Игра против правил - Александр Сергеевич Рыжов
— А Силин — это кто?
— Ваш новый тренер. Назначен руководством клуба. Посмотрим, можно ли из вашей командишки слепить что-нибудь приличное…
«Прислали, значит, пожарника», — промелькнуло в голове у Касаткина. А тот, еще и с командой не встретившись, уже свои порядки диктует. Нового капитана им, видишь ли, навязывает. Да такого, что при первой же встрече не вызвал ничего, кроме отторжения.
Судя по ропоту, который возник в рядах высыпавших из автобуса «авроровцев», многие подумали то же самое. А Шкут, чья маковка едва доходила Сухареву до кадыка, глядя снизу вверх, звонко крикнул:
— А не катился бы ты назад в свою Москву? Оглобля недоструганная…
Сию же минуту Сухарев сделал движение плечом, и Шкут отлетел к металлическому заборчику, врезался в прутья.
Больше Касаткин себя не сдерживал. Кулак, как под действием пружины, взлетел и впечатался москвичу в приплюснутое переносье.
Глава 3
Дисквалификация
Расправа над зачинщиками столкновения на Обводном канале была короткой и жестокой. Милицию не привлекали. С точки зрения Уголовного кодекса ничего серьезного не случилось: подумаешь, два-три синяка и разбитый нос. Это тянуло максимум на мелкое хулиганство с нанесением легких телесных повреждений. Командующий флотом лично позвонил в структуру охраны правопорядка и попросил не вмешиваться. Сказал: это наша епархия, разберемся без вас.
И разобрался. Касаткин, Шкут, Дончук, Анисимов и Чуркин, признанные в результате недолгого служебного расследования главными инициаторами побоища, были изгнаны из команды. Иного исхода никто и не ожидал, ибо ясно было, что прибывший из Москвы тренер Силин, а также его протеже Сухарев находятся под могучим покровительством. Попытки Касаткина доказать, что Сухарев сам спровоцировал драку, ни к чему не привели. Напротив, стремление провинившихся оправдаться взбесило и командующего, и начштаба, и юнца-замполита. Последний пообещал, что строптивцу Касаткину дорога в спорт закрыта навсегда.
Когда Алексей в поисках работы обратился в школу спортивного профиля с просьбой устроить его на место инструктора, ему отказали. В Северной столице влияние военно-морского командования было настолько велико, что никто не желал связываться с отщепенцем, попавшим в немилость вице-адмирала Посова.
Покуда Касаткин осмысливал всю степень несчастья, которое обрушилось на него, последовала еще одна катастрофа, теперь уже на личном фронте. Юля, его без пяти минут жена, узнав о произошедшем, закатила грандиозную истерику.
— Ты ненормальный? — вопила она и била о паркетный пол одного за другим керамических слоников, что стояли на полке в ее комнате. — Ты что наделал?!
— Пошел на принцип, — отвечал он искренне. — Они нас за людей не считают, а мы что? Будем кивать и лыбиться?
— Ты псих! Тебя вышибли из хоккея, поставили на твоем будущем крест… И тебя это не волнует?
Она говорила обидно и вместе с тем правильно. Однако Алексей ничего не мог поделать со своей натурой и, обдумывая свершившуюся перемену, сознавал: если бы судьба предоставила ему возможность вновь пережить ту ситуацию с Сухаревым, он поступил бы точно так же.
Юля расколотила седьмого слоника, выпустила пар и, по всей очевидности, пришла к какому-то решению, потому что перестала вопить. В ее голосе зазвучали ядовитые нотки:
— И чем ты будешь заниматься? Вступительные экзамены уже закончились, в вуз тебя раньше чем через год не возьмут. Да и есть ли резон туда соваться? Ты… ты… — Она подбирала нужное слово, стремясь уязвить Алексея как можно больнее.
— Тупой? — подсказал он.
— Заметь, ты сам себя так назвал. Но я согласна. Ты безнадежен. Зачем я только тебя слушала?
Касаткин не тешил себя бесплодными надеждами. Юля больше не собиралась за него заступаться, включать свои и папины связи. Профессор Миклашевский был с нею солидарен. После того как дочь оповестила его о том, что кандидату в зятья уже не светит спортивный взлет, корифей филологии пожевал сухими губами и молвил:
— Я имел о вас лучшее суждение, молодой человек. Вы меня разочаровали.
То была последняя фраза, с которой профессор обратился к несостоявшемуся родственнику.
И вот тогда крах сделался воистину глобальным. Юля потребовала, чтобы Касаткин оставил ее. Он ни к чему не пригоден и ни на что не способен. Зачем ей такой муж?
Когда до Алексея дошло, что Юля для него потеряна, он повел себя как человек, и впрямь лишившийся рассудка. Сначала звонил ей беспрестанно, бросал в телефонную трубку то бессвязные признания в любви, то укоры, то клятвы все исправить. Юля перестала отвечать. Он каждый день ездил к ней в Петроградский район, стоял под ее окнами, ждал, когда она выйдет из дома. Уповал на то, что по дороге до метро ему удастся смягчить ее сердце, вымолить прощение. Но Юля была непреклонна, а вскорости, чтобы избавить себя от общения с ним, стала брать такси (папины доходы позволяли ей такую роскошь).
Исчерпав все средства достичь мира и возвратить былые отношения, Алексей отчаялся и на неделю погрузился в запой — первый в его жизни. Он почти ничего не ел, перебивался плавлеными сырками, зато пустая тара от «Экстры», «Русской» и прочих дешевых сортов водки громоздилась во всех углах его квартиры.
Обильные возлияния не облегчали душу, да еще и добавляли головной боли по утрам. Но те часы, которые он проводил в полубессознательном состоянии, когда картинка перед глазами расплывалась, в ушах шумело, а память отказывала напрочь, были некоторым отдохновением. Правда, к концу шестого дня заныла печень, вдобавок стремительно заканчивались деньги, и два этих фактора указывали на то, что алкогольную терапию пора прекращать.
Вечером седьмого дня Касаткин кое-как оделся и вышел из дома. Пока ковылял до гастронома, силился припомнить, какое сегодня число. Не то тридцатое сентября, не то уже первое октября. На улице было еще тепло, но он мерз с похмелья, кутался в старый отцовский плащ и засовывал руки глубоко в карманы.
На выходе со двора его перехватил участковый — коротышка-армянин. Учинил допрос: «По какому праву вы, Касаткин, нарушаете советское законодательство и нигде не работаете? Статью двести девятую за тунеядство никто не отменял, так что подумайте о последствиях».
Алексей принялся рассказывать о своем неудачном походе в спортшколу, но участковый не дал договорить, поставил перед выбором: либо означенный гражданин в ближайшие три с половиной месяца трудоустраивается, как положено добропорядочному жителю Страны Советов, либо материалы на него будут переданы в суд. А за отлынивание от труда на благо социалистической Родины грозит от двух до пяти лет ссылки с конфискацией имущества.
Нельзя сказать, что это предупреждение напугало Алексея. Законы он, готовясь поступать на юрфак, худо-бедно выучил. Три с половиной месяца —
