Павел Шестаков - Через лабиринт
- Хороший у нас Дворец культуры, правда? Как в большом городе.
Брусков промолчал. Он предпочел бы здание полегче.
Народу в клубе оказалось в это время немного. Какой-то кружковец уныло пиликал на гармошке. Пусто было в комнате, которая называлась "Музей памяти героев-подпольщиков г. Береговое периода Великой Отечественной войны". Майя подвела Валерия к фотографии молодой женщины со вздернутым носом и с длинными, как тогда носили, падающими на плечи волосами.
- Вот это Роза, - сказала она с гордостью.
Валерий осмотрелся.
- А это мы все с ребятами разыскали, - поясняла девушка. - Вещи видите? И сумочка ее, и осоавиахимовский билет. У хозяйки на квартире нашлись. Хозяйку в концлагерь выслали, но она вернулась после войны. А Розу повесили.
Брусков вздохнул невольно:
- Кто же их выдал?
- Не знаю. Партизанскую группу, с которой Роза была связана, тоже разгромили.
- Жаль, - пробормотал Валерий, думая о том, как же объяснить в очерке арест Розы.
- А теперь я вам самое интересное расскажу.
- Расскажите. У вас все время есть в запасе "самое интересное".
- Нет, это правда интересно, как у людей жизнь складывается.
- Как же?
- Сын Розы нашелся.
Она, конечно, рассчитывала удивить Брускова, но тот и глазом не повел. Он уже забыл о том, что Роза ждала сына.
- Какой сын?
- Да тот, что здесь родился, в Береговом. Без отца уже.
- А он исчезал разве?
Майя глянула с укоризной:
- Ну да. Роза же очень боялась за него, если ее схватят. Поэтому, когда малышу годик сравнялся, его переправили в одну семью на дальний хутор. Лейтенант-связист, что Розу учил, отвез. У него там родня жила. И получилась такая история, что не придумаешь. Эти люди погибли от бомбежки, а мальчика лейтенант, когда наши пришли, передал в какой-то детский дом. И сам тоже погиб. И никто не знал, чей это мальчик. И все потому, что Розы-то фамилия была Ковальчук, а мальчик носил отцовскую - Стояновский.
Фамилия эта, которую Брусков услышал впервые от Козельского, обрушилась на Валерия так неожиданно, что он буквально ошалел, даже в лице переменился.
- Как вы сказали? Как фамилия?
- Да Стояновский. Что это вы так?
Брусков понял, что кажется ей немножко ненормальным, и попытался взять себя в руки.
- Ничего. Ничего. Знакомая фамилия просто.
И подумал: "Неужели совпадение?"
- Как зовут Стояновского?
- Борис.
- Рыжий?
- Да, рыженький.
Валерий почувствовал себя как Шерлок Холмс, нащупавший в гусином зобе голубой карбункул.
- Расскажите мне, пожалуйста, Майя, все, что вы о нем знаете.
Он уже видел себя где-то наверху, на пирамиде какой-то, а внизу стоял беспомощный, неожиданно исчезнувший из Берегового лейтенант Козельский и жалким голосом умолял рассказать о Стояновском. Но он прервал это сладкое видение, чтобы выслушать девушку.
Она встретилась с Борисом Стояновским в этом же музее несколько дней назад и сразу обратила на него внимание. И не только потому, что посетителей было немного, а местных всех она знала наперечет. Нет, Майя сразу почувствовала, что человек этот не случайный. Так смотрел он на все, что собрано в комнате... И Майка не выдержала, спросила:
- Вы тоже интересуетесь подпольщиками?
Он взглянул на нее и ответил не сразу, слегка заикаясь:
- Это... это... - Он дотронулся пальцем до портрета Розы. - Я ее сын. Только я не знал... Мне сказали.
Кто сказал Борису о его матери, девушка даже не спросила - так поразил ее сам факт появления сына Розы Ковальчук. Она вообще ничего не спрашивала. Спрашивал он.
- Мы долго-долго разговаривали, он все расспрашивал и бумаги все перечитал, и даже в гостиницу их брал с собой.
- Какие бумаги?
- Да вот эти. Тут на машинке из газеты перепечатано. Весь процесс, когда фашистских палачей судили после освобождения. Там и про Розу написано. А потом он поехал в оранжерею, купил белые цветы, очень красивые, и отнес к памятнику. И еще он сказал, что обязательно приедет сюда после отпуска и вообще будет часто приезжать, - закончила Майя.
Пока она рассказывала, Брусков успокоился. Даже величия поубавилось. Просто радостно стало.
- Майя, - проговорил он искренне. - Золотой вы человек! И стихи у вас прекрасные. Мы их обязательно напечатаем.
- Да ну их, стихи эти! Вы про Розу напишите.
- Напишу, Маечка, напишу. Вы мне свой отчет, пожалуйста, дайте тоже. Тот, что из газеты перепечатан. Я его использую в очерке. Здорово все это складывается. А Борис не говорил, куда едет?
- В Крым, в Ялту сначала, а потом по побережью.
- А может, он домой вернулся?
- Нет, нет, на юг поехал. Я его провожала.
Еще одна идея осенила Брускова:
- Майя. Послушайте. Вы не помните, какой у него был чемодан? Желтый такой? Новый?
Вообще-то подсказывать ответы в таких случаях не полагается. Но Брусков не был профессионалом. Да и Майя на уговоры не поддалась.
- Никакого чемодана у него не было. Зачем ему чемодан в путешествии? Он с рюкзаком поехал.
IX
Ребята подсмеивались над Козельским:
- Если ты, Вадька, парень сознательный, то должен написать заявление.
- Какое еще заявление?
- Так и так, прошу считать мою командировку в счет положенного отпуска. Ведь на курорт едешь, счастливчик!
- Да ну вас, черти!
Основная трудность заключалась в том, что ни Мазин, ни Козельский не знали, когда именно решил Кравчук ехать в Тригорск. А может, он туда и не собирается? Тогда чемодан в шотландскую клетку придется распаковать. Но пока он оставался наготове.
И вот сообщение работника, который вел наблюдение: "Вышел из дому с вещами".
Потом второе: "Взял такси, направляется в сторону аэропорта".
Мазин только кивнул:
- Ну, Вадим, как говорится, с Богом. Вы знаете, что делать.
В машине уже лейтенант получил по радио третье сообщение:
"Такси вышло на Аэрофлотское шоссе".
Он положил руку на локоть шофера:
- Темп, Витя.
Прибавили ходу. В аэропорту Козельский подошел к человеку, что стоял у входа в кассовый зал и старался выжать из красного ящика-автомата стаканчик газировки. Вадим достал три копейки.
- Порядок, - услышал он. - Подшефный берет билет. Второй для тебя. Кассирша в курсе. Полетите, как неразлучные друзья.
Сотрудник отошел, а Козельский не спеша выпил теплую воду и направился в зал. Борода Кравчука темнела рядом с окошком кассы. Вадим присел на диван и достал из кармана газету. Парень, который вел наблюдение, исчез из зала на несколько минут, потом появился и присел рядом с лейтенантом.
Козельский спросил:
- У вас спички не найдется?
Тот протянул коробок:
- Берите, берите, у меня еще есть.
- Спасибо.
Вадим приоткрыл коробок и увидел свернутый билет. Он опустил спички в карман. Операция "Нарзан", как шутливо назвал его поездку Мазин, началась.
Пошутил он так, впрочем, под самый конец, когда уже сказал Козельскому все, что нужно было сказать. Пошутил и подвел итог:
- Задача ваша, Вадик, может оказаться и простой и сложной. Вернее, она может в любой момент резко усложниться. Это первое. А второе вот что. Кроме наблюдения за Кравчуком, я дам вам еще одно поручение. Вы помните о письме Дубининой?
- В котором не было ничего особенного?
- К сожалению. Поэтому узнайте об этой женщине как можно больше.
Козельский хотел что-то сказать, но Мазин остановил его:
- Вадим, вы умудряетесь совмещать исполнительность со склонностью к увлечениям. Временно эту склонность сдерживайте. Вам потребуется прежде всего исполнительность. - Он подождал, пока лейтенант поймет его мысль, и закончил: - Разумеется, максимум внимания Кравчуку. Сейчас юн для нас фигура номер один. Ведь мы так и не выяснили, где он был в день убийства. Во всяком случае, не в Москве. Постарайтесь познакомиться с ним. Так вам будет легче.
Эти слова Козельский вспомнил, когда стремительный лайнер, незаметно превратившийся из чуда в средство передвижения, покатился по взлетной полосе навстречу зеленой весенней степи. Потом степь отделилась от самолета и оказалась уже не впереди, а по бокам и внизу, все ниже и ниже.
Козельский повернулся к сидящему рядом Кравчуку:
- Отличная машина.
Тот ответил кратко:
- Сначала нужно долететь.
Для Козельского эти слова прозвучали почти как признание вины. Ему казалось, что каждый преступник суеверен.
Кравчук между тем вытащил из-под чемоданного ремня журнал и развернул на последней странице. В руках его появился карандаш и большой, с красной ручкой, заграничный нож. Открыл он его, нажав на какую-то пружину, и начал широким блестящим лезвием подтачивать маленький карандаш. Козельский с интересом посматривал, как огромные руки Кравчука ловко справляются с этой хрупкой работой.
"Прямо секретарша", - подумал Вадим неприязненно. Нож в руках Кравчука слегка действовал ему на нервы.
Наконец, геолог закончил, аккуратно ссыпал стружку в пепельницы и принялся за кроссворд. Он быстро, почти не задумываясь, заполнял строчку за строчкой, причем шел не от найденных уже слов, а прямо подряд, номер за номером, сначала все по горизонтали. Загвоздка наступила на цифре семнадцать. Козельский прочитал, скосив глаза, - "косвенное доказательство вины".
