Едкое солнце - Тони Бранто
Я задремала и проснулась, только когда захотела пить, или, может, меня разбудили шаги, тихие, почти крадущиеся. Я решила не двигаться. Мной овладело странное любопытство. Кто-то медленно подошёл ко мне, чья-то тень упала мне на спину. Кто мог быть настолько смелым, чтобы предстать перед моими голыми ягодицами, сверкавшими страстным человеческим началом, да не просто человеческим – началом самой юности? В тот момент я испытала загадочное возбуждение. Первое в своём роде. Оно не отпускало и становилось увереннее, я попыталась продлить его и даже перестала некоторое время дышать. Напрасно! Трепет остался, когда я вновь задышала, и был он преисполнен чем-то неизвестным, головокружительным, словно попадаешь в поле ярких цветов, чьи краски и ароматы лишают покоя, открывают тебе секреты, ты видишь новое и только самое прекрасное из мира вокруг.
Я поняла задним числом: ты молод, когда мысли о теле рождают в тебе счастье, и ты стар, когда тело, приди оно на ум, взывает к спасению от боли и угрюмости.
Какое чувство вызывало моё тело в мыслях смотревшего? Я желала, чтобы это стоял Пьетро. Пускай узнает, как была я на самом деле прекрасна, пускай забудет, чему был свидетелем в то утро. Вот настоящая я, в своей стихии, вот каким было моё истинное тело – лёгким, живым, исполненным покоя, неги; упругим, как созревающий плод, полный цвета и сока; с шелковистой кожей, стройными ногами, вёрткими бёдрами, отливавшими матовой белизной.
Пускай ему не дают покоя мои волосы, жалеет пускай, что не касается и не гладит их. Пускай будет совестно ему, что не вступился за меня. Пускай не мнит о себе чёрт знает что. Хотелось как следует его проучить. А как же его спина, вы спросите? Я и сама уже вспомнила, что не подобрала спине его точного определения!
Но что, если это всё-таки была крёстная?..
Обычно вот так она и стояла над душой, желая выяснить, что у меня на уме, – хотя там всегда одно и то же. Но, может, она хотела позвать на обед. Я открыла глаза, повернула голову, прищурилась и увидела молчаливого, загадочного Нино, его силуэт находился в немного зловещем контрсвете. Я села и прижала колени к груди. Он продолжал молчать, глядя на меня сверху вниз. А мне хотелось, чтобы он наконец сказал что-нибудь. Что-то скудное и противное во мне поднималось, видимо, неловкость за то, как я поступила с Нино. Ах, если б он отвесил мне оплеуху – по здоровой стороне, разумеется! Мы хотя бы продвинулись в наших хиревших отношениях. Хоть в расчёте оказались бы. Не вижу, честно говоря, у нас более здорового пути.
Ну, давай, скажи уже, что вы оба – ты и твоя мать – презираете меня.
Нино сжал кулаки.
– Орнелла, дорогая Орнелла…
Я закрыла глаза. Сейчас он меня ударит…
– Я, кажется, понял, в чём моя ошибка. Было недостаточно звёзд, так? Дело только в звёздах? Их нужно больше, нужно выше к ним, ты ведь этого хочешь? Скажи что-нибудь. Орнелла! Я знаю место, где они обитают. Я всё буду делать по-другому, как ты хочешь. Согласна?
Немыслимый поток бреда! И я должна была с ним соглашаться, хоть из жалости. А тон, монотонность этой речи… Нино словно путал звёзды с устрицами.
Я молчала.
– Ты согласна? – спросил он дважды, не давая угаснуть своим ничтожным душевным переживаниям.
Я уставилась на наш домик.
– Послушай, у тебя лицо красное, опухшее.
– Я заснула. Должно быть, сгорела, – равнодушно сказала я.
– Как бы не хватил солнечный удар. Хочешь, я принесу чего-нибудь выпить? Фруктовый сок или…
Я качала головой. Где-то у дома послышался птичий гомон, похожий на ссору двух влюблённых.
– Знаешь, кто такой амбидекстр? – спросила я.
– Конечно. Леонардо да Винчи, например. Это человек, хорошо владеющий обеими руками. А что?
Я пожала плечами, как будто это заковыристое слово я только что подслушала у птиц, и сказала:
– Боюсь, злая мачеха меня теперь не отпустит.
Нино нервно рассмеялся.
– Ты ведь несерьёзно?
Я дала понять, что вполне серьёзно. Он тут же успокоился и произнёс:
– Я обсужу это с ней.
Теперь я улыбнулась.
– Ты очень смел. Ты когда-нибудь бывал у Валентины в комнате?
Нино покачал головой.
– А что?
– Нет, ничего.
Он поглядел на балкон с бугенвиллеей, на плотно зашторенные французские двери, ничего не понял и снова воззрился на меня, его брови застыли в смятении.
– Так что… насчёт нас? – спросил он.
Я подумала. Когда я лежала и не видела его, мне было необычайно хорошо. Была ли в том его заслуга? Или на его месте мог быть кто угодно? А если так, то какая вообще разница? Я просто закрою глаза и буду наслаждаться, как и планировала с самого начала.
Я просто улыбнулась в ответ.
Глава 8
Нино, как и обещал, всё уладил с крёстной без моего присутствия. Я же стала с апатией относиться к происходящему. Раз я была упавшей в реку веткой, то решила беззаботно дать себя нести.
Вечером я вышла из спальни, на губах у меня играл малиновый вкус бальзама, он вызывал приятное беспокойство и надежды. Я погляделась в зеркало, висевшее в коридоре. Платье не сильно примялось с прошлого раза, я убрала с плеч волосы. И в этот момент спустилась Валентина. Я невольно наморщила лоб. Она была одета в домашнее, лицо без косметики, волосы без причёски. Значит, мы никуда не едем.
– Вы же обещали, – почти без сил сказала я. – Мне казалось, вы всё уладили…
Она подошла ко мне совсем близко.
– Девочка моя, я хочу помириться. Хочу, чтобы мы обе стали доверять друг другу. Прими от меня, пожалуйста, это.
Она протянула крестик на тоненькой цепочке из серебра, он упал мне в ладонь. Я смутно представляла, что происходит.
– Ты носила такой, когда была маленькой. Надень его, чтобы я могла быть за тебя спокойна.
– Вы выпили? – спросила я, дав волю языку.
Валентина ответила кроткой улыбкой.
– Сегодня я остаюсь дома и не буду вам мешать.
– Вы это всерьёз или сейчас вы рассмеётесь
