Гера Фотич - Долг (Приказы не обсуждаются)
— Кто стоял? — переспросил Жиблов, слегка передразнивая женщину, — Чьи штаны спущены? У кого шапка красная? Кто улыбался?
— Ну, тот мужик, — не дала ему договорить заявительница.
— Давайте по порядку девушка! — не дал ей повторить всё снова Жиблов, — Для начала скажите, как вас зовут? Где живёте?
Девушка тут же осеклась и стала говорить ровно и спокойно:
— Анюта я, Павлова! Живу вот в этом доме, — она повернулась и показала рукой на ближайшую пятиэтажку, — номер шесть по Ключевой, квартира один. Одна живу, с ребёнком. Гуляем с ним….
Она ещё хотела, что-то о себе рассказать, но Жиблов её прервал:
— А теперь по порядку, сколько времени здесь находитесь, в котором часу увидели мужчину.
— Гуляем мы с Викой после завтрака. Всё время на этой площадке.
И ничего такого не происходит никогда. Знаем здесь все друг — дружку. А сегодня только собрались, и на тебе. Верно, около часа назад, глядь — в кустах напротив мужик стоит здоровенный. Ну, я подумала, может с дитём пришёл погулять. А он всё задом стоит к нам. То есть передом к кустам и на нас оглядывается. Стала я за ним наблюдать. Сначала думала, нужду справляет. А он всё стоит и стоит. Чуть повернётся, посмотрит на площадку, и снова отвернувшись, стоит. А потом паскуда поворачивается всем телом, а штаны то у него спущены. И видно всё…
— Что всё? — наигранно ехидно прервал её Жиблов.
— Что, что? Ну что у вас мужиков может быть видно спереди, когда брюки спущены? — в тон майору произнесла она, недовольная его тугодумием.
— Обычно трусы, бывает кальсоны, — продолжал хитрить майор.
— Ну, что Вы меня за дурочку держите, — обиделась она, — не было там ничего.
— Так уж и не было? Совсем ничего? Инопланетянин что ли? — продолжил Жиблов, и сделал серьёзный вид.
— Это вы там инопланетяне в своей деревянной избушке на курьих ножках, непонятно чем занимаетесь, а здесь всякие охальники по детским площадкам бродят, членами машут налево и направо! — женщину прорвало.
Жиблов понял, что слегка перегнул и за рукав отвёл женщину в сторону.
— Опознать сможете? — спросил он.
— Что опознать? — недоумённо уставилась она на Жиблова?
Жиблов улыбнулся:
— Конечно, не то, что у него видели, а его самого!
— Да, из тысячи! — уверенно ответила Анюта.
— Ну, тогда поехали, — твёрдо сказал Жиблов.
— К нему? — в ужасе отпрянула женщина.
— Да, не к нему, — успокоил майор, — в избушку на курьих ножках, фотографии смотреть.
Он посадил женщину с ребёнком в коляску. Игорь пристроился позади него. Не торопясь, мотоцикл поехал в отделение.
Там женщине показали альбом с фотографиями, среди которых, она, практически сразу, опознала того мужчину. Это было озлобленное, перекошенное в надменной улыбке лицо монстра, со щербатыми зубами. В соседнем кабинете уже ждал следователь из прокуратуры, который стал задавать ей вопросы и записывать в протокол.
В это время с квартирной кражи, на единственной дежурной машине, подъехал Вилинский. Жиблов отвёл его в сторону и изложил суть дела.
Теперь уже втроём они сели на старенький москвич, и помчались в сторону жилмассива.
Глава 16. Юродивые
Перед квартирой сотрудники не стали доставать свои пистолеты, как это Игорь видел в кино. А просто позвонили в дверь. Им открыла маленькая сгорбленная старушка. Взглянув исподлобья на мужчин, она всплеснула руками, держащими полотенце:
— Ах, негодник, горе моё, опять что-нибудь натворил!
— Мы из милиции, — в ответ произнёс ей Жиблов, — Арсений дома?
— Дома, дома. Где ж ему быть, окаянному. Проходите деточки.
Мужчины прошли в маленький коридор. Жиблов незаметно показал Велинскому пальцем в сторону кухни, а сам с Игорем прошли в небольшую комнату. Владимир свернул, куда показывал шеф.
Это была однокомнатная квартира со старым скрипучим паркетом, местами выбитым или неаккуратно приклеенным, выглядывающим из щелей клеем. Комната была метров двадцать. Её отгораживала занавеска из протертого, почти до дыр, плюша. Слева у стены стояла железная кровать с металлическими шарами на спинке. Такие же шарики, но поменьше, украшали её перекладины. В некоторых местах шарики были откручены и вместо них виднелись короткие штырьки с резьбой. На стене, у кровати, висел тонкий коврик красноватых оттенков. С изображением каких-то прямоугольников и ромбов. Аналогичные ковры висели почти в каждой квартире. Только изображение фигур немного менялось. Складывалось впечатление, что в стране работает только один ковровый завод и выпускает только три разновидности ковров.
У противоположной входу стены, стоял сервант, такой же, как и во всех квартирах того времени. Состоящий из двух частей. Верхняя — чуть поменьше, с двумя двигающимися по пластиковым желобкам стёклами. Они отгораживали стоящие на стеклянных полочках хрустальные фужеры, стопочки и фарфоровые статуэтки с изображением сидящего мальчика, белого коня с золотой гривой и хмурого бульдога — близнеца, стоящего на окне в кабинете начальника уголовного розыска. Нижняя — с тремя выдвигающимися ящиками посередине, и двумя дверцами по бокам. Ножки, на которых стоял сервант, были такими тонкими, что, казалось, вот-вот уйдут в пол под его тяжестью.
Над сервантом висели большие часы. Маятник их не раскачивался и, видимо, уже давно они показывали правильное время только два раза в сутки. Справа от входа в комнату, стоял диван в разложенном состоянии. Он был укрыт скатертью с кисточками, из-под которых виднелось желтоватое постельное бельё. Посреди комнаты, стоял круглый стол с лежащими на нём детскими кубиками, фигурками от шахмат, и скрученными со спинки кровати шариками.
За столом на стуле лицом к двери сидел ОН!
Игорь сразу узнал его. Схожесть с фотографией была неимоверная. Те же реденькие волосики на голове. Те же редкие зубы и перекошенная улыбка. Но теперь она казалась совсем не злобной, а наоборот, какой-то жалостливой, беззащитной, беспомощной детской. Фотография сделала из этого ребёнка монстра. Его руки лежали на столе и были вытянуты вперёд. На левую он склонил голову, и подглядывал сбоку, то, что делал правой.
Ладонью правой руки он катал открученный с кровати шарик, стараясь попасть в фигурку лошади. Но это не всегда ему удавалось, так как в последний момент правая рука вздрагивала, и шарик резко летел в сторону.
Игорю, было, непонятно видит ли он, вошедших и скрывает это, или просто так увлечён своим занятием. Бойдов ждал, когда сотрудники выхватят оружие и защёлкнут наручники на руках преступника. Но этого не произошло. Жиблов неслышно подошёл к столу и сел с противоположной стороны.
— Как дела, Арсений? — дружелюбно спросил он.
В голосе чувствовалась напряжённость.
Вилинский осторожно взял Игоря за плечо и задвинул за себя, встав впереди, ближе к столу, со стороны окна.
Арсений, не прерывая своё занятие, перевёл взгляд с фигурки на говорившего, а затем обратно. Он ничего не сказал. Но то, что он всё слышал и понял, можно было увидеть в появившейся резкости движений. Он занервничал, и от этого шансов попасть в фигурку шариком, становилось всё меньше.
— Ты был сегодня на улице, Арсений? — снова спокойно спросил Жиблов.
Арсений опять посмотрел на говорившего и, приподняв голову от руки, закачал ею из стороны в сторону, обнажив улыбкой щербатый рот, протяжно отвечая:
— Даааааа!
Вилинский осторожно присел за стол со стороны окна. Старушка продолжала стоять рядом с Игорем, нервно теребя свой фартук.
— Рассказывай, что теперь натворил, негодник! — строго сказала она, — жалко нет твоих родителей. Они бы тебе устроили головомойку. Ну, быстро говори, где был.
И тут Арсения прорвало:
— Где был, где был. Гулял в садике. С детишками играл!
— Я же тебе говорила, чтоб ты не смел на детскую площадку к детям ходить! Посмотри, какой ты громила вымахал! Ты их всех пугаешь! — взмутилась старушка.
— А где мне ещё играть? — с обидой в голосе отвечал Арсений, — Никто со мной не играет, все гонят, обзывают. Камнями кидаются!
Он вскочил из-за стола, и, прижав руки к лицу, побежал к кровати, но как-то однобоко, неуклюже припадая на левую ногу, и поворачиваясь всем корпусом. При этом, левая ладонь его соскальзывала вниз, открывая заплаканное лицо. И он, изо всех сил, старался вернуть её на прежнее место. Но при очередном шаге, она снова, непослушно, падала вниз. Он грохнулся на постель, лицом в подушку, и всё его тело забилось в конвульсиях, словно хотело проникнуть в несвежее, пахнущее бабушкой одеяло, глуша под собой повторяемые приступы, вырывающихся рыданий.
— Ну, что ты, касатик мой, ну, что ты? — запричитала старушка, садясь к нему на постель, — не надо так. Не расстраивай свою бабушку. Ты ж у меня единственное солнышко в окошке. Никому тебя не отдам.
