На гребнях волн - Вендела Вида
Выйдя из туалета, одариваю мать Марии Фабиолы фальшивой улыбкой. Быстро оглядываю комнату в поисках родителей – сейчас я не хочу к ним возвращаться. Замечаю на столике оставленный кем-то бокал шампанского. Украдкой его беру, выпиваю до дна, а затем отправляюсь в ту часть дома, что мне лучше всего известна, – в комнату с телевизором. Может быть, думается мне, там сидит младший сын хозяев со своими приятелями, смотрит телик: пусть они все увидят, что в глянцево-блестящем черном платье я выгляжу совсем взрослой!
Я вхожу в комнату с телевизором – но свет здесь почти не горит, телеэкран темен и пуст. Подхожу к окну, чтобы взглянуть, как выглядит отсюда наш дом. Как самый обычный дом. На окне моей комнаты – выцветший стикер, предупреждающий пожарных, что это детская спальня. Стикер наклеили много лет назад, я о нем и не вспоминала. Теперь обещаю себе его снять.
– Ты дочка наших соседей, верно? – спрашивает кто-то из-за спины.
Я оборачиваюсь. Это Уэс, старший брат. Жених. Сидит здесь один в темноте.
Я киваю, а потом, сообразив, что в темноте он вряд ли увидит кивок, отвечаю:
– Ага.
Оба мы молчим, прислушиваясь к звукам вечеринки в другой части дома.
– Разве вы не должны быть там? – спрашиваю я. – Это ведь ваш праздник.
– Ну, теоретически мой. Но на самом деле предки это для себя устроили.
Я снова киваю. Уэс белокурый, в смокинге. Выглядит как жених в кино, и от этого кажется красивее, чем он есть. Точно красивее своего младшего брата.
– У меня башка трещит, так что отсиживаюсь здесь, – говорит он.
Я слышала, что в Дартмуре, играя в хоккей, он упал на льду и сильно разбил себе голову. Приехал на несколько недель домой, поправлялся здесь. Каждое утро горничная вывешивала из окна прачечной его вещи. А потом белье на окне исчезло – так я узнала, что ему стало лучше и он вернулся в Дартмур.
– А часто болит голова? – спрашиваю я.
– Всякий раз, когда злюсь.
– А почему вы сейчас злитесь?
– Да все из-за этой свадьбы, – отвечает он.
Язык у него заметно заплетается, не знаю, из-за травмы или потому, что он выпил. Я все стою перед выключенным телевизором, переминаясь с ноги на ногу. Сегодня на мне черные туфли на невысоком каблуке. Я к ним не привыкла, их хочется снять – но снимать, конечно, не стану: ведь это сразу покажет, что обычно я такие туфли не ношу.
– Слышала про эксперимент с лягушками? – спрашивает он.
– М-м… это какой? – отвечаю я, задумчиво взявшись за подбородок, словно припоминаю все известные мне эксперименты с участием лягушек.
– Где лягушек варили в кипятке.
– Кажется, да, – вру я.
– Провели исследование, и оказалось, что, если бросить лягушку в кипящую воду, она просто сразу выпрыгнет.
– Логично, – говорю я.
– Тогда они стали делать так. Сажают лягушку, допустим, в слегка тепловатую воду, а дальше начинают медленно подогревать. Все сильнее и сильнее, пока вода не закипит. И тогда лягушка не выпрыгивает.
– Не выпрыгивает?
– Не-а. Ей кажется, что пока все нормально. Беспокоиться не о чем. И знаешь, чем это для нее кончается?
– Чем?
– Дохнет, – отвечает он. – Это научный факт.
Он откидывается на спинку кожаной кушетки и отпивает из бокала. Я раздумываю над его словами. Прихожу к выводу, что он имеет в виду свою будущую свадьбу.
– И лягушка – это вы? – спрашиваю я наконец.
– Ква-ква, – отвечает он.
Мне хочется уйти, но я не уверена, что это будет вежливо – так и стою перед тусклым пустым экраном, а он смотрит на меня, словно на телешоу.
– Ты когда-нибудь танцевала лэп-дэнс? – спрашивает он вдруг.
– М-м… кажется, нет, – отвечаю я.
– «Кажется, нет!» – повторяет он и смеется.
Выпитое шампанское вдруг подступает мне к горлу и просится наружу, пузырьки щекочут глотку, но миг спустя все успокаивается.
– Иди-ка сюда! – говорит он вполголоса, ласково и настойчиво.
В комнате все темнее; я чувствую вдруг, как устала от этого сумрака. Я подхожу, и он жестом просит меня повернуться; так я и делаю. Он сажает меня к себе на колени, спиной к себе. Пышная юбка моего платья задирается. Он кладет руки мне на бедра и начинает двигать меня на себе, плавными круговыми движениями, словно рисуя восьмерку. Я смотрю вперед, на темный пустой экран. Кажется, в нем видны наши отражения: девочка извивается на коленях у молодого человека, тот запрокидывает голову… хотя нет, это только кажется. Может быть, после той травмы у него неладно с головой? – думаю я. В этот миг он стонет, а затем я чувствую под собой прилив жара и расплывающуюся влагу.
– О-о! – стонет он и прижимает меня к себе, вдавливает спиной в себя.
Это неудобно, и я не знаю, долго ли должна так сидеть. Считаю до десяти, затем встаю и выхожу, не оборачиваясь. Не хочу смущать Уэса своим взглядом.
Я знаю: завтра утром на окне прачечной появятся его трусы. «Бедная горничная», – вот все, о чем я думаю, когда поправляю платье, чтобы не топорщилось. Бедная горничная: ей уже за восемьдесят, и завтра ей придется отстирывать с его трусов сперму.
9
Пальмовые листья не меняют свой цвет, но по всему ясно, что наступил октябрь. Чайна-Бич опустел, если не считать рыбаков, каждое утро терпеливо сидящих на обрывистом берегу с удочками. Иногда они спускаются вниз и бродят в своих высоких сапогах по воде, невзирая на предостерегающие таблички: «Осторожно! Купаться и ходить по дну опасно!» Это предупреждение повторяется на китайском, русском и испанском языках.
Осень дает эксгибиционистам – любителям прогуляться мимо «Спрэгг» – законное основание носить длинные пальто. Окна в старших классах выходят на общественное поле для гольфа, прилегающее к школьной территории, – и не так уж редко, в рассеянности или от скуки выглянув в окно, нам случается заметить внизу мужчину, который распахивает пальто и демонстрирует нам себя.
– Просто не обращайте на него внимания, смотрите только на меня, – говорит мисс Ливси всякий раз, когда под окном появляется такой субчик.
А папа говорит, что на эксгибициониста надо показать пальцем и громко засмеяться. Совсем разные подходы. Все, что советуют нам разные взрослые, противоречит друг другу.
Вечером тридцатого октября родители вдруг понимают, что у меня нет костюма на Хеллоуин. Я отвечаю: ничего, все в порядке – и прошу у мамы шарф. Снимаю колесо со старого велосипеда, беру