Едкое солнце - Тони Бранто
Я попыталась представить наш с Пьетро диалог. Это было несложно, жизнь Пьетро почему-то виделась мне ещё более плоской, чем моя. Он ходил в одной и той же одежде, ел одну и ту же пищу, видел одни и те же лица. Он жил в какой-нибудь лачуге, круглый год тёмной, спал на стоге сена вместо матраса и вечера проводил, наблюдая пасущихся коров. Его таинственное мрачное жилище увешано крюками для всякой ветоши и металлическими прутьями с разными петлями на конце. Он моется во дворе в лохани, всюду снуют куры, бараны и утки. Он не знает, кто президент Италии, – я, кстати, тоже, – не доучился до последних классов и первые тоже не посещал. Он родился в землянке, его яслями была кормушка для скота, у него шестеро братьев и сестёр и ещё столько же умерло при рождении. На вид ему двадцать пять или около того, но, может, он гораздо младше. У него широкая спина с привлекательным изгибом в профиль, хотя привлекательный – не вполне точное слово, потому как привлекало в нём многое, чисто внешне, и чтобы не быть банальной, я хотела бы подобрать иное, найти более индивидуальное определение изгибу его спины…
Послышался какой-то шум позади меня. Запахло горелым. Я забыла про кофе на плите! Ну да ладно, Валентина вымоет.
Но, возможно, Пьетро был единственным ребёнком и до сих пор жил с родителями. Отец водил его в бордель ещё тринадцатилетним, а мать учила литературе и истории, и теперь в двадцать пять Пьетро был пресыщен всеми полученными знаниями, и лишь работа руками в таком уединённом месте, как вилла синьора Флавио, позволяла ему оставаться наедине с собственными желаниями и помогала обретать своё внутреннее естество, не запачканное внешним миром…
Скрипнула створка печи. Валентина что-то пекла…
Или Пьетро не имел своего жилища, и скитался он на своём мопеде по всей Тоскане, и обрезал побеги, чистил бассейны на виллах, привозил продукты, а ночевал где придётся – в таверне или в поле, может, в чьей-то постели, и тогда получал чаевые. У него был чёткий график работы с картой в заднем кармане брюк. На ней обозначались дома, что он обслуживал, были расписаны дни, было отмечено, у кого имелся виноградник, а у кого ещё какие плантации, у кого был бассейн, а у кого – жена, которой требовался любовник. Или у него совсем не было графика, он разъезжал лишь по тем местам, куда хотел сам, зная, что его всё равно ждут. Ждут деревья, ждут побеги, ждут хозяева и, как выразилась Валентина, разные мелочи.
Резюмируя вышеизложенное, наш с ним разговор наверняка свёлся бы к банальному молчанию. Я вообще не считаю, что разговаривать с Пьетро – самое интересное, что можно придумать… Но тут вернулась ко мне реальность – благодаря звяканью кружки о блюдце. Я обернулась. Валентина вынесла мне кофе и одарила внимательным взглядом. Утро пока что не имело над ней власти. Ранний свет очень деликатно, без всякой грубости, касался её великолепного усталого лица. Я сделала вид, что уже позабыла вчерашнее, улыбнулась, взяла в руки кружку.
– И как часто сюда захаживает Пьетро? – спросила я тоном, каким, должно быть, начинают любую скучную светскую беседу.
Помолчав, Валентина отвела взгляд на виноградники за моей спиной, сцепила пальцы рук.
– Он с головой дружит, сам видит, что и как часто требует внимания.
Клянусь, моё последовавшее ёрничанье вышло само собой.
– Вот как! И что же требует внимания здесь больше всего?
Она медленно вернула ко мне взгляд, подёрнутый дымкой, в нём застыло сомнение, почти недоверие. Спустя долгую паузу, преисполненная своим фирменным самообладанием, она произнесла:
– Я бы посоветовала вам заняться чем-то полезным для ума. Почитайте, наконец, Библию, я оставила для вас закладки. А этот юноша – не вашего образа жизни.
С моих губ слетел смешок.
– А, так с ним спите вы?
– Прошу! – резко сказала она.
Я не удержалась:
– Нет, я почему спрашиваю – не хочу, чтобы потом возникло недоразумение, когда с ним буду спать я.
Я даже не поняла, когда Валентина успела оказаться рядом, но в следующую же секунду она влепила мне пощёчину. Её, вне сомнений, этому где-то учили. Мне сделалось больно, как ещё никогда в моей жизни, пылала вся левая сторона лица. Синьора молча удалилась на кухню. Я отвернулась, испытывая мучительное жжение, понимая, что вчерашний захват запястья мог выйти куда сильнее.
Оказалось, Пьетро стриг побеги уже совсем неподалёку. Конечно, он слышал каждое слово, должен был. Что он обо всём этом думал? А похоже, что плевать он хотел на наши женские склоки. Во всём облике Пьетро сквозила выдержка, его, казалось, волновала только его работа. Но, может, в нём преобладала воспитанность, не позволявшая лезть на рожон в отношениях с хозяйкой? Тоже мне, кавалер! Был бы у него характер, он поднялся бы сюда и защитил меня, даже под угрозой увольнения. Нет, вся его безмятежность меня просто с ума сводила! У него хватало наглости глазеть на меня, спящую в неглиже, а теперь ему безразлично – абсолютно неважно, что я испытывала боль.
Что за животное!
Нино тотчас воспылал бы заботой ко мне, нежно расцеловывал, задаривал бы экзотическими букетами… Нино, Нино… Где ты? Любишь ли ты ещё меня – беспутную глупышку, свою взрослую падшую юную даму, своего предателя?
Я осушила чашку кофе одним глотком и хрястнула ей по столу. Как только не разбила. Тут же юркнула прямиком к бассейну, где скинула с себя всё – майку, шорты, трусы. Постаралась, чтобы мой нырок услышали все. Солнце уже нагрелось и понемногу ползло вверх по пустынной синеве. Наступало моё время, когда палящие лучи, когда зной и горячие струйки ветра, и всё пустое. Дитя тьмы Валентина, как настоящий вампир, запряталась в тенях дома. Старая ведьма!
Но мне всё равно было горько от того, что случилось.
Пролетали часы, один за другим, сотни минут – моего купания, моих
