Лев Самойлов - Игра с тенью

Вот что, гражданин Зотов, — уже резко продолжал прокурор, — на прошлом допросе вы заявили, что убили Мухина. Всякое признание обвиняемым своей вины должно быть подкреплено фактами. Таких фактов мы не нашли. Более того, вы запутали дело. Чем вы при этом руководствовались, я могу только догадываться. А ваше поведение сравнимо лишь с поведением истерика!

— Спасибо за сравнение, — глухо отозвался Зотов и опустил голову.

— Благодарить, скажем прямо, не за что. Да и ты от нас вряд ли благодарность услышишь, — перешел на «ты» Сергей Сергеевич. — Целую неделю следователю голову морочишь. Мутная страстишка, да, да, именно страстишка, заслонила все: и логику и разум. Вначале все отрицал, потом в молчанку играл, потом завопил: «Вяжите, я — убийца!» Хорош бы ты был, если бы мы формально подошли к делу, не цацкались с тобой.

— И правильно сделали бы.

— Не крепкий у тебя характер, скисаешь в минуты беды. А то, что по твоей милости по советской земле бандит ходит, что за эти дни он еще кого-то может убить, это тебя не касается.

— Не убивал я… — негромко сказал Зотов и поднял голову. — Можете не верить, не убивал. Сгоряча я все это…

— Так какие же твои показания правильны, те, которые ты дал на очной ставке, или те, которые даешь сейчас?

— Не убивал я.

— Может быть, тебя принуждали давать показания, угрожали?

— Никто мне не угрожал.

Наступило молчание.

Опоздавший к началу разговора и поэтому примостившийся на стуле возле двери, подполковник Гончаров спросил:

— Скажите, Зотов, когда вы вошли, вернее вбежали в комнату Мухина, вы никого там не застали?

— Никого.

— Окно было открыто?

— Нет, закрыто. Это я точно помню.

— А шкаф, платяной шкаф тоже закрыт?

— Не помню, по-моему, да, — после короткого раздумья ответил Зотов.

— Еще вопрос: на столе у Мухина вы не заметили ничего особенного?

— Нет.

— Скажем, каких-нибудь драгоценностей?

— Нет.

— Где был хозяин, когда вы вошли?

— Сидел на диване.

— Повторите все, о чем вы говорили с Мухиным.

Зотов не успел ответить, в кабинет вошел секретарь и о чем-то тихо доложил прокурору. Судя по удивленному виду Сергея Сергеевича, секретарь сообщил что-то весьма интересное. Когда Зотова увели, прокурор поочередно оглядел Гончарова и Куликова, будто видел их впервые, и произнес негромко, ни к кому не обращаясь:

— Еще один сюрприз. В приемной дожидается Лаше. Он хочет дать показания об убийстве Семена Мухина, очевидцем которого якобы непосредственно является. Что скажете?

Отозвался Гончаров:

— Сергей Сергеевич, я не успел сообщить вам о донесении, которое получил сегодня. Когда ознакомитесь с ним, поймете, что я крепко просчитался. Давайте посмотрим спектакль, приготовленный нам Лаше.

…Федор Георгиевич подошел к столу. Он хотел внимательнее вглядеться в неожиданного посетителя.

В сером костюме модного покроя, в узких замшевых туфлях, с ярким галстуком, Лаше напоминал манекенщика на демонстрации новых образцов одежды. Он вошел уверенно, улыбнулся присутствующим и направился к столу, где его стоя ждал Сергей Сергеевич.

«Хлыщ», — подумал Гончаров и тут же отказался от этой чересчур поспешной характеристики.

Федор Георгиевич отдавал должное хладнокровию и выдержке Лаше. Без запинок, будто выученный урок, Лаше рассказал о своем посещении квартиры Мухина. Рассказал о том, что заходил к нему и раньше, когда трудно было с деньгами.

— Мухин — ростовщик, скупщик ценностей. Да вы об этом, наверное, знаете не хуже меня.

Что же, не стоит его разубеждать, хотя о подпольных делах Мухина до самой его смерти в угрозыске ничего не было известно. Печально, но факт. Просмотрели…

Да, Лаше принес Мухину нитку жемчуга, наследство матери. Он берег родительскую память сколько мог, но сейчас трудно с деньгами, и он решил продать. Почему не отнес в комиссионный магазин? Мало платят.

Лаше пришел к Мухину в девять часов вечера. Отворил сам Семен Федотыч. Гончаров мысленно зафиксировал, что в этом вопросе он точен. Соседка в девять часов вечера еще не вернулась. А дальше? Дальше гость и хозяин прошли в комнату, и начался торг.

— Я еще днем подослал к Мухину одного паренька, — пояснил Лаше, — предупредить о своем приходе, назвать цену жемчуга.

— Какую?

— Пятьсот рублей. Я завысил цену, зная по прошлому, что старик будет торговаться как окаянный. Но деловой разговор в самом начале был сорван каким-то бешеным, ворвавшимся в комнату.

Со слов Лаше, он еле успел схватить со стола жемчуг и спрятаться за платяной шкаф возле стены, недалеко от окна. Затем начался непонятный ему разговор.

«Отдашь за меня!»

«Не отдам».

«Убью!»

«Попробуй! Вон отсюда, голодранец, рвань!»

Бешеный схватил что-то, кажется, пресс-папье, ударил Мухина и кинулся обратно из комнаты.

Лаше признался, что в этот момент он крепко струхнул. В доме его никто не знает. В руке жемчуг. Всякое могли подумать.

— Каким путем вы бежали? — поинтересовался Сергей Сергеевич.

— Через окно.

— Окно было открыто?

— Да.

— А куда дели жемчуг?

— Я же сказал: схватил его, когда прятался за шкаф. Вот он. — Лаше вытащил из кармана и положил на стол нитку с тускло поблескивающими горошинами. — Семейное, можете проверить.

— Зачем же? Мы вам верим…

— А почему вы прятались? — задал вопрос Куликов.

— Не знаю, — признался Лаше. — Семен Федотыч махнул мне рукой, когда постучали в дверь. Показал в сторону шкафа, дескать, туда… Он не хотел, чтобы меня кто-то видел.

— Зачем вы сюда пришли, Лаше? — неожиданно спросил Гончаров.

— Я узнал от паренька, которого посылал к Мухину, что старик убит. Вначале я думал, что бешеный просто стукнул его и старик потерял сознание. Можете не верить, но это так. А раз человек убит, значит начался розыск и следствие. Я не хочу покрывать убийцу и не хочу, чтобы подумали, будто я прячусь. Попадать в поле вашего внимания не особенно приятно, ну, а уж коли пришлось, так с открытым сердцем…

— В каком месте комнаты упал от удара Мухин?

Лаше чуть помедлил.

— Возле дивана, ближе к двери.

— Я вас попрошу, — вмешался прокурор, — опишите все, что на ваших глазах произошло в комнате Мухина, да заодно и вашу биографию. Не торопясь, обстоятельно. Если что запамятовали, так и пишите.

— Да вроде все помню. Не каждый день человека на глазах убивают, — отозвался Лаше. — Давайте бумагу, я мигом.

Мальчика в память деда назвали Ефремом. В пятнадцать лет, застеснявшись своего «примитивного» имени, Ефрем превратился в Рема, и родители, души не чаявшие в единственном сыне, сделали все от них зависящее, чтобы мальчик стал тезкой выкормыша знаменитой римской волчицы. В небольшом южном городке началось и кончилось детство Рема. Он не раз принимал участие в коммерческих вояжах родителей, во время которых лавровый лист и виноградные гроздья умело превращались в деньги. Так рано он стал приобщаться к «труду»…

Рема не переутомляли учебой. Получение аттестата об окончании школы явилось результатом не академической успеваемости юноши, а результатом хлопот папиных друзей.

К тому времени Рем вымахал в щеголеватого юношу, носил модную прическу, небольшие усики и, хоть внешне был малопривлекателен — подвела несуразная фигура, — все же пользовался успехом у девочек.

Однако из родного города вскоре пришлось уехать. Чересчур скандальными стали отдельные похождения набалованного юноши. К тому же в драках, регулярно следовавших за попойками и оргиями, Рем все чаще стал прибегать к помощи ножа. «Окупать» царапины делалось опасно и накладно. Вдобавок по городу пополз слушок об участии Рема в групповом изнасиловании, и хотя на суде он прошел стороной, почва под ногами горела.

В столицу Рем приехал поступать в театральный институт, но легко добытый школьный диплом оказал плохую услугу. Рем провалился на первом же экзамене: не хватило ни знаний, ни таланта. Но если к незадачливым попыткам поступить в институт Рем отнесся с завидным хладнокровием, то вскоре произошло нечто такое, что вконец выбило его из привычной жизненной колеи. Арестовали отца. На поверку тот оказался не только удачливым, преуспевающим спекулянтом, но и матерым контрабандистом.

Рем перестал получать регулярные денежные переводы из дому, а без них не стало ни веселой жизни, ни случайных подруг, ни купленных друзей. Все пошло прахом.

В эту пору и окрепла дружба между промотавшимся молодым кутилой Ремом, завсегдатаем ипподрома, числящимся формально уполномоченным по распространению театральных билетов, и бывалым рецидивистом, притомившимся, по собственному его признанию, от прошлой, чересчур бурной, неоседлой жизни, ныне букмекером на бегах — Яковом Васильевичем…