Шарль Эксбрайя - Лгуньи
— Эти бандиты были злы на ее сына…
— И эта кровавая бойня произошла на глазах несчастной женщины?
Коломба едва сдержала улыбку. Этот мерзавец считает ее, видимо, совсем дурой!
— К счастью, нет, — невинным голосом произнесла она. — Бедняжку тоже убили бы. Но господь милосердный не допустил этого… Внуки заболели… краснухой, по-моему… И она осталась с детьми дома. Только поэтому она осталась жива…
— А… она не знает, кто это сделал?
— Да как теперь узнаешь? Ведь она не была в курсе дел своего сына.
Барнабе с трудом удалось скрыть радость. Сегодня вечером он успокоит всю компанию. Старуха Пьетрапьяна ничего не знает об убийцах. И теперь, когда все так хорошо закончилось, можно и поразвлечься.
— Кстати, кто эта девушка, что заходила к вам?
— Мишель?
— Да, Мишель. Вы ее хорошо знаете?
— Она выросла на моих глазах.
— Очень серьезная девушка.
— О, да!
— Скажу вам откровенно, она мне очень понравилась.
— Я вас понимаю.
— Я хотел бы встретиться с ней.
— А вы с ней говорили об этом?
— Да, но она ко мне относится с недоверием.
— Ну, еще бы! Поставьте себя на ее место: сирота, защиты ждать не от кого…
— Боюсь, у нее сложилось неверное мнение обо мне…
— То, что она остерегается вас — это совершенно нормально… Мишель не станет встречаться с парнем, если у него нет серьезных намерений…
— И она права! Послушайте, вы не могли бы оказать мне услугу?
— Смотря какую?
— Я хочу написать записку Мишель и объяснить ей, что она неправильно поняла меня. Если бы вы помогли мне… У меня тут 100 франков…
— Вы хотите получить ответ?
— Конечно. И если вы принесете ответ мне домой, то получите еще 500 франков.
— А куда принести ответ?
— Ко мне… улица Ласкари, 227, четвертый этаж.
Коломба на минутку задумалась.
— Это можно. Но вы должны поклясться, что у вас благородные намерения.
— Клянусь вам!
Пелиссан принялся писать в надежде соблазнить свою очередную жертву. Мадам Пастореккиа вздохнула и сказала:
— Я вам верю. Вы мне кажетесь порядочным человеком.
Пелиссан, очень довольный собой, направился из старого города на Американскую набережную. Он за несколько минут решил проблему, которая не давала покоя патрону и всей банде. Теперь Консегуд наконец поймет, как он был не прав, назначив вместо Фреда Эспри, а не его, Барнабе…
При этой мысли сердце Пелиссана таяло, он чувствовал, что рожден для великих дел и ни в чем не уступает патрону… Глянув на проходившую девушку, Пелиссан вспомнил о Мишель. Он почувствовал даже некоторую жалость к ней. Ну как она может устоять перед ним, бедняжка! Она совершенно не знает Пелиссана: но она скоро узнает! И когда он скрутит ее так, что она будет повиноваться ему душой и телом, он поставит ее на работу. Эта Мишель должна принести ему неплохой доход.
Пока Барнабе размышлял о судьбе Мишель, пять старух решали его собственную судьбу.
Прочитав письмо Пелиссана к Мишель, Базилия довольно потерла руки.
— Коломба, он попался! А малышка послужит приманкой!
Вечно восторженная мадам Пастореккиа запротестовала:
— А вдруг он по-настоящему любит Мишель?
Базилия сокрушенно пожала плечами.
— Коломба, ты знаешь, чем занимается этот подонок?
— Нет.
— Он альфонс.
— А что это такое?
— Сутенер. Он соблазняет девушек, а потом заставляет их идти на панель и забирает у них все деньги.
— Какой подлец!
— Теперь ты понимаешь, что ожидало бы Мишель с этим типом?
— Замолчи, Базилия! Мне даже думать об этом стыдно!
— Ничего, мы с тобой очистим землю от этой мрази!
Барнабе был очень доволен собой и решил устроить себе маленький праздник. Ему хотелось поскорее добраться до кафе на площади Гаррибальди и насладиться победой. Но он решил отложить это.
День был солнечный, и он отправился к Юберу.
Увидев Пелиссана, Юбер не выказал особой радости.
— Какого черта ты приперся сюда?
— Юбер, ты как-то странно встречаешь своих друзей!
— Я не называю друзьями тех, кто подставляет мне такие пакости. Вы ведь не предупреждали меня, что собираетесь устроить такую бойню. Если бы я знал, я не стал бы связываться с вами!
— Ну, что поделаешь? Фред всегда забывает о деталях.
— Так это правда?
— Что?
— Что теперь вместо Фреда Эспри?
— Да, пока.
— Но тебе не следовало приходить сюда в любом случае. Шпики следят за мной…
— Ну и пусть развлекаются. Они никогда не смогут ничего доказать. У них нет свидетелей.
— Говорят, что старуха…
— Выдумки! У меня сведения из первых рук. Старуха в тот день осталась в городе с больными детьми. У них была то ли краснуха, то ли желтуха…
— Ты это точно знаешь?
— Абсолютно точно.
Юбер немного успокоился.
— Уф! Такой груз с плеч! Пошли выпьем по стаканчику.
— Долго же ты собирался!
Если бы речь шла не об убийстве, то картина могла бы показаться трогательной: седые головы Базилии и Коломбы, склонившиеся над листом бумаги. Пытаясь оживить воспоминания далекой юности, они сочиняли любовное письмо, ловушку, в которую должен был попасться Пелиссан. Но рациональная Базилия и романтичная Коломба никак не могли найти слова, которые устраивали бы обеих. Базилия предлагала написать почти деловое письмо, а Коломба хотела написать в стиле любовных романов, бывших в моде до первой мировой войны.
Базилия начала нервничать.
— Ты с ума сошла, Коломба! Где ты видела, чтобы девушка называла парня «Мой горный орел»?
— Я так называла Паскаля, когда он был моим женихом!
— Не может быть! А он?
— А он называл меня дикой голубкой.
— Замолчи и не смеши меня! Видит бог, мне совсем не до смеха! Я напишу просто «Месье».
— Тебе не кажется, что это несколько официально?
— Ну тогда «Месье Барнабе», раз уж он назвал свое имя.
— Ну ладно.
Целых два часа старухи спорили, пытаясь оживить в своей ослабевшей памяти слова, звучавшие полвека назад, ведь они когда-то тоже были любимыми. А кроме того, нельзя было писать слов, которые давно уже всеми забыты, и которые никак не могла бы написать Мишель.
"Месье Барнабе!
Вы будете удивлены, получив это письмо, помня, как я вела себя утром. Но у меня никого нет, и я должна остерегаться всех, а особенно мужчин. Но, спокойно все обдумав, я решила, что вы были искренни, а я вела себя очень глупо. Вы мне сразу понравились, и я считаю, что нам нужно поближе познакомиться. Если вы хотите встретиться со мной, я буду сегодня в шесть часов вечера в Замковом саду. Передайте ответ с дамой, которая принесет вам письмо. Письмо, пожалуйста, верните.
Мишель."
— Не забудь забрать у него письмо, Коломба. Нельзя оставлять никаких следов, иначе этот молодой Сервион сцапает нас.
— Да, он очень умен.
— Он из Корта! — сказала Базилия, гордо вскинув голову.
Старое соперничество между городами все еще горело в дряхлых телах. Коломба вспыхнула.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что в Аяччо все дураки?
— Нет, конечно, но разве можно сравнивать?
— Конечно нет! Мы — горожане, а вы — деревенщина!
— А маки? Где маки?
— А император? Где родился император? Разве не у нас?
— Случайность!
— А в Корте даже случайно не рождаются императоры!
— Просто в этом нет необходимости!
Эти перебранки были их любимым развлечением.
По одному виду Пелиссана Консегуд и все остальные сразу поняли, что он успешно справился с заданием. А он, чувствуя напряженное внимание всей компании, не спеша уселся, выпил, закурил сигарету и внимательно оглядел всех собравшихся. Он чувствовал, что они с нетерпением ждут, а он является хозяином положения. Наконец патрон не выдержал.
— Барнабе, ты скажешь что-нибудь?
— Что?
— Ты узнал что-нибудь в старом городе?
— Да.
— Ну?
— Ну… — он окинул всех снисходительным взглядом и, наконец, сказал: — Можете спать спокойно. Старухи не было на перевале Вильфранш.
Атмосфера моментально разрядилась. Все начали наперебой кричать, смеяться. Затем Консегуд потребовал тишины и спросил:
— Ты это точно знаешь?
Пелиссан самодовольно ухмыльнулся и рассказал о своем разговоре с Коломбой Пастореккиа. Вся компания весело хохотала, слушая, как он соблазнял старушку.
— Бедная бабулька почти влюбилась в меня! Ей даже в голову не пришло подумать, почему я ее расспрашиваю. В тот день старуха Пьетрапьяна осталась в городе с больными детьми. Так что на этот счет мы можем быть совершенно спокойны. Свидетелей нашего подвига нет!
Все окружили Барнабе, дружески хлопали его по плечу, поздравляли, благодарили. Патрон сказал:
— Чистая работа, Пелиссан… Ты нас здорово выручил, и мы этого не забудем.
В этот момент Барнабе чувствовал себя на вершине счастья. Желая продлить свой триумф, он добавил:
