Мишка Миронова - Максим Константинович Сонин
– Алло? – спросил телефон.
– Здравствуйте, Константин, – сказала Мишка. – Меня зовут Мириам Миронова, я коллега Элеоноры Панферовой.
– Что вам нужно? – спросил следователь. Было ясно, что сейчас он сбросит звонок, но Мишке было очень важно сразу говорить с ним напрямую. Следователь, судя по отзыву Эли, был довольно умный, его нельзя было, как игумена, взять с наскока.
– Элеонора сейчас занимается очень важной работой по выяснению местоположения Варвары Лесовой, – сказала Мишка. – Это учредительница фонда «Звезда», склад которого недавно был арестован силами вашего управления.
Костя слушал. Адрес склада ему прислал Даниил Андреевич, и Костя не заинтересовался вопросом, кому склад принадлежит. Девушка же на другом конце трубки сказала, что фонд, на который записан склад, учредили два человека. Игумен Успенского монастыря и некая Варвара Лесова. Мысленно Костя соединил эту фамилию с мирской фамилией митрополита – нужно было загуглить, разрешено ли митрополитам жениться.
– Благодарю за информацию, – сказал он наконец, уже вбив в компьютер название фонда.
– Это еще не все, – сказала девушка в трубке. – Варвара Лесова заведует детским приютом, в котором, по нашим сведениям, совершается насилие над детьми.
Про насилие Мишка могла только догадываться, но сомнений было мало. Игумен явно сказал, что Варвара поплыла в свой приют, а когда Мишка с Элей искали все, связанное с Варварой Лесовой, они не нашли никаких упоминаний приюта. Гораздо более вероятно было, что, как это делали подобные матушки по всей стране, Лесова брала опекунство над детьми лично, не регистрируя свой приют, или даже вообще имела дело с детьми, не зарегистрированными у государства. Учитывая возможности по получению социальной помощи, которые предоставляла регистрация, тайность приюта намекала на полное нежелание взаимодействовать с ювенальщиной.
– Нужно приехать в участок, составить заявление, – сказал в телефоне следователь.
– Сейчас нет такой возможности, – ответила Мишка. – Скажите, вы знаете, когда выпустят Элеонору?
– Не обладаю такой информацией, – сказал следователь.
– Дело в том, – сказала Мишка, – что Элеонора собирается сдать полиции важнейшие документы, подтверждающие связи областной епархии с наркоторговлей и незаконными детскими приютами. Ее заключение мешает ей в этой работе. Вы меня понимаете?
– Я вас понимаю, – сказал Костя. – Но от меня здесь ничего не зависит. Спасибо вам за звонок.
Он встал из-за компьютера, оглядел офис. Коллеги не разговаривали, но и не работали. Все в оцепенении ждали чего-то – только гудел в углу принтер, выплевывая убористые листы. Костя стоял так довольно долго. Ни о чем не думал, смотрел в пустоту и тоже вместе с остальными чего-то ждал. Потом сел обратно, закрыл сайт фонда «Звезда». Для расследования нужен был прямой сигнал начальства, а Костя был уверен, что Даниил Андреевич сестрой митрополита не заинтересуется. Костя и сам не очень понимал, к чему это нужно. Сколько по всей стране благотворительных фондов, занимающихся неизвестно чем, сколько околоцерковных старух, копошащихся в гуманитарной помощи и грязи. Бороться с ними смысла не было – Костя был уверен, что на самом социальном дне всегда будет кто-то такой ползать. Пускай.
Он облегченно вздохнул и вернулся к заполнению документов. Скучная работа на этот раз была в радость. Приятно было не принимать никаких решений.
Мишка смотрела на погасший телефон с ненавистью. Она, конечно, не верила, что следователь возьмет здание епархии штурмом, но все же…
– Я же говорил. – Микко вздохнул. – Это как предложить полицейскому бороться с силой гравитации.
– Если гравитация убивает детей, – сказала Мишка, – то лучше проиграть гравитации, чем совсем с ней не взаимодействовать.
Вера осуждающе посмотрела на соседку. Та устало моргнула, поежилась.
– Я к тому, – сказала Мишка, – что, даже если противник непобедимый, это не значит, что с ним нельзя бороться.
– То есть ты все-таки решила не бросать все? – спросила Вера.
– Я вижу, что тебе это важно, – сказала Мишка, – и я пытаюсь понять, что мы вообще можем сделать.
Глава восемнадцатая
Мишкин дядя Сережа обедал в центре Питера, в кафе, которое очень нравилось Людмиле Андреевне. Обедал в полном одиночестве, даже не обедал, а просто разглядывал тарелку с овощным рагу. Сбоку лежал телефон, и иногда дядя Сережа переводил взгляд на экран, потом на наручные часы, потом на соседний столик, за которым сидела пожилая пара. Они молчали, и дядя Сережа все ждал, что они заговорят, надеясь, что это хотя бы немного его отвлечет.
Думал дядя Сережа о сидящей в тюрьме журналистке. Незнакомой женщине со смешным именем. Думал о том, что нужно позвонить начальству или лучше вернуться в офис и попросить за журналистку лично. Запустить цепочку звонков вверх и вниз по сети, из Санкт-Петербурга в Москву и обратно, цепочку, в конце которой должен был поднять трубку следователь в Петрозаводске. Дядя Сережа знал, что может это организовать, и понимал, что будет должен начальству, будет должен коллегам, истратит и так необширные остатки репутации, привезенные из Москвы. Племянница, с которой он недавно закончил разговаривать, сказала очень четко: если журналистка не выйдет сегодня из тюрьмы, на этом общение с дядей прекратится. Сказала так не из вредности и не из инфантильности, а потому что понимала – дядя просто не хочет рисковать работой из-за какой-то случайной журналистки, одной из многих сидящих в тюрьме не по делу. Дядя Сережа и сам это понимал. И верил при этом, что без дела людей не сажают в тюрьму и что если местный следователь решил арестовать журналистку, то имел на это причины.
Дяде Сереже хотелось схватить тарелку с рагу и разбить ее об пол. Всегда они с племянницей шли по разные стороны линии, отделявшей полицию от обычных людей, и все же никогда эта линия не была так заметна, как теперь. Дядя Сережа ткнул пальцем в экран телефона – тот высветил время. Без пяти.
Он не понимал, почему племянница остается в Петрозаводске. Она была уверена, что убийцу из Обители наказали собственные братья. Что девочка, ради которой она туда ехала, погибла. Племянница никогда не отличалась болезненным активизмом, который так ярко окрасил юность ее матери. И вот теперь сидела в маленьком бедном городе, даже не миллионнике, и бодалась с местными попами. Да если бы она поездила по России, посмотрела бы на что-то, кроме Москвы и Питера, ей бы никогда в голову не пришло заниматься такой грязью. А так втянулась и теперь уже не отпускает. Дядя Сережа сжал двумя руками вилку, согнул пополам. Рискнула своей жизнью, жизнью соседки, которую, казалось бы, ценила больше всего на свете. И вот теперь еще и рассорила дядю с невестой.
Он уже жалел, что рассказал Людаше про журналистку. Рассказал, потому что после вчерашнего пообещал рассказывать все про расследование племянницы. Людаша его доводы не поняла совсем – про невмешательство в региональные дела, про то, как сильно он окажется должен начальству, какая за ним потянется репутация и что журналистку в любом случае наверняка скоро выпустят и все будет напрасно. Людаша смотрела участливо, но соглашаться не соглашалась. Кивала, грустно улыбалась и все равно говорила:
– Нужно помочь, нужно.
Дядя Сережа подумал о том, что ни на него, ни на племянницу появление в их жизни вторых половинок не повлияло в лучшую сторону. Наверняка и Мишка в Петрозаводске осталась под давлением Веры. Он зажмурился, покачал головой, а когда открыл глаза, уже знал, что сейчас пойдет в офис и будет просить за журналистку.
Микко отправился в магазин – Мишка наконец почувствовала голод, а Вера только ждала повода, чтобы они могли остаться вдвоем. Она села напротив соседки на кровати, взяла ее ладони в свои.
– Мы обязательно освободим Элю, – сказала она. Мишка
