хрущёвки», окна подвала которой выглядывали из-под земли чёрными дырами.

— А, без разницы, — махнул рукой Виктор и набрал в лёгкие побольше свежего воздуха.

Пропасть подвала встретила оперативников тошнотворным запахом сточных вод. Выскочившая навстречу кошка взвизгнула протяжным «мяу» и прошмыгнула в открытую дверь. От неожиданности Ревин шарахнулся в сторону.

— Тьфу ты, думал крыса.

— А ты что, крыс боишься? — усмехнулся Котов, разглядывая свисающие с потолка ошмётки штукатурки и изъеденные ржавчиной трубы. Цветущая плесень, словно экзема на теле больного, расползлась по всем углам и щелям и грозила вызвать новый приступ аллергии. — Давай по-быстрому осмотрим и на воздух, а то я уже задыхаться начинаю. — Виктор присел и заглянул под уступ в стене. Из-за обмотанной дранным утеплителем трубы торчал палец. Перед глазами оперативника совсем некстати предстал кадр из старой детской сказки. «Должок!», — грозно напоминал вытянутый вверх указательный палец. — Фьюить, — присвистнул Виктор.

Что-то не так. Фильм давно уже закончился, но какая разница, он всё равно ничего не видел и не слышал. Уснуть не получалось. Махоркин поискал пульт от телевизора, но не нашёл и, опустив ноги с кровати, сел.

Поехать на майские выходные в Тверь — была идея Алёны. Он не хотел. Всё его естество противилось этой поездке, но Алёна настаивала, и он согласился.

— Ты слишком раздражителен в последнее время. Тебе надо отдохнуть, иначе твоя работа тебя доконает. — Алёна, как всегда, была убедительна.

Это было правдой. Он не понимал, откуда появилось это раздражение, но оно нарастало с каждым днём как снежный ком. Что-то в жизни перестало устраивать. Он легко бы мог найти причину, но боялся, ведь тогда надо принимать какое-то решение. Понимая, что может нанести удар человеку, который его любит, который ничем этого не заслужил, Махоркин впервые в жизни спрятал голову в песок. Он сдался — отчего раздражение только усилилось.

Последняя надежда на возвращение душевного равновесия рухнула, как только они пересекли порог отчего дома Алёны. Ему не нравилось всё — и то, что приходится жить в не родном ему доме, что чужая женщина называет его фамильярно «зятьком», а слегка подвыпивший мужчина панибратски похлопывает по плечу, настойчиво предлагая рюмочку. Он чувствовал себя невестой на смотринах.

Возможно, это была хитрость со стороны Алёны. Все, ну или почти все, женщины хотят иметь законные отношения, и Алёна не исключение. То, что жена из неё получится замечательная, Махоркин знал, но было одно но… Он не мог представить, что проживёт с ней до конца своих дней, что она станет матерью его детей. Не мог и не хотел.

Алёна была замечательной, с ней ему было хорошо, удобно, комфортно. Казалось, что ещё-то нужно? Но не было привязанности. Уйди она завтра из его жизни, и он даже не пожалеет об этом. В их отношениях не было главного — любви. Во всяком случае, с его стороны.

Махоркин повернул голову и посмотрел на мирно спящую женщину, взгляд остановился на бледно-розовых пятнах сосков, едва заметных на пышной (на его вкус даже чересчур) груди. В этот раз возбуждения увиденное не вызвало, скорее наоборот, ему вспомнилась сцена задержания в доме Пугайло и, наклонившись, он прикрыл одеялом бесстыдно обнажённое тело. Махоркин встал и вышел на лоджию.

Майские ночи ещё дышали холодом, и для измученного внутренним дискомфортом мужчины это было, как глоток ледяной воды в знойный день. На миниатюрном столике лежали оставленные Алёной