Мишка Миронова - Максим Константинович Сонин
– Бери ее, – сказала. – В лодку неси.
– Вы ее сами-то с лодки сможете? – спросил игумен тихо. – Тяжелая…
– С Божьей помощью, – сказала Варвара, которую вся эта тягомотина уже раздражать стала. И так нужно было посреди ночи грести по озеру, по ледяной почти, черной воде. Но, слава богу, мороз только сегодня ударил, за мостками озеро пока живое, льдом не скованное. Иначе пришлось бы по льду на санках тащить девочку. Вряд ли та бы сама пошла, ленивая.
Игумен проводил Варвару до лодки, помог уложить на дно закутанную девчонку. Сверху накрыл ее еще одним одеялом. Еще одно Варвара приволокла для себя из избы. Села, нахохлившись, взялась за весла, которые игумен заранее в уключины вложил.
– Бог с тобой, – сказала и повела лодку у берега. Игумен постоял на мостках, потом перекрестился, пошел в дом.
Там опустился у огня на колени, уперся лбом в ковер. Не молился, вообще ни о чем не думал. Ждал чего-то. Слева, от кладовки, раздался скрип. Девочка царапала пол. Игумен поднялся, подошел к двери, уже достал ключ, но передумал. Надо было сначала найти еще одеяло и веревку.
Потом снова стоял у двери, сжимал в кулаке ключ и не решался открыть замок. Одеяло и веревку на пол положил, сходил за валенками – эта девочка была побольше, ее до озера не донесешь, особенно свернутую. Сама должна была пойти.
Наконец собрался, замок отпер.
Мишка зажмурилась, чтобы глаза побыстрее привыкли к свету. Дверь открыл мужик, игумен, кажется, тот самый, который разговаривал с Евой.
– А девочка где? – спросила Мишка. – Тут девочка была… Я слышала…
Игумен посмотрел на нее как-то странно. Нагнулся, поднял большое шерстяное одеяло.
– Вот, – сказал. – Надень валенки, а потом я тебя в одеяло закутаю. Нам с тобой на улицу надо.
– Девочка где? – Мишка решила похныкать. Потерла глаз кулаком, думая о том, что игумен, кажется, не до конца в себе. Он протягивал ей валенки, не видя, что ли, ее ботинки.
– Ты давай, – игумен будто ее не слышал, – надевай валенки.
Валенки Мишка надела, надела прямо поверх ботинок, но ныть не перестала. Игумен замотал ее в одеяло, потом потянулся за веревкой.
– Девочка куда ушла? – Мишка повысила голос. Быть связанной ей совсем не хотелось.
– К ангелам ушла, – игумен сказал это совсем тихо. – На небеса улетела.
Вместо того чтобы вырваться, закричать, ударить этого мужика, Мишка закрыла глаза. Чувствовать перестала – позволила себя связать, даже на улицу вывести. Надо было помолиться, развязаться и бежать куда-то, искать еще, может быть, они маленькую Еву не до конца убили. Ведь всего час где-то назад жива была, рядом сидела. Мишка попыталась растянуть веревку, но игумен ее приобнял, затянул узел сильнее. Только ноги по чуть-чуть переставлялись – остальное тело он спеленал крепко. Мишка с трудом набрала в легкие воздуха, хотела закричать, но игумен заметил, зажал рот рукой в толстой варежке. Впрочем, кому тут было кричать.
Мишка вцепилась в варежку зубами, попыталась оторвать игумену пальцы, но варежка была твердая, не поддалась. А игумен все толкал ее вперед, по заснеженной тропке вниз, к озеру. Мишка перестала шагать, повалилась на снег. Игумен потащил ее так, кулем, за веревку. В рот тут же набился снег, валенки, слишком большие, еле держались на ногах. Мишка снова попыталась закричать, сплюнула снег и почти сразу загребла ртом еще.
Игумен вдруг остановился, стал ее поднимать. Видимо, понял, что по мосткам ее так не протащишь. Мишка позволила себя поднять и даже почти до края довести. И только тут, когда игумен нагнулся, чтобы поднять какую-то железную большую палку, наверняка вес для будущей утопленницы, она дернулась вперед, толкнула его с мостков. Очень боялась не рассчитать, сорваться самой. И то упала на самый край досок. А игумен полетел в воду. Вскрикнул, скрылся с головой.
Мишка наконец ожила, быстро задвигала плечами, высвобождаясь. Веревку игумен, к счастью, выпустил – иначе он бы утащил ее с собой. Она понимала, что в воде и без веса, просто завернутая в одеяло, пошла бы на дно очень быстро.
Игумен вынырнул, попытался схватиться за деревяшку у самого Мишкиного лица. Она ударила его лбом по пальцам, задвигалась быстрее. Когда рука игумена возникла снова, Мишка уже почти высвободилась. Перекатилась по мосткам, почувствовала, как ослабли веревки.
Выбралась она, когда игумен уже почти вылез на мостки. Мишка не думала. Подхватила железяку с досок, ткнула игумена в грудь, и тот полетел в воду, снова исчез, захлебнувшись криком. А Мишка подхватила одеяло и побежала вверх по мосткам. Нужно было как можно скорее отсюда выбираться.
И валенки, и одеяло мешали бежать, задерживали, но Мишка их не бросила. Понимала, что если придется ночевать на улице, да даже если только прятаться, то замерзнешь насмерть. Одеяло на ходу стала сворачивать удобнее, сложила пополам, накинула на плечи вроде длинного плаща.
Вдруг со стороны раздался крик – кто-то звал на помощь. Игумен, наверное, вылез все-таки на мостки и теперь корчился от холода. Мишка свернула с тропинки на другую, прокатанную, ведущую в ту сторону, с которой они со старухой приехали. Где-то там, Мишка помнила, была сначала лесная дорога, а потом шоссе. Машин вечером там было немного, но все же не пусто. Оставалось надеяться, что и ночью хотя бы одна проедет.
Ноги вязли в снегу, и Мишка, стиснув зубы, стараясь не обращать внимания на снег, попадающий в валенки, быстро шла вперед. Слева, выше по дороге, вдруг сверкнули фары, и Мишка бросилась через сугроб на обочину. Поднялась, пошла медленнее. У деревьев снег под ногами провалился, и она сорвалась вниз, пролетела недолго и ткнулась во что-то холодное и жесткое. Деревья от дороги отделял овраг. Мишка ощупала пальцами землю под собой и сжала губы, чтобы не закричать. Перекрестилась, жалея, что нет фонарика и нет возможности узнать, что за труп ей в снегу попался. Уж точно не Евин – под Мишкой был кто-то большой, тяжелый. Она перекрестилась еще раз, пробормотала:
Господи, упокой душу брата Твоего.
И пошла дальше, снова вверх по снегу, но теперь уже вокруг были деревья, и ноги все время проваливались. У очередной сосны Мишка остановилась отдышаться. Прислушалась – было тихо. Даже голосов слышно не было. Только мороз, снег, деревья и далекий огонек игуменова дома, возле которого остановилась машина. Мишка покрепче закуталась в одеяло и двинулась дальше. Молитву теперь бормотала не останавливаясь:
Господи, помоги сестре Твоей Мириам, охрани ее от холода, спаси ее и наставь на путь.
Зубы стучали, а ледяной воздух наконец прощупал все ее тело. Кончился прилив адреналина с мостков, и Мишка вдруг поняла, что если упадет, то навсегда останется здесь, в лесу, и поэтому зашагала увереннее. Рядом из снега выросла высокая фигура в черном, и Мишка вскрикнула, хотела броситься в сторону, но вовремя поняла, что это всего лишь еще одно дерево – толстый обломанный ствол. Вспомнила, как по такому же снегу, только далеко в Гималаях, пробирался обратно в свой лагерь Рамина Брамм.
И сразу увидела его – сыщик шел рядом, запахнув толстое пальто так, что были видны только его нос и блестящие даже в темноте глаза. Мишка хотела к нему обратиться, но сбила дыхание, втянув ледяной воздух, и затрясла головой. Холодный воздух обжег щеки. Ветер в лесу был слабее, чем на озере, но все равно рвал лицо.
– Бороться и искать, – сказал Рамина, вырываясь на пару шагов вперед и оборачиваясь так, чтобы видеть Мишкино лицо. – Найти и не сдаваться.
По Мишкиным щекам
