Шарль Эксбрайя - Лгуньи
— Нет. Ты слишком зазнался для своих лет, Полен. Наши парни может и не блещут умом, но они уже доказали, на что годятся. А думать… думать за них буду я. Что же касается перевала Вильфранш… тут я с тобой согласен. Это была ошибка. Но мы выкрутимся.
— И я должен вернуться на свое место?
— И ты должен вернуться на свое место.
Они посмотрели друг другу в глаза.
— Нет, месье Консегуд.
Гастон отметил про себя, что он уже не называет его патроном.
— Ты умный парень, Кастанье. Надеюсь, ты понимаешь, что случается с теми, кто покидает нас?
Полен медленно поднялся.
— У меня, видимо, что-то с памятью.
— В таком случае мне жаль тебя, Полен.
— Не стоит меня жалеть, месье Консегуд, потому что сегодня утром я записал все, что мне известно об убийстве на перевале Вильфранш. Если вдруг со мной что-нибудь случится, комиссар Сервион в тот же день получит это письмо.
— Дерьмо!
— Ладно, ладно… К чему эти грубости, месье Консегуд? Нас больше ничего не связывает. Вы не знаете меня, а я не знаю вас. Согласны?
— Ты что, считаешь, что так легко отделаешься от меня?
— Я уже отделался, месье Консегуд.
Полен ушел, не прощаясь. Когда Жозетта вернулась на террасу, Гастон спросил:
— Ты слышала?
— Да.
— Ну и что теперь делать?
— Ничего. Послушайся его совета и не думай больше о нем.
— Подчиниться этому ничтожеству?!
— Полен не ничтожество. Он опасный парень. А кроме того, он молод, а ты стареешь, мой толстячок. Для каждого дела есть свой возраст. Я думаю, тебе стоило бы прислушаться к нему и вообще выйти из игры.
— Никогда!
Полен Кастанье был хитрой бестией. Он ушел из банды не потому, что стал вдруг порядочным человеком. Он был подонком, подонком и остался. Он просто хотел расчистить себе путь наверх и надеялся на помощь патрона. Отказ Консегуда вынудил его действовать в одиночку, причем очень быстро. Он понимал, что если Гастон расскажет всем об их разговоре, ему грозят крупные неприятности. Следовательно, нужно как можно скорее избавиться от тех, кто может угрожать ему.
Покинув виллу Консегуда, он сел на вокзале в поезд и отправился в Монте-Карло. Из первого же кафе он позвонил комиссару Сервиону. Когда тот взял трубку, он сказал:
— Господин комиссар… до недавнего времени я входил в команду Гастона Консегуда, но я не участвовал в убийстве на перевале Вильфранш.
— А где доказательства?
— Когда придет время, вы устроите мне очную ставку с Базилией Пьетрапьяна, и она подтвердит.
Комиссар выругался про себя. Значит, они все-таки знают, что старуха была на месте преступления. Полен успокоил его.
— Не бойтесь, комиссар. Кроме меня, никто не догадывается, что старуха все видела, и что это она убила Мариуса Бандежена. Я думаю, что она убьет и всех остальных, если сможет.
— Каких остальных?
— Кабриса, Аскроса, Пелиссана, Бероля, а возможно, и Консегуда.
— У вас есть доказательства?
— У меня — нет. Я думаю, что доказательства есть только у мадам Пьетрапьяна. Она пока вне опасности, потому что некая Коломба Пастореккиа надула Пелиссана и сказала ему, что в день убийства старуха оставалась в Ницце.
— А где доказательство того, что она солгала?
— Смерть Мариуса Бандежена.
— Этого не достаточно.
— Согласен. Но если теперь кокнут и Пелиссана, то у вас, комиссар, тоже, возможно, создастся впечатление, что те, кто суют нос в «малую Корсику», сами подписывают свой смертный приговор.
— Кто вы?
Зачем эти формальности, комиссар? Если мне понадобится ваша помощь, я позову вас от имени человека, говорившего с вами из бара «Голубое солнце» в Монте-Карло.
Не дожидаясь ответа, Полен повесил трубку.
Комиссар тоже положил трубку и рассказал Кастелле о разговоре.
— Наконец-то дело сдвинулось с места! — вздохнул Кастелле.
— Он не сказал ничего такого, чего мы раньше не знали… и у нас по-прежнему никаких доказательств.
— Если бы заставить Юбера сознаться, что алиби бандитов — ложное…
— Он на это не пойдет… Он больше боится их, чем нас. Кастелле, нам нужно помнить, что Пелиссан был в «малой Корсике», и что Базилию подозревают в убийстве Бандежена. Этот парень совсем не дурак!
— Но этого не может быть!
— Вы уверены?
Кастелле подумал, потом сказал:
— Нет, не уверен.
— С завтрашнего дня двое полицейских должны круглосуточно дежурить в «малой Корсике».
На следующее утро, когда полицейские еще не заступили на дежурство в старом городе, Коломба, зябко кутаясь в большую черную шаль (она всегда была мерзлякой), быстрым шагом направилась на улицу Ласкари. Остановившись перед домом 227, она подняла голову к 4 этажу, стараясь угадать, за каким из окон скрывается убийца семьи Пьетрапьяна. Каждый раз, вспоминая своих подло убитых друзей, Коломба ощущала в себе жгучую жажду мести. Она быстро, не по-старушечьи, поднялась по лестнице.
Когда она постучала в дверь, Барнабе еще валялся в постели, просматривая программу парижских скачек. Он вскочил, схватил пистолет и притаился у двери.
— Кто там?
— Это я…
Тон и голос успокоили его.
— Кто вы?
— Я принесла ответ на ваше письмо.
— А! Минуточку.
Пелиссан спрятал пистолет в ящик стола, набросил халат и открыл дверь.
— Ну?
— Письмо у меня.
— Давайте его сюда.
Старуха протянула ему письмо. Барнабе прочитал его с явным удовольствием. Но его обрадовали не нежные строки письма, а то, что он, как всегда, оказался победителем. Эта малышка, такая гордая, тоже не смогла устоять перед обаянием красивого парня. Он решил, что заставит ее дорого заплатить за презрение, которое она выказала ему накануне.
— Вы вернете мне письмо?
— Зачем?
— Я не знаю, но Мишель сказала, что если я не принесу ее письма назад, она даже слушать вас не захочет.
— Я смотрю, она любит командовать, а?
— Смотря с кем?
— Ладно… Вот ее бумажка. Я не стану ничего писать. Я согласен… в шесть часов вечера там, где она назначила.
— Я ей скажу.
— Как вам удалось убедить ее?
— Чего не сделаешь за 500 франков!
— Ах, да! — расхохотался Барнабе. — Минутку…
Он порылся в бумажнике, вытащил 500-франковую купюру и протянул ее Коломбе, успокаивая себя тем, что выгодное вложение капитала, и Мишель вернет ему эти деньги сторицей.
Полицейские, которым было поручено наблюдать за «малой Корсикой», не получили никаких указаний относительно ее обитателей. Поэтому они не обратили внимания на двух старух с плетеными корзинами, которые, видимо, шли за покупками. Таким образом они без всяких препятствий пропустили Коломбу и Базилию, не рассмотрев даже их лиц, закутанных в черные платки корсиканских крестьянок.
В половине шестого подруги стали подниматься на Замковую гору. Было почти шесть, когда они поднялись на вершину, откуда открывался прекрасный вид на город, но старухам было не до красот природы. Коломба уселась на скамейку, а Базилия спряталась в кустах в двух шагах от скамейки.
И вот они стали ждать, две богини мщения, которым ничто не помешает совершить жуткое возмездие.
Войдя в Замковый сад, Барнабе Пелиссан, пошлый Дон Жуан воровского дна, не подозревал, что минуты его жизни, которая была длинной цепью мерзостей и преступлений, сочтены. Приближался момент, когда нужно платить по счетам. Но он не подозревал об этом. Победа вскружила ему голову.
Поднимаясь по склону, он намечал программу действий. Он уже видел, как трепещущая Мишель находится в полной его власти.
Узнав старуху, сидевшую на скамейке, Барнабе решил, что его разыграли. Подойдя к ней, он грозно спросил:
— Она что, не придет?
— Придет, конечно придет! Но ее задержали на работе, и она немного опоздает. Она послала меня предупредить вас.
— Я подожду минут десять, не больше.
Коломба улыбнулась.
— Не думаю, что вам придется долго ждать.
— Ей же будет лучше!
Как бы желая оправдать поведение Мишель, старуха пустилась в многословные рассуждения о том, как жила бедная девушка до встречи с Пелиссаном, и бандит, оглушенный потоком красноречия, не расслышал подозрительного шороха за спиной.
Базилия вышла из своего укрытия и вынула из корзинки какой-то предмет. Чтобы придать себе мужества, она представила себе, как ее муж, сын и невестка погибают под пулями бандитов. Она вспомнила безумный крик Анны, когда раздались первые выстрелы.
Базилия подошла к скамейке…
4
Гастон Консегуд лежал в пижаме на террасе под весенним солнышком. Старый бандит хорошо выспался и был доволен. Вечером, ложась в постель, он боялся, что после разговора с Поленом он не сможет уснуть. Но этого не случилось. Да и кто он такой, этот Полен! Тщеславный мальчишка, решивший воспользоваться страхом и убрать всех. Почесывая спину, Консегуд думал о том, что молодые становятся все более зубастыми, и Жозетта может быть права: пора уходить на покой.
