Кваздапил. История одной любви. Начало - Петр Ингвин
– Небольшое уточнение по условиям. – Я прикрыл глаза в попытке сосредоточиться. – Желания не должны касаться учебы и материально затратных тем, в остальном располагай мной и моими умениями как заблагорассудится.
Настя едва не уронила бокал:
– То есть, ты не будешь делать за меня дипломную работу?
– Почему так уверена, что выиграешь?
– Совершенно не уверена. Если проиграю, я бы за тебя сделала без проблем, потому настаиваю.
– Когда понадобится помощь, просто скажешь, и я в твоем полном распоряжении. Считай это обязательством. А на учебу и деньги не играем.
Бокал в руке Насти задумчиво покачался в воздухе, затем потянулся ко мне, намекая, что хочет чокнуться:
– Черт с тобой. Кваздапилом был, кваздапилом и помрешь. За победу!
По квартире разнесся хрустальный звон.
– Чудесный тост. – Я отпил глоток, отставленный бокал занял место на полу как можно дальше. Не люблю разбитого и опрокинутого.
Настя с презрением отследила мою предусмотрительность.
– С желанием, думаю, определился?
Будто под дых ударили. Я сощурился, за ехидством скрывая волнение:
– А ты?
– Не только с одним, а целую стратегию выстроила, как сделать игру интересной. Твоя.
Из неуклюже перетасованной колоды вверх рубашкой легла на ковер первая карта, затем еще одна упала рядом с раздатчицей. Настя предупреждающе подняла руку:
– Договоримся: кто бы сейчас не выиграл, он велит обоим снять мокрое, чтобы не превратить его в грязное и замызганное. Нам в этом еще по домам идти. И только попробуй сказать, что возражаешь.
Я мечтать не мог о подобном желании, а его ставят условием! Внутри все взбурлило и заклокотало, поэтому с несусветным трудом удалось сделать голос сухим и серьезным:
– Принимается.
– Вскрываемся.
– Валет.
Настя перевернула свою карту:
– Восьмерка.
– Не возражаешь, если к оговоренному условию примажется маленькое дополнение: снимаем не сами, а один у другого?
Настя пожала плечами:
– Ты выиграл, решать тебе. И то, что фантазия, наконец, включилась, меня радует. Не все потеряно.
Она поднялась во весь рост и, облегчая мне работу, раскинула руки.
Кто бы сказал мне раньше, что снимать мокрое настолько приятно? Это самостоятельное удовольствие, отдельное от остальных. Как пить и есть. То и другое нужно желудку, но насколько разные ощущения! Одна за другой вещи отправлялись в угол, на линолеум, чтобы не пачкать ковер. После финального элемента, с которым я на миг замешкался, придерживаемая за руку Настя подобно Афродите вышла из пены будней в абсолютную свободу. По крайней мере, я воспринял так. Поэтически. Настроение резко поднялось, хотелось петь, танцевать, и даже пьяная соседка не смущала. Пусть себе спит. Покрепче. И подольше.
Оставшись в божественном ничего, Настя проделала со мной то же самое. Прямой намек организма на желание, которое я буду загадывать, вызвал загадочную улыбку. Джоконда, понимаешь. Если у сегодняшней ночи имеется не единственный вариант завершения, то не знаю что думать. Пока же думалось только о нашем виде (в основном о сказочном Настином), о наших желаниях (в основном о природно-нескрываемом моем) и о возможных каверзах напарницы, которая уже демонстрировала богатство воображения. Желание, аналогичное тому, что сводит судорогами мои мозги и прочие части тела, с ее стороны не прозвучит, это понятно. Потому любопытно, чем мне придется расплатиться.
Настя медленно тасовала колоду.
– Раздаем по очереди или доверишь мне? – спросила она. – Я, например, мужчинам не доверяю, каждый второй – шулер, а каждый первый норовит смухлевать.
– Нет проблем. Раздавай.
На ковер вывалились две карты.
– Десятка, – сказал я.
Настя перевернула свою.
– Дама.
Она задумалась.
Пауза длилось нестерпимо долго, я почувствовал себя в аду на сковородке.
– Ты же сказала, что все решила.
– Решила, но как заставить тебя сделать то, чего не хочешь? Ладно, забудем про фломастеры. – Настя сходила за сумочкой, рядом со мной на ковер упал вынутый тюбик помады. – Желаю, чтобы ты написал вдоль всей Люськи свое имя большими буквами, а затем слизал. Ни учебы, ни денег желание не касается – значит, отмазаться не сможешь. Прошу, мой рыцарь печального образа. К барьеру.
Настин взгляд крушил попытки сопротивления, как кувалда спичечный коробок, а указующий перст отправлял на подвиги. Подобрав тюбик, я отправился к мирно отсутствовавшей в этом мире сокурснице.
Из-под одеяла торчала вывалившаяся нога. Я аккуратно убрал одеяло в сторону. На розовом поле раскинулись горы, долины и овраги, не подозревавшие, как ими распорядилась лихая подружка.
– Писать имя или прозвище?
– Да кто помнит твое имя? Конечно, прозвище!
Первым делом я аккуратно вернул на место откинутую ногу. Теперь она, длинная, гладкая и прохладная, вновь лежала впритык ко второй, и мои чувства смущались не так сильно. Хотя, куда уж больше.
От двери в спальню ситуацией забавлялась ее создательница.
Я начал от выемки между ключицами. Среди выпучивших «глаза» удивленных грудей появились первые буквы: «Ква»…
– Крупнее! – прошипела Настя. – Не шпаргалку пишешь. А то заставлю переписывать – минимум десять раз, как в детстве, когда у детей почерк хромает. Кстати о почерке: пиши четче!
Я продолжил выводить: «З»… «Д»…
«И» пришлось рисовать уже около ямки пупка. Осталась всего одна «К».
– Не сокращай! Не «Квазик» пиши, а полностью!
– Не поместится.
– Вот уж неправда. – Настя искренне веселилась, заодно мстила за ненаписанный диплом. – Боишься, что в самый пикантный момент Теплица очнется?
Это действительно напрягало. Однако, признаваться не хотелось.
– У меня алиби: меня заставили. Все претензии к правообладателю желания.
– Как же я устала от умников. Давай слизывай последнюю букву и пиши как следует.
После того как Люську помыли, она не вызывала прежнего отторжения. Сейчас передо мной лежала спящая красавица, почти сказочная, если не приближаться к лицу. Главное, что требовалось от рыцаря – ни в коем случае не разбудить заколдованную деву. В любую секунду чары могли развеяться, тогда принцесса обратится в злую ведьму, и рыцарю настучат по тыкве. Самое обидное, что, будучи несправедливо обиженным, он не посмеет дать сдачи, потому что рыцари принцесс не бьют.
Помада размазалась языком по нежной глади, затем губами я тщательно впитал все лишнее. На очищенном холсте рука художника завершила начатое. С последней буквой, как я и предполагал, пришлось помучиться. Пульс из рваного перешел в сплошное стрекотание, грудь хотела взорваться и при выдохе могла сдвинуть паровоз. Простит ли меня Теплицына, когда узнает, каких заповедных кущ достиг предел моих художеств?
Не когда, а если. Не надо, чтобы она узнала. Я, конечно, не виноват, меня заставили, но объяснить это, боюсь, будет трудно.
С чувством выполненного долга я оглянулся:
– Так?
– Отлично, переходим к основному этапу. Не
