Франк Тилье - Медовый траур
Я сощурился:
– Мы, как и вы, сражаемся с убийцами, но наш противник более… экспрессивен… Страшно подумать, что подобные создания находятся в руках сумасшедшего.
Походка Калипсо, в отличие от моей, была уверенной.
– На самом деле больше всего нас беспокоит не биотерроризм. Еще при Жоспене[11] были разработаны серьезные планы – в их числе «Биотокс», против заражения оспой, а в рамках другой программы, «Пиратокс», проводились учения в парижском метро. Вода у нас защищена хлором, который уничтожает ботулиновые токсины, созданы запасы вакцин против тяжелых инфекционных болезней, например брюшного тифа, и при малейшей тревоге эти вакцины будут распределены между всеми больницами… Нет, самые большие опасения у нас вызывает психотерроризм. Положите в конверты споры сибирской язвы, отправьте свои «послания» нескольким правильно выбранным людям – и готово дело. Пусть заразиться сибирской язвой обычным путем практически невозможно, и она поддается лечению антибиотиками, и культивировать ее переносчиков очень трудно – психоз тем не менее остается.
– Точно такой же психоз способны вызвать и наши милые анофелесы. Неоправданный страх перед «французской малярией». Вот почему так важно сохранить все в тайне, – напомнил я, а Брас перешла на шепот:
– Если бы вы знали обо всем, что происходит и о чем вам не рассказывают… Помните Менада, одного из сыновей имама Шеллали Беншеллали? Он занимался изготовлением рицина[12]. Чеченский след, видимая часть огромного террористического айсберга… В прессе информация появляется, когда дело успешно закончено, то есть менее чем в пяти процентах случаев. А все остальное обходят молчанием…
Я кивнул, соглашаясь:
– Расскажите мне об этой разновидности комаров. Если они не водятся в нашей стране, то как вышло, что в доме Тиссеранов обнаружено несколько сотен экземпляров?
– Иногда анофелесы проникают на нашу территорию просто потому, что санитарный контроль недосмотрел. Насекомые прибывают в багажных отсеках самолетов и рассеиваются в окрестностях аэропортов, как результат – каждый год регистрируется десятка полтора случаев «аэропортной малярии». Не далее как в мае нынешнего года женщина, живущая в пятнадцати километрах от Руасси, заболела малярией, вызванной Plasmodium malariae, хотя никогда не покидала Францию. Два года назад умер от малярии мужчина, живший на высоте шестисот метров и тоже никогда никуда не выезжавший… Известны и другие, правда очень редкие, случаи – и ни один из них так и не нашел объяснения. Выдвигаются гипотезы о существовании полирезистентных штаммов, которые переносит ветер или перевозят транспортные средства, но службы здравоохранения сходятся на том, что пока ничего определенного сказать нельзя. – В конце бесконечно длинного коридора моя спутница набрала еще один код. – Что же касается количества комаров в доме этой семьи… Нет, столько насекомых в багажном отсеке ввезти не могли. И каким бы невероятным ни показалось это предположение, я уверена, что они… выведены в питомнике.
– В питомнике… Как те сфинксы «мертвая голова»…
Большие черные глаза Калипсо стали совершенно круглыми.
– Вы еще и бабочек нашли?
– Оба раза на теле или рядом с ним было обнаружено по семь бабочек… Можно ли украсть носителей инфекции из вашей лаборатории?
Она развела руками:
– Оглядитесь кругом! Все эти камеры! А обязательный обеззараживающий душ, а шлюзы с перепадом давления и еще куча проверок, которые надо пройти перед тем, как подняться на поверхность? Нет, это невозможно!
– На самом деле не существует ничего невозможного… Сколько во Франции таких лабораторий, как ваша? – Я старался собрать как можно больше сведений.
– Есть одна-единственная, надежно защищенная и недоступная П-четыре в Лионе и около сотни П-три. Но если говорить только о тех, где занимаются паразитами, их всего с десяток, а в Париже только одна из них, наша.
Мы вошли в инсектарий – тропические джунгли под парижскими улицами. За стенами из плексигласа играли хлорофилловые узоры, шуршали, сплетаясь, лианы. Темные тучи насекомых кормились на лужах стоячей зеленой гниющей воды, а на ветках потешно гримасничали капуцины.
– А обезьяны здесь зачем?
– Как бы вам объяснить… Сильно упрощая, можно сказать, что мы пытаемся разобраться, каким образом приматы участвуют в распространении болезней. Видите ли, все эти капуцины – переносчики плазмодия, и при этом они совершенно здоровы. А человек давно бы умер… – Брас приложила руку к стеклу, один из самцов тут же кинулся к перегородке и прижал к ней с той стороны свою крохотную пятерню. Шерстяной комочек и создание из черного дерева необъяснимым способом что-то друг другу сообщали. – К тому же, – обернулась ко мне Калипсо, – они снабжают кровью наших насекомых.
У некоторых комаров животы и впрямь раздуты от гемоглобина. Я показал на кишащую личинками лужу и, почесывая голову, спросил:
– Вы говорите, кража насекомых из лаборатории исключена. А вырастить собственную колонию анофелесов возможно?
Моя собеседница посмотрела на монитор, где мерцали сотни цифр, и выключила компьютер.
– Сырость, тепло, кровь – дьявольская троица. Для размножения личинок, обитающих в водной среде, необходима стоячая вода. За теплом этим летом далеко ходить не надо: такая жара… А что касается крови… Мышь, кошка, собака, обезьяна – любое животное подойдет. Остальное сделается само собой: самка анофелеса каждые три дня в течение всей свой жизни, то есть около месяца, будет откладывать по две сотни яиц и…
Я судорожно сглотнул.
– Вы… вы хотите сказать… что за несколько недель от одного самца и одной самки можно получить армию в несколько тысяч насекомых-убийц?
Она сдержанно улыбнулась:
– Ну, это вы хватили! Нет-нет! Плазмодии по наследству не передаются, все личинки всегда здоровы – и слава богу! Не то человеческий род давно был бы истреблен!
Я нахмурился:
– Однако профессор Дьямон упоминал о сорока процентах зараженных анофелесов…
– Да, и это странно, потому что единственная возможность для особи сделаться переносчиком болезни – высосать кровь у носителя малярии.
Мне стало трудно дышать, и я спросил дрогнувшим голосом:
– Вам известно, что мы нашли женщину, умершую от этой болезни?
– Конечно. В церкви – вы о ней?
В голове моей уже складывались сценарии один другого чудовищнее, и тело в ответ покрылось гусиной кожей.
– Вам нехорошо, мсье Шарко?
Я прислонился к стене:
– Извините… Я почти не спал. И потом… не каждый день узнаешь, что можешь умереть от малярии.
Калипсо сняла шапочку, тряхнула своей невероятной смоляной гривой и снова упрятала волосы под белую ткань.
– Не стоит нервничать, пока вам ничего не угрожает. Даже если вы в самом деле заразились, у паразитов сейчас инкубационный период, и весьма эффективный препарат, который вам назначен, должен очень быстро помочь.
– Ага, должен! При условии, что мои анофелесы не окажутся резистентными и что сам я не попаду в процент неизлечимых! Так ведь?
– Так, если вы предпочитаете видеть все в черном цвете.
Мне с трудом удалось вернуться к делу:
– По словам судмедэксперта, жертва проглотила большое количество меда. Считается, что это привлекло сфинксов, а можно ли сказать то же самое о комарах?
Она кивнула:
– Цветочный мед, необработанный, в естественном состоянии содержит молочную кислоту, органическое соединение, которое возбуждает и привлекает комаров. При этом съеденный мед – благодаря высокому содержанию в нем сахара – очень быстро усваивается организмом, молочная кислота, так же как минеральные соли, витамин С или аммиак, попадает через поры кожи в пот – и укус гарантирован. – (Никогда не думал, что человек с темной кожей может так побледнеть…) – Понимаю, к чему вы ведете… Вы думаете, эта женщина послужила… резервуаром для плазмодия?
– Вы выращиваете здоровых анофелесов, похищаете человека, зная, что он болен малярией, спускаете на него тучу комаров, а для того, чтобы укусов было больше, пичкаете жертву медом и… бреете ее с ног до головы: череп, брови, волосы на лобке… Затем, когда, по вашим расчетам, до смерти жертвы остается четыре или пять дней, вы, располагая к этому времени неограниченным запасом переносчиков болезни, ее изолируете. Следы от комариных укусов исчезают, не оставив на теле никакого следа, а следствие заходит в тупик… Логика безупречная…
Я не осмеливался даже вообразить, что пришлось вытерпеть этой женщине. Комары истязали ее целыми днями: налетали со всех сторон гудящими тучами, облепляли голову, лицо, половые органы, высасывали отовсюду кровь, ползали по веревкам, которыми были стянуты руки и ноги… Сколько дней она промучилась? Сколько?
Брас стиснула губы, было заметно, что ей очень не по себе. В конце концов она проговорила, не сводя взгляда с двух капуцинов, искавших блох у третьего:
