Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек - Ханс Шерфиг
Отель мсье Лу был истинно парижским, потому что все в нем как бы рассыпалось по частям. В лестнице отсутствовала ступенька. И всякий раз, подымаясь или спускаясь, постоялец слышал предостерегающий крик мсье Лу. Так было и четыре года назад, когда я останавливался у мсье Лу. Никому и в голову не приходило починить ее.
Нередко попытка включить электрический свет кончалась замыканием, и человек только радовался, что его не убило током наповал. Когда вы пробовали открыть дверь, отваливалась массивная ручка, вставить же ее обратно оказывалось невозможным.
Стоило в определенном месте потянуть за цепочку, как она обрывалась. Или тебя неожиданно окатывало водой. Или, бывало, защелкивалась дверь, и потом зови на помощь, чтобы выбраться.
Иногда мсье Лу выходил из своего укрытия и посыпал в коридорах желтый порошок с ужасным запахом. Считалось, что он хорошо помогает от клопов, я же опасаюсь, что паразиты поедали его в свое удовольствие.
Постояльцы отеля как-то не были видны. Это были главным образом иностранцы, студенты Сорбонны.
Жил здесь один англичанин — он часто падал на лестнице из-за отсутствующей ступеньки, в остальном же, будучи постоянно в подпитии, вел себя на редкость спокойно. В комнате подо мной жил румынский студент. Мадам Лу рассказала, что он безумно влюблен в девушку из дома на противоположной стороне улицы и что уже не один раз говорил о самоубийстве. Так что мне не следует пугаться, если я услышу выстрел внизу. Это всего лишь румын. Бледный молодой человек с угольно-черными волосами. Он так глубоко вздыхал, что его вздохи были слышны на лестнице.
Жил здесь и американец, который по ночам играл на банджо. Но его комната была далеко от моей, и ко мне доносились лишь слабые звуки. Просыпался же я часто по ночам из-за скандалов, которые устраивала супружеская пара французов из провинции. Правда, они называли это диспутом. Поначалу мне казалось, что они убивают друг друга, и я хотел мчаться на помощь, но мсье Лу заверил, что так далеко там не заходит. Всего-навсего «диспут».
Мсье Лу обожал называть свой отель «семейным». Под этим он, видимо, подразумевал, что со всей работой в отеле вполне справлялось его собственное семейство. Единственным служащим был маленький человечек в зеленом переднике, который убирал комнаты, разносил по утрам шоколад и охотно присаживался на край кровати, чтобы рассказать малоприличный анекдот.
Мадам Лу была необычайно остроумна и бойка, она обучила меня французскому языку куда лучше, чем сумел вколотить мне в голову учитель на протяжении ряда невыносимых школьных лет. Она была удивительной женщиной. Надо было только посмотреть, как трогательно относилась она к своему семилетнему сынишке Андре. По воскресеньям она надевала на него красивую матроску с белым шнурком и шелковым воротником, красную шапочку с большим помпоном. Семейство Лу усаживалось на стулья, стоящие вдоль узкого тротуара, и смотрело на проходящую публику.
А в иное летнее воскресенье мсье Лу надевал воротничок, и тогда все семейство отправлялось на трамвае в Булонский лес, возложив всю ответственность за отель на маленького человечка в зеленом переднике.
Я очень привязался к семейству Лу. И рекомендую его отель с самой лучшей стороны. Если мне доведется вновь приехать в Париж, то я обещал мсье Лу опять остановиться у него, несмотря на все случившееся.
Не его вина, что мое пребывание окончилось таким пренеприятнейшим образом. Не было и моей вины в этом. Виной всему оказался Хакон Бранд.
Глава 18
Знай я, что Бранд в Париже, ни за что бы не поехал туда. Ни с кем на свете я так не избегал встречи, как с Брандом.
Это от другого датского художника, которого я случайно встретил на бульваре Сен-Мишель, я узнал, что Бранд в городе. Все еще продолжал свадебное путешествие. Похоже, что ему трудно вернуться назад в Свенборг, к размеренной мещанской жизни в семейном кругу под пристальным надзором г-на Х.-Н. Нильсена.
— Не можешь себе представить, до чего он невыносим, — сказал мой соотечественник. — Умирает от скуки, поэтому от него не отвязаться. И при этом важничает, с презрением говорит обо всем здешнем. Время от времени куда-то пропадает, чтобы «познавать» жизнь, как он говорит. Он живет с женой в дорогом отеле на широкую ногу. Но нередко несчастной приходится сидеть одной дома, когда он отправляется в эти самые «познавательные» прогулки. Когда пьян, рассказывает о своих похождениях в борделях. Можешь представить, каково это выслушивать! И потом неожиданно превращается опять в почтенного господина. Чинно ходит с женой в датскую церковь, разглагольствует о грехе и свинстве в больших городах. То ли дело Свенборг, там все по-иному! А в общем, скорее напоминает прежнего Бранда. Только уж очень растолстел. К тому же отрастил окладистую бороду и носит берет, чтобы походить на француза.
— Где он живет? Надеюсь, не здесь, поблизости? Может быть, перебраться в другую часть города?
— Нет, его отель около площади Этуаль! Роскошный, в современном стиле. Сейчас там только его жена. Он же обитает где-то на полпути к Версалю. Живет под крышей какой-то деревянной башни. Просто бред. Притом хочет вернуться к жене, непрестанно говорит о ней. Но, должно быть, не может решиться. Ничего себе свадебное путешествие! Несчастная девочка!.. Не думаю, чтобы тебе удалось избежать встречи с ним. Я его встречал много раз. Он так радуется встрече с соотечественниками, с которыми может отвести душу, говорит, говорит без умолку. Отделаться от него почти невозможно.
— О чем же он собственно говорит? Его что-нибудь тревожит?
— Нет, он говорит о себе. О своей бессоннице. О своих пьянках. О своих похождениях в борделях. О своей жене. И потом вдруг становится сентиментален, морализирует.
— Пожалуйста, не проговорись, что я здесь!
— Ну конечно, само собой разумеется...
В Париже жило более ста тысяч художников. Казалось, можно избежать того единственного датчанина, встреча с которым была тебе ни к чему. Тем более что ты заранее предупрежден о такой возможности и можешь принять меры. Но опыт показывает, что встречаешь всегда именно тех, кого
