Утешение изгоев - Евгения Михайлова
Игорь читал материалы с планшета Кольцова в квартире Ани и страдальчески морщился.
— Уму непостижимо даже с самой криминальной точки зрения. Люди платили за детей миллионы, торговцы зарабатывали миллиарды. И эта тупая мразь доверила свой «товар» алкашке Зинке, которая без ума и совести.
— Алчность, во-первых, чтобы больше никому не платить. Зинке вообще, наверное, давала только на тряпки и пропой, — сухо сказала Аня. — Ну и вроде как безопаснее, меньше свидетелей. Меня волнует одно сейчас: тех трех детей, которых недосчитались, ищут? Может, их уже успели отдать усыновителям?
— Нашли, — негромко произнес Сергей. — Не хотел тебе вообще говорить. Я со своими ребятами и нашел. В старом чемодане у мусорного бака за пару кварталов от того дома…
— И они… живы?
— Их больше нет, Аня. Наверняка Зинаида и вытащила. Что-то у нее случилось, они погибли… Или что-то сделала из-за того, что слишком долго плакали, не давали ей спать. Могла влить большую дозу снотворного. Масленников определит причину и личность того, кто вынес чемодан. От того, что загубила, и сорвалась, скорее всего. От страха, а не от угрызений совести.
— Боже мой… Два мальчика и девочка… Они появились, чтобы узнать только ужас и боль, увидеть подлого, циничного палача и исчезнуть… Они могли стать великими учеными, известными музыкантами, просто красавцами… Я не могу этого вынести. Я ненавижу жизнь и себя в ней. Извините, но мне нужно остаться одной.
— Не оставайся одна, Аня, — сказал Сергей. — Мы едем за Зинаидой. Нашли, мой помощник сейчас пасет ее берлогу. Договор надо выполнять при любом раскладе. К тому же она очень нужна следствию как второе действующее лицо.
Они подъехали к старой девятиэтажке в нескольких кварталах от бара, где Зинаида оставила в туалете свой телефон. Вошли в квартиру на втором этаже: дверь там вообще не запиралась изнутри и была просто прикрыта.
Это на самом деле берлога: грязная, заваленная хламом. Зинаида сидела на полу. Вокруг пустые и полные бутылки, рядом разбитый сейф, от него тянутся дорожки из мятых долларов и евро. Зина без всякого удивления посмотрела на них глазами в багрово-синих фонарях. Рот тоже был разбит в кровь, она запеклась, руки в почерневших кровавых струпьях. На коленях, на стоящей колом от засохшей крови юбке лежал большой кухонный нож.
— Я все отбила, — сообщила она гостям. — Похватали, конечно, понемногу. По карманам попрятали. Но это мое. Мамаша сказала: закончим это дело, купит мне квартиру в Майами. Щассс. В смысле — может, и купила бы, но теперь наймет кого-то, чтобы грохнуть. Я сама себе что-то куплю в Алупке, перекантуюсь. Только ты, Аня, ей не говори. Сейчас умоюсь и поеду.
— Умойтесь, Зинаида, — произнес Игорь. — За вами уже едут. Лариса Васильевна Егорова, ваша приемная мать, арестована и дает признательные показания, но по своей привычке во всем обвиняет вас. Мой совет — сотрудничайте со следствием.
— Мамашу повязали? — невозмутимо уточнила Зинаида. — Так это же хорошая новость. Я посотрудничаю. Мне вообще на зоне было лучше, чем в этой всей мутотени.
Они вышли втроем, сели в машину, отъехали на несколько метров, посмотрели, как оперативники выводят Зинаиду.
— Игорь, я вспомнила сейчас, как мы с тобой вошли в квартиру Егоровой искать труп, — произнесла Аня. — И нашли там страшную, вывернутую, уродливо храпящую и голую Зинаиду… Я сказала: это ужас, но лучше, чем труп. Я больше так не думаю. То было не лучше, а хуже. Она могла бы не успеть убить двух мальчиков и девочку и вынести их на помойку в чемодане. Это моя трагедия: я столько всего узнала за последнее время, что никогда не смогу пожелать взрослому человеку здоровья и жизни. Я никому не верю.
— Все пройдет, Аня, — ответил Игорь. — Как проходит у очень добрых людей. И ты, конечно, будешь желать всем только жизни.
— Соглашусь с вами обоими, — заключил Сергей. — Есть только две непобедимые вещи на свете: жестокость и доброта. Между ними смертельный бой. Но сейчас я предлагаю тихо и мирно поехать в квартиру Ани. Нам есть что отметить: это мы раскрыли дело. Все версии следствия были связаны с крупными криминальными структурами. В сторону Егоровых, тупых и серых, как наша жизнь, никто бы и не вздохнул. Похватали бы самых неугодных людей, выбили признание, дали бы сроки. И все бы заглохло, кроме дела Егоровой. Нашему крошечному бюро быть. И есть у него золотое сердце. Это, конечно, Нора. Марсианка, которая никогда не обвиняла меня в сексизме и дискриминации по половому признаку. А тебя я мысленно целую, милая, наивная, смешная, трагическая и гениальная Анюта. Ты еще поймешь, что победы — это не радость, а тяжкий труд, часто потери и боль. Но они того стоят, потому что это всегда поражения жестокости.
— Конечно, — тихо произнесла Аня. — Поехали ко мне. Я не представляла себе, как одна войду в квартиру. С ума бы сошла. Можете пить водку. А я буду варить борщ: у меня для него есть все в холодильнике. И раскрыть один секрет? Я целую полку заняла баночками с маринованным имбирем, чтобы вам угодить. То ли потому, что вы такие крутые профи, то ли потому, что разного оттенка блондины.
Машка-комик
Ей уже девятнадцать, со спины — взрослая женщина. Но стоит Александру посмотреть Машке в лицо, как его рот расплывается в широкой улыбке умиления. Это невероятно, но он видит ее такой, какой она была в детском саду, в первом, третьем или пятом классе. Те же очень тонкие, светлые до белизны волосы, которые не лежат, а летают вокруг небольшой круглой головы. Те же розовые оттопыренные уши, постоянно удивленные голубые глаза, пухлые детские губы.
Они жили в соседних подъездах одного дома, их мамы даже не дружили, а сотрудничали: взялись поддерживать друг друга, поскольку обе были матерями-одиночками, вынужденными всегда работать.
Мама Александра и сейчас работает корректором в одном и том же издательстве научной литературы, а мама Маши — секретарь очередной строительной конторы, которые возникают как грибы и лопаются как воздушные шары.
Маша после школы не стала никуда поступать, а сразу пошла работать. Была уже официанткой, контролером в кинотеатре, даже охранницей в детском саду. А сейчас одержима
