На гребнях волн - Вендела Вида
– И кто ты? – спрашивает Свея.
– Айседора Дункан, – отвечаю я.
– А кто это?
– Известная танцовщица. Она погибла, когда ехала на автомобиле, и конец шарфа выбился, намотался на колесо и ее задушил.
– Ужас какой! – говорит Свея.
Я пожимаю плечами:
– Вот как опасно бегать за модой!
* * *
Мария Фабиола, Джулия, Фейт и Лотта приходят в школу на Хеллоуин, одетые как группа «Go-Go’s» на обложке альбома «Beauty and the Beat». Все они в белых банных халатах (девушки на обложке обернуты в белые полотенца, но, должно быть, родители решили, что это уж слишком). Лица густо намазаны чем-то белым, засохшим и потрескавшимся на щеках. На фоне этих белых масок зубы кажутся желтыми. Идея была моя – я предложила так одеться на Хеллоуин в сентябре, целую вечность назад. Лотта, девочка из Голландии, вообще не знала, кто такие «Go-Go’s», пока не приехала в Америку. В группе пять девушек, но на Хеллоуине в «Спрэгг» всего четыре.
Учителя голосуют и выдают мне приз за лучший костюм. Решение ужасное. Всем ясно: меня назначили победительницей, потому что я стала изгоем, никто в классе теперь со мной не разговаривает. Но неужели они не понимают, что первый приз за «костюм», не стоивший никакого труда, который я придумала накануне вечером, – еще унизительнее?
После школы мы со Свеей и ее угрюмой подружкой отправляемся за конфетами. Потом возвращаемся домой и принимаемся раздавать конфеты страждущим, пока большой черный котелок не пустеет.
– Конфеты кончились! – кричу я родителям, которые сидят на кухне.
– Значит, надо сделать вид, что нас нет дома! – кричит папа в ответ. – Иначе дом яйцами забросают!
– Выключаем свет! – командует мама.
И мы входим в режим боевой готовности. Выключаем свет, задуваем все свечи, кроме тыквенных фонарей, подсвечивающих крыльцо. Потом на всякий случай заносим в дом и резные тыквы. Теперь в доме темно, как будто никого нет. Сидеть у окон кажется слишком рискованным, так что мы все выходим в фойе и садимся на ковер в середине комнаты.
– Прямо как Анна Франк, когда пряталась от нацистов! – говорит угрюмая подружка моей сестры.
И в полутьме я вижу у нее на лице то, чего никогда прежде там не видела, – улыбку.
10
Моя мама состоит в шведском клубе шитья и вязания. Точнее, изначально это был клуб под названием «Шитье и вязание»: но уже, должно быть, с год или больше его участницы забросили свои выкройки и даже не приносят их на ежемесячные заседания клуба. Прошлой зимой мама саркастически предложила переименовать клуб в «Нытье и стенания» – мол, ничем другим он уже не занимается, – но участницам эта идея так понравилась, что они объявили «Нытье и стенания» своим официальным девизом, а корзинки с шитьем принялись оставлять дома.
На этот раз заседание клуба «Нытье и стенания» пройдет у нас. Вечер сегодня особенный: по телевизору покажут ту серию детектива, что снимали у нас в «Джозеф & Джозеф». Я кладу в шкафчики Марии Фабиоле, Джулии и Фейт записки с напоминанием, что сериал начинается в семь. И втайне надеюсь, что это напомнит им о нашей былой дружбе.
Мама влетает в дом гораздо раньше обычного: ясно, что всю дорогу домой она только и думала о том, что приготовить и как накрыть на стол. Просит Свею помочь ей на кухне с фрикадельками и лютефиском[1]. По не вполне понятным для меня причинам мне мама на кухне не доверяет – к готовке привлекает только младшую сестру.
– А мне чем помочь? – спрашиваю я, надеясь, что на кухню позовут и меня. И в компании, за молчаливой совместной работой мне станет легче.
– М-м… ну, например, напиши табличку для гостей, чтобы они не перепутали, куда идти, – предлагает мама. – И повесь на парадную дверь.
– Но твои подруги ходят и через заднюю дверь! – возражаю я. Мне хочется помогать на кухне, а не возиться с идиотскими табличками.
– Значит, повесь на заднюю дверь табличку, что просим входить через переднюю, – подсказывает Свея.
– Хорошая мысль! – поддерживает мама.
Я достаю из ящика для рисования два листа бумаги и цветные карандаши. Оранжевым карандашом, задействуя все свои скромные каллиграфические навыки, вывожу на одном: «Добро пожаловать в клуб «Нытье и стенания»!» И на другом: «Дорогие нытики, вход в клуб «Нытье и стенания» через парадную дверь!»
Папа, возвращаясь с работы, застает меня за приклеиванием к задней двери второго плаката.
– Отлично придумано, – говорит он. – Так они точно не перепутают!
– Как ты думаешь, почему они все время ноют? – говорю я. – Вот все им в Америке не нравится, вообще все! И то плохо, и это нехорошо! Слушаю их, и иногда хочется заорать: «Да валите обратно в свою Швецию!»
– А мне каково все это слушать? – отвечает папа. – Для них слово «американский» – это ругательство!
– Мне они говорят, что из-за карих глаз я совсем не похожа на шведку, – добавляю я. – И, по-моему, считают, что меня это должно огорчать!
И мы хором вздыхаем. На самом деле «Клуб нытиков» не так уж нас раздражает. А если и раздражает, то можно потерпеть: ведь это мамины подруги.
Ноябрьский вечер, холодный и пасмурный. К шести вечера, когда звонят в дверь, вся наша семья уже на позициях и готова принимать гостей. Мама открывает дверь, папа предлагает гостьям выпить, Свея обносит их подносом с фрикадельками: в каждую воткнута зубочистка, и на каждой зубочистке крошечный шведский флаг. Моя задача в том, чтобы где-то между открыванием двери и фрикаделькой принять у гостьи пальто и повесить в гардероб.
В клубе «Нытье и стенания» дюжина женщин, и многих зовут одинаково, так что у каждой есть свое прозвище. Мия-большая, Мия-маленькая, Улла-толстая, Улла-тощая (в калифорнийских водительских правах это имя пишется как «Ууулала»), Лиза-шумная и Лиза-тихая. Они в самом деле друг дружку так называют! Все усложнилось, когда Улла-толстая села на диету из соков и начала носить платья на пару размеров меньше, а Улла-тощая во время менопаузы набрала вес; но никто не позаботился сменить им прозвища – даже сами Толстая и Тощая Уллы. Только у моей мамы прозвища нет: она здесь единственная Грета.
Все они блондинки, и все приходят вовремя. Одно за другим я отправляю в гардероб одинаковые шерстяные пальто, легкие и хрусткие, с запахом, напоминающим только что запечатанные письма. Последней приходит Мия-большая, и ее пальто не похоже на другие – оно розовое. Мия однажды ходила к стилисту, и он сказал,
