Далия Трускиновская - Секунданты
Тут настала такая пауза, что Вальке стало страшно. Изабо и Карлсон глядели друг на друга нехорошим взглядом. Широков подвинулся вперед, чтобы в случае чего встать между ними.
– Да, я мужчина практический, а что? Вот такое я дерьмо! – хлопнув в ладоши и разведя руками, воскликнул Карлсон. – Как в хозяйстве прореха – слезай, Карлсон, с крыши! Как машина на полдня нужна – Карлсон! Как трудоустроить бездельника – Карлсон! Да если подвести баланс – я за жизнь, может, столько добра сделал, сколько ни одному гению не снилось! А в баню ко мне сами придете, потому что гениям тоже нужно мыться. И спасибо скажете. Так что надоест дурью маяться – пожалуйте в баньку!
Он повернулся и быстро вышел. Изабо же села за разоренный стол.
– Все не так, – глядя в чашку, проворчала она. – Враки, враки… Все почему-то не так. Вот ты, Пятый, – я тебя обложу последними словами и мусорник на голову надену, а ты через неделю придешь читать мне финал пьесы как ни в чем не бывало. Знаешь что? Не приходи больше. Я это серьезно говорю.
– Совсем не приходить? – растерянный Широков улыбнулся, всем своим видом показывая, что готов поддержать даже такую нелепую шутку.
– Совсем. Я устала от тебя и от твоей пьесы.
Широков пожал плечами, молча собрался и вышел. Изабо посмотрела на Вальку.
– Меня дома ждут, – сказал он.
– Всего доброго, – ответила она.
Он сунул в сумку папку с пьесой, накинул куртку и вопросительно посмотрел на Изабо.
Она сделала странный жест – мол, ничего, не сердись, когда-нибудь это пройдет… а пока иди, иди…
– До свидания.
Валька вышел. Широков уходил к автобусной остановке необычно быстрым шагом. Карлсон прислонился к столбу своего будущего забора и курил. Увидев Вальку, он усмехнулся и пошел с ним рядом.
– Так и знал, что вас тоже выгонит. Эк ее разобрало из-за этого торсика… как будто с ним вся жизнь окончилась. И чего этих гениев вечно заносит?
И тут Валька понял – чего заносит.
Карлсон еще бормотал что-то о сумасшедших женщинах, Валька еще шел с ним рядом по инерции, но в голове у него уже делалось что-то не то. Он вспомнил свой бег по берегу игрушечного озерца, размашистый бег влюбленного мальчишки, которому померещилась там, за поворотом, надежда. Хотя он знал, что никогда и ни за кем по тому берегу не гонялся…
Валька встал, как вкопанный, резко развернулся и что есть духу понесся обратно – к Изабо.
* * *Тот, кто носился по берегу милого озерца и дал сегодня сдачи Карлсону, летел на выручку к своей женщине. Ей было скверно. Она привыкла быть сильной и сейчас устыдилась своей слабости. Она привыкла быть богатой и щедрой – и столкнулась с той единственной нищетой, которая для художника хуже всякой кары. Она раздала все, что имела, больше раздавать ей было нечего.
И она должна была узнать, что есть на свете человек, не обманувшийся ее приказом выйти вон.
Этот спавший и проснувшийся человек пролетел сквозь дыру в проволочном заборе, над грядками, и припал к окну. Изабо сидела за столом, пряча лицо в ладони. Потом встала. Глаза были злые. Она разорвала в мелкие клочки бумажную салфетку со стола. Грохнула чашку. Но этого ей было мало.
Схватив с нар шамотовую фигуру, Изабо подняла ее над головой и что есть силы грохнула об пол. Двадцать кило осколков разлетелись по комнате, а она уставилась на другие полки, высматривая жертву.
Валька ахнул – ноги сами спружинили, оттолкнулись, рука подсобила, и он вскочил в открытое окно.
– Не смей! – крикнул он, бросаясь между скульпторшей и нарами.
Она увидела его лицо и окаменела.
Валька обхватил ее руками, прижал, сам прижался, и они стояли так несколько секунд – пока она не шевельнулась и он не понял, что опасность миновала. Тогда Валька ослабил хватку ровно настолько, чтобы она могла убрать свой горячий висок от его виска и поглядеть ему в глаза.
– А если бы они горели? – тихо спросила Изабо, и рот ее оскалился, глаза сузились. – А из огня бы выхватил? Голыми руками? А?
– Да, – сказал Валька. – Ты же знаешь, что да…
Тогда Изабо взяла его пыльными руками за щеки, как бы собираясь поцеловать. Но не поцеловала, да это им и не нужно было. Достаточно было взгляда, сковавшего их намертво.
– Ты – мой тайный знак судьбы, – прошептала она. – Знал бы ты, как я ждала этого знака!.. Ну что же, от судьбы не уйдешь… я и не собираюсь… Ну что же… значит, пора устраивать похороны.
– Какие еще похороны? – не своим, усталым, хрипловатым голосом спросил Валька. – Что ты опять придумала?
– Мои, – весело отвечала Изабо. – Когда у человека кончается одна жизнь и начинается другая, в промежутке его нужно похоронить. А то другая жизнь не начнется! Пошли за лопатой!
Тот, кто владел сейчас Валькой, понял, в чем дело. И потому Валька пошел вслед за Изабо во двор, достал из сарая старую лопату, наметил прямоугольник дерна возле указанной ею сосны и принялся копать. Она же побежала в мастерскую и вернулась, таща в объятиях еще одну шамотную фигуру, кило на сорок.
– Там, под потолком, бронзовый пацан, который голый. Тащи сюда, – приказала Изабо, забирая лопату и с силой вгоняя ее в сухую землю.
Валька принес пацана.
– Теперь – голову, – велела она. – Такую, на длинной шее, слева стоит. Как есть покойница! Надо же, именно сегодня прозрела – от покойников полки ломятся, а я терплю! Ну, валяй!
Валька приволок и голову. Изабо споро вкапывалась в плотную землю. Она молча отдала ему лопату и побежала в мастерскую.
Пока Валька углублял яму, она принесла целый таз всякий мелочи и вывернула его на жухлую траву.
– И проститься-то не с кем. Ну, давай уложим их, царствие им небесное. Вот какая я тогда была, – объяснила она, показывая на гипсовую абстрактную загогулину. – Разбить я бы никогда не собралась, а похоронить – самое то! Я же их не уничтожаю, куда мне уничтожить, я же их просто хороню. Вот увидишь – придут просить что-нибудь для официальной выставки Союза скульпторов – думаешь, я откажу? Как бы не так… Позлюсь, позлюсь, возьму лопату и пойду откапывать.
– Не пойдешь, – спокойно сказал Валька. – Теперь уже не пойдешь.
– Действуй, – помолчав, ответила Изабо, повернулась и пошла в дом.
Валька задумался, глядя на «покойников».
Одно то, что он столько раз побывал в мастерской, а никогда не испытал желания разглядеть эти штуки повнимательнее, уже о чем-то говорило… приговорило… приговор?
Поймав себя на том, что и логика у него стала какая-то не своя, Валька взрыхлил землю в яме. Уложил туда крупные работы, между ними приспособив мелкие. Закопал. Чуток утрамбовал. Прикрыл дерном. Образовался невысокий холмик.
Валька сел с ним рядом прямо на землю и затосковал. Что-то он пытался найти внутри себя, не находил, и мучало это его так, что слов бы не нашлось высказать, как. В таком сумбуре его и обнаружил бесшумно подошедший Карлсон.
– Докуксилась! – кивнув на холмик, сказал он.
Валька промолчал.
– Это, друг пернатый, называется кризис, – объяснил Карлсон. – У художников бывают кризисы, это нормальное явление. Уничтожение уродцев – это для них акт самоочищения. Уничтожат – и вздохнут свободно.
Убедительность умных слов не убеждала.
– Опять же переломный возраст, – принялся рассуждать Карлсон. – Все ей дано, мастерство – в руках, а внутренней потребности в работе кот наплакал. Вот и начинается поиск свежатинки, которая дала бы импульс. Но то, что срабатывало в двадцать лет, в сорок и более – выстрел в молоко. Например, смена любовника.
Валька покосился на Карлсона – при чем тут любовник? Намек, что ли? Так идиотский намек…
Карлсон, уже не особо заботясь, слушают его или не слушают, поворчал малость, обзывая Изабо вздорной бабой. Валька что-то буркнул в ответ. И беседа иссякла.
Помолчав, Карлсон с интересом посмотрел на окно мастерской.
– Интересно, что она там делает? – спросил он самого себя, подошел к окну и заглянул.
– Пусто! – доложил он Вальке.
Валька вскочил, побежал к дому, и в мастерскую они с Карлсоном вошли одновременно.
– Как же это она ухитрилась? – удивлялся Карлсон. – Я тебе точно говорю, эта баба по своей сути – вождь краснокожих! Наверно, к озеру увеялась. Ничего, ей сейчас полезно прогуляться. Может, дурь из нее ветерком повыдует…
Он подошел к нарам.
– Просторно!.. Но раз столько дребедени похоронила, могла бы и еще одну штуковину в ту же яму определить. – Он ткнул пальцем в крылатого Спасителя. – Послушай, а что, если – того? А? А она подумает, что сама выбросила.
Валька молча глядел на распятие.
Он обнаружил на пыльном пластилине трещины.
Спаситель приподнял голову, прогнулся, напрягся, вздохнул. Это были всего лишь два движения пальца Изабо – отделить поясницу от креста, чуть поднять подбородок. Что-то заставило ее подойти, задуматься и коснуться пальцами поникшей фигурки.
– Заметит, – сказал Валька.
– А жаль. Эта штука ей ни к чему. В Бога она все одно не верует.
