Последнее испытание - Туроу Скотт
В результате Марта давным-давно списала и это дело как заведомо проигрышное, и самого Кирила. Правильность ее оценки ситуации была подтверждена в ходе детального изучения всех материалов – процедуры, которая часто идет в ход, когда адвокаты общаются с потенциальными клиентами, у которых денег куры не клюют, – а также после предварительного неофициального представления дела трем гипотетическим жюри присяжных, в состав которых вошли нанятые люди, выбранные наугад и незнакомые с фигурантом обвинения. Под контролем целой команды юридических консультантов была проведена имитация процесса, где Стерн выступал в собственной роли, а Марта – в роли Мозеса. Они представили возможные варианты вступительных речей. И во всех трех случаях Кирила признали виновным в мошенничестве и использовании инсайдерской информации при совершении биржевых сделок, а в ходе первой репетиции – еще и в убийстве пациентов.
Имея такие результаты, Стерн, в отличие от доктора Пафко, пришел к выводу, что у него и его клиента немного шансов на победу в ходе процесса. После долгих и тщательных размышлений он отчетливо понял, что, если реальное жюри вынесет тот же вердикт, что и люди, имитировавшие присяжных, Кирил, скорее всего, проведет остаток жизни и умрет в тюрьме. Однако в памяти старого адвоката то и дело возникал момент во время той самой встречи с Пафко, когда Кирил обнял его за плечи и со слезами, выступившими на его темно-серых глазах, заявил, что он не делал того, в чем его обвиняют. И в итоге, что бы ни подсказывали Стерну логика и огромный опыт, все их аргументы были побеждены надеждой, которая все же нашла путь к его сердцу, как весна находит силы растопить снега и льды. Его ответ противоречил тому, чему его научили вся его жизнь и весь его профессионализм, Стерн сказал Кирилу:
– Я тебе верю.
И в тот момент, когда он произносил эти слова, он говорил совершенно искренне.
6. Марта
Здесь, на тридцать восьмом этаже небоскреба Морган Тауэрс, когда-то самого высокого здания городской агломерации Три-Сити, на протяжении всех тридцати лет существования юридической фирмы «Стерн-энд-Стерн» находится офис Марты и Сэнди. Предаваясь размышлениям, Алехандро Стерн часто любуется открывающимся из двух огромных окон видом на серебристую ленту реки Киндл, которую когда-то селившиеся в этих местах французские охотники и звероловы называли на своем языке «Шанделль», что на английском звучало как «Кэндл», «свеча». Впоследствии это слово было переделано англоговорящими поселенцами в Киндл. Отсюда возникло и название округа Киндл, расположенного на Среднем Западе Соединенных Штатов. Именно так теперь и именуют этот район с населением в три миллиона человек.
В последние выходные из-за перелетов и смены часовых поясов у Стерна в голове все перепуталось. Сейчас, в четыре тридцать пополудни, на небе низко, у самого горизонта, все еще висит солнце. Благодаря его косым лучам Стерн в толстом, гладко отшлифованном оконном стекле может видеть собственное отражение, разглядывания которого он, как правило, осознанно избегает. Это неудивительно – в тех случаях, когда он все же видит свое отражение, перед ним словно бы предстает лицо смутно знакомого старого человека, которое он видел перед собой на протяжении всей своей жизни – в разные ее периоды. Прожитые годы оставили на нем неизгладимые следы. Когда-то давно, в зрелые годы, он был круглощеким мужчиной, но этот облик бесследно исчез. С тех пор как двенадцать лет назад ему диагностировали рак, Стерн сильно, болезненно похудел, и ему так и не удалось восстановить большую часть потерянных килограммов. Если верить весам, он должен был выглядеть как довольно стройный и худощавый мужчина шестидесятилетнего возраста. Однако после многолетних и далеко не всегда успешных попыток соблюдать диету он с горечью признал, что не стал выглядеть лучше – скорее наоборот. Щеки ввалились, что придавало ему болезненный вид. Тело стало дряблым, кожа – бледной, словно лягушачье брюхо, а от волос после химиотерапии осталась только жидкая седая поросль за ушами.
Не без труда отвлекшись от воспоминаний, в которые он теперь погружается все чаще, Стерн заставляет себя вернуться за стол, чтобы проверить голосовую почту, которая воспроизводится в виде текста на мониторе его компьютера. В прежние времена после завершения очередного процесса он получал множество телефонных посланий, на которые отвечал порой до поздней ночи. Теперь даже по поводу предстоящего суда ему никто не звонит. В голосовой почте всего два сообщения, и это всего лишь приглашения на светские мероприятия. Одно из них от вдовы, с которой адвокат знаком много лет. Но Стерн какое-то время назад решил, что в восьмидесятипятилетнем возрасте, после двух браков, ему пора наконец прекратить все эти игры. В его годы у него больше нет никакого желания иметь с другими людьми какие-либо контакты, в которых может быть даже чисто символический намек на романтические отношения.
Как раз в тот момент, когда Стерн снимает телефонную трубку, Марта с мрачным видом входит в его кабинет, даже не изобразив попытку постучать. Ее отцу не нужно спрашивать, чем она расстроена, тем более что она сама тут же все объясняет:
– Что это за чушь ты нес в своем вступительном слове насчет гражданских исков? Я передать тебе не могу, какое облегчение испытала, когда Мозес встал и заявил протест. Если бы он этого не сделал, я была бы готова сделать это сама.
У Стерна нет ответа на этот вопрос. Он объясняет дочери, как и самому себе, что в какой-то момент просто увлекся и потерял осторожность.
– Ты бы видел, пап, как Сонни сгребла меня у выхода из здания суда. Она хотела знать, не означает ли это, что ты теряешь контроль над собой.
Старому адвокату очень больно от осознания того, что Сонни, которая много лет шутливо говорила о том, что, когда вырастет, хочет стать такой, как Сэнди Стерн, теперь считает, что он выжил из ума.
– О боже, – бормочет он.
– Я заверила ее, что все в порядке, но, господи, папа…
Долгое время между Стерном и дочерью, еще со времени учебы Марты в колледже, существовало нечто вроде соперничества. Она всегда критиковала своего родителя, иногда очень жестко. Он же реагировал на это спокойно и сам никогда ничего подобного по отношению к дочери не делал, даже теперь, когда ее возраст приблизился к шестидесяти годам. Она же сейчас если и возражает против каких-либо действий Стерна, то делает это с максимальной деликатностью.
Стерн предпочел бы, чтобы их последний совместный судебный процесс прошел в духе празднования некоего достижения, но он понимает, что эта надежда не оправдается и попытка демонстрировать подобные настроения была бы такой же фальшивой, как лицемерная поздравительная открытка. Правда состоит в том, что Марта на этом процессе чувствует себя не в своей тарелке. Еще когда Кирил впервые позвонил Стерну, тот не смог удержаться и тут же отправился в кабинет Марты, где с радостью сообщил ей об этом новом деле. Однако, вопреки ожиданиям, он по лицу дочери сразу понял, что эта новость шокировала и встревожила ее.
– Папа, ты что, с ума сошел? Подобное дело убьет тебя. Прошло уже несколько лет с тех пор, как ты в последний раз вел процесс, слушание которого заняло больше двух дней. И дело не в том, что у тебя рак. Твое сердце не выдержит.
– С моим сердцем все в порядке, – довольно резким тоном ответил Стерн.
– В самом деле? Почему же тогда Ал требует, чтобы ты каждые три месяца проходил ЭКГ?
Ал Клементе, личный врач Стерна, близко дружил с Мартой еще в школьные времена. Он великолепный специалист, но не очень-то хорошо умеет сопротивляться давлению Марты и утаивать от нее информацию, которая, по идее, считается конфиденциальной.
– И потом, – продолжает Марта, – как адвокат ты не подходишь для защиты Пафко. Мы с тобой видели такое сотни раз. «Белый воротничок» попадает в переплет и отправляется за защитой к близкому другу – ему не хочется иметь дело с каким-нибудь другим, посторонним адвокатом, который его сразу раскусит и поймет, что он виновен. Кирил пытается подобрать себе такого юриста, которому он сможет лгать.
