Гребаная история - Бернар Миньер
На маленькой стеклянной подставке в ореоле лампы завибрировал телефон Джея. Он наклонился над экраном. Это был Ноа. За сегодняшний вечер он звонил уже дважды.
— Я сейчас вернусь, — сказал Джей, вставая.
— Можешь не торопиться, — заметил Грант. — Мы с Генри пока что поболтаем, а затем пойдем спать. Это был самый долгий день на свете.
Он с нежностью улыбался, глаза его буквально светились.
Тем же вечером в 22 часа, Лос-Анджелес
— Сколько ему было лет?
Глаза Дага за стеклами очков смотрели на Ноа, но на самом деле он разглядывал страницу своей жизни, которая уже давно была перевернута. И которая, однако — Рейнольдс об этом догадывался, — стала в ней одной из самых незабываемых глав.
— Семь лет, когда я в первый раз увидел его.
— Семь лет, вы уверены?
— Да.
— Расскажите мне о нем.
— Это был гениальный ребенок… Умный, обаятельный, изобретательный, очень милый… Этот мальчик был одарен во всем, просто невероятно! В девять лет он умел пользоваться компьютером получше некоторых взрослых.
— В самом деле?
— Да. — Даг снова почувствовал, как возрос интерес Ноа. — Это важно?
— Может быть.
Они обменялись взглядами. Даг выглядел чересчур непринужденным, но, несмотря на это, Рейнольдс ощущал, что тот напряжен сильнее, чем минуту назад.
— Скажите, матери запрещали ему пользоваться Интернетом? — спросил детектив самым безобидным тоном, на какой был способен. — Размещать фотографии на «Фейсбуке»? Ну и тому подобное.
Даг слегка нахмурился.
— Они так делают? Действительно? В таком случае это означало бы, что они сильно изменились. Такое им было совсем не свойственно. Франс и Лив все ему позволяли; я говорил им, что это может навредить мальчику. Впрочем, там были проблемы…
— Какого рода?
— Как я уже сказал, это был очень милый, игривый и весьма смышленый ребенок. Но не только это…
По улице проехала машина. От света фар по стенам скользнули резкие тени, переместившиеся с одного конца комнаты в другой. Должно быть, стекла в окнах были толстыми, так как Ноа не услышал ни малейшего шума. Даг поднялся, чтобы закрыть шторы.
— Вы спрашивали себя, в чем смысл вашей жизни? Что вы собой представляете? Какой след после себя оставите? Однажды утром просыпаешься и понимаешь, что все мечты куда-то подевались и что ты ничего не оставишь после себя на этой планете, которая и без того окажется в полной заднице. Но с этим мальчишкой все иначе. Он как раз из тех, кто оставляет след. Он не просто так появился на этой планете и чувствовал это… Улавливаете ход моих мыслей?
Ноа спросил себя, куда клонит Даг. Ученый обратил на него нерешительный взгляд.
— Я… мне редко случалось видеть ребенка, который на лету схватывает все, что ему говорят. Я очень любил объяснять ему создание миров и галактики, эволюцию, землетрясения, наследственность, зарождение жизни, образование озонового слоя — да кучу всяких понятий. Его интересовало все! Помню, как-то раз я поймал себя на довольно малодушной мысли: какое счастье, что донором был не я, иначе во мне, пожалуй, зародилась бы ревность оттого, что я не могу удержать такого сына при себе, понимаете?
Ноа не сводил с Дага глаз. В первый раз за вечер в голосе ученого прозвучала нотка грусти.
— Это как мальчишки, про которых пишут в газетах. Пятнадцатилетний Джек Андрака, который изобрел быстрый и недорогой метод диагностики рака поджелудочной железы; а прежде чем сделать это, мальчик даже не знал, что такое поджелудочная железа! В этом году пятнадцатилетний Ник Д’Алойсио продал приложение к «Яху!» за тридцать миллионов долларов. Он самый молодой из тех, кто когда-либо делал вложения в венчурный капитал. Марк Цукерберг[66] говорит, что сегодняшняя молодежь намного умнее. Ну, поглядим… Блез Паскаль изобрел счетную машину в девятнадцать лет — а это было в тысяча шестьсот сорок втором году. Моцарт же создал свои первые произведения в шесть. Понимаете, что я хочу сказать? Такие мальчики были всегда, во все эпохи… Вот только сегодняшние отличаются — понимаете? Отличаются… Генри мог бы быть одним из них, но у него тоже есть свои теневые стороны.
Даг говорил живо, искренне — так, как, должно быть, говорил с коллегами-учеными, обладающими таким же, как у него, творческим умом, — но темп его речи вдруг замедлился.
— Генри мог проявлять жестокость по отношению к товарищам… Стоило ему впасть в ярость, как он уже не контролировал себя. Однажды Лив и Франс вызвали в школу потому, что он ударил другого ученика циркулем. Он почти воткнул его тому в середину лба! Господи боже мой, ему тогда было восемь лет!
Взгляд Дага затуманился, он выпил еще одну порцию. Схватив кончик своего галстука, воспользовался им, чтобы протереть стекла очков. Без них он выглядел голым и уязвимым.
— Были и другие происшествия в таком духе. Он был невероятным сорвиголовой, почти самоубийцей. Я бы сказал, что он любил опасность… Однажды его сбила машина. Ему захотелось пересечь перекресток на велосипеде в потоке машин! У него была травма, он потерял много крови. Когда его увезли в больницу на «Скорой», поднялась паника. Понадобилось сделать переливание крови, а у Генри первая группа с отрицательным резус-фактором. Вы же знаете, что люди с первой отрицательной могут получить кровь только первой отрицательной. Так уж вышло, что и у меня тоже первая отрицательная… Эта история еще больше сблизила нас с Генри. В какой-то степени я считаю его почти своим сыном…
Даг потер руки одна о другую. Ноа видел свое отражение в стеклах его очков.
— Затем ситуация осложнилась. Франс обнаружила в его комнате деньги… В конце концов Генри признался, что принес их из школы: он рэкетировал некоторых учеников — в восемь с половиной лет!
Ноа подумал об ощущении, которое испытал в аэропорту, — это впечатление, что все они что-то пропустили, что в центре ковра
