Голова на серебряном блюде - Содзи Симада
– Конечно-конечно! Джойс, скажи Рикардо, чтобы занялся ужином. И пусть приготовит нам что-нибудь отменное!
Джойс поднялся и направился к трейлеру.
– Ох, наконец-то я с наслаждением поем! – воскликнул Митараи.
Подумав, Тофлер ответил:
– Наверное, сегодняшний ужин я запомню на всю жизнь. По правде говоря, я еще нескоро привыкну снова есть за столами с белой скатертью… Знаете, друзья, я пытаюсь хорошенько запомнить свое состояние в этот момент. Даю вам слово: в какие бы ужасные края я ни поехал снимать фильм, какую ужасную еду нам бы ни подавали, я никогда больше не буду жаловаться. Оливер, если однажды я нечаянно забуду эту клятву и стану ругаться, что мне подали собачий корм вместо нормальной еды, то просто скажи: «Эрвин, вспомни ужин на берегу Мертвого моря двадцать седьмого июля».
– Я тоже хочу кое-что сказать, – едва не перебила его Леона. Она замялась, думая, как лучше начать, но наконец махнула рукой: – Ладно, черт с ним! Не умею я говорить так же красиво, как Эрвин. Я просто хочу сказать, что благодарна всему и всем на свете. Даже тем, кто попытался отправить меня в нокаут. Я чувствую, что теперь мне будет по силам даже самая тяжелая работа. Я смогу выстоять перед любыми неприятностями и простить самых жестоких людей.
– Уверен, некоторые ощутят спокойствие от таких слов, – сказал Митараи. – В конечном счете главное, чему может научить нас любая религия, – это терпимость.
– Пожалуй, эта земля преподает важные уроки таким слабым созданиям, как мы, – воодушевленно сказал Эрвин Тофлер.
Эпилог
На следующее утро Леона провожала Митараи, возвращавшегося в Лос-Анджелес. Время было раннее, поэтому члены съемочной группы еще спали. За руль внедорожника села Леона.
– Думаю, теперь мы сможем возобновить съемки «Саломеи». Спасибо за вашу помощь, – сказала она, когда Мертвое море уже начало исчезать в окне сбоку от Митараи. В этот час на шоссе еще не было машин. – И снова вы спасли меня… Надеюсь, когда-нибудь я смогу отблагодарить вас в ответ.
– Ерунда, – быстро ответил Митараи. – Хорошая вышла разминка для ума.
Какое-то время Леона молча вела машину, но наконец заговорила:
– Мне правда жаль и Кэрол, и Джерома, и Шэрон. И Стива с Дэнни. Все они были важными людьми для американского кино. И Ларри с Бертом. Голливуд теряет таланты…
– Но ты-то осталась, – сказал Митараи, глядя вперед.
– Считаете меня ценным кадром для Голливуда? – Леона повернулась к пассажирскому сиденью.
– Почему ты спрашиваешь меня об этом?
– Хочу, чтобы вы ответили.
– Вряд ли я смогу это сделать. Я ничего не знаю о киноиндустрии в Америке. Так что степень твоей важности я не могу определить, – сухо ответил Митараи.
На некоторое время повисло молчание. Наконец он продолжил:
– Насчет Голливуда не знаю, но японские киноманы высоко отзываются о тебе. Многие мои знакомые того же мнения.
– Очень рада это слышать! Можно тогда один вопрос?
– Нет, – нахмурившись, сказал Митараи.
– Что у вас за дело в Лос-Анджелесе? Вы так торопитесь.
Митараи уперся подбородком в оконное стекло, всем своим видом показывая, как ему все надоело.
– Слушай, ты ведь не из тех, кто лжет? – наконец спросил он.
– Верно.
– И ты сказала, что благодарна мне. Это правда так?
– Ну конечно.
– Тогда вот моя скромная просьба: не засыпай меня вопросами.
– Почему?
– Я таков, каким ты меня видишь. Смысл мне на них отвечать, если ты видишь только то, что лежит на поверхности? «Почему вы ненавидите женщин?» «Вы предпочитаете мужчин?» «Почему вы не женитесь?» «Какие пирожные вам нравятся?» «Почему вы не пьете кофе?» Хватит уже. Ясно?
Леона грустно посмотрела на Митараи, но затем расхохоталась.
– Бедный Митараи-сан! У вас на уме одна работа… Знаете, в Голливуде часто говорят: «Не можешь терпеть жар – выходи с кухни»[66]. Подозреваю, что мы сталкиваемся с подобным неудобством в десятки раз чаще, чем вы.
– Такова ваша работа. Я не один из вас.
– Мои вопросы похожи на те, что задают вам девушки в Японии?
– В том смысле, что я пожалею, что ответил на них, – да.
– Думаете, я собираюсь спросить вас о том же, что и ваши поклонницы в письмах?
– А ты не хочешь?
Немного помолчав, Леона сказала:
– Хочу.
Закатив глаза, Митараи откинулся на сиденье.
– Каким образом моя ориентация помогла доказать, что настоящая преступница – Шэрон Мур?
Леона рассмеялась.
– Какое тебе дело, пью я чай или молоко? Они оба в рамках закона. В отличие от тебя я не принимаю наркотики со всех концов света.
– Но от того, нравятся вам женщины или же вы их ненавидите…
– Я совершенно не понимаю, почему ты и остальные пытаетесь найти скрытый смысл в таких тривиальностях. Что ж, тогда позволь и мне один вопрос. Тебе нравятся женщины?
– Ну… Конечно, среди них есть и приятные люди… Но, как правило, они меня раздражают.
– То же самое и у меня.
Леона призадумалась, но наконец кивнула.
– Я не женоненавистник. Напротив, я желаю, чтобы у женщин все было хорошо. В этом и кроется спасение нашего дурацкого мира.
Леона бросила взгляд на Митараи.
– А женщин, употребляющих вещества, вы ненавидите?
Митараи ехидно усмехнулся.
– А самой-то тебе нравятся они?
– На этот путь их толкают жизненные трудности.
– А у кого их нет? – резко ответил Митараи.
– Но разве наркотики – абсолютное зло? Вдруг лет через пятьдесят они станут чем-то вроде виски во времена «сухого закона»? Не исключено, что удовольствие, которое испытывал от них человек, служило двигателем прогресса. Пока что никто не знает, какова природа гениальности или озарений… Слышали о такой точке зрения?
– Слышал, конечно. А еще – что пять великих цивилизаций мира зародились в местах произрастания конопли, мака и коки.
– Ну вот!
– Это любопытная теория. Однако даже если в ней есть доля правды, ты слишком легко на нее клюнула. Если развивать мысль в этом направлении, то во всех центрах цивилизации есть бордели, трущобы и насилие. Так недолго и прийти к абсурдному выводу, что движущей силой развития городов и цивилизаций были проституция и насилие. Да, цивилизации рождались из аморальности, но в ходе своей истории сами порождали ее в десятки раз больше.
Леона молча слушала Митараи. Наконец она ответила:
– Я живу в Америке уже десять лет. И там я привыкла к тому, что мораль – это фантом. В Японии она ощущается как нечто реальное, что можно потрогать рукой. А в Америке, да и в остальном мире, какой-то определенной морали нет. Настоящая мораль – это сила.
– Значит, ты тоже заблудилась в этом лабиринте, – сказал Митараи. – Как и большинство обывателей, ты мыслишь в краткосрочной перспективе. Твоим выводам не хватает концепции времени.
– То есть?
– Сила всегда была моралью. Сейчас она в руках Америки, до этого была у Рима, а еще прежде – у Содома и Древнего Китая. Но все это преходящие вещи. Не стоит сокрушаться. Ты просто мыслишь в пределах отрезка собственной жизни.
– Как-то я не очень поняла…
– Тогда скажу так. Ты совершаешь ошибку, употребляя наркотики. Как бы тяжело тебе ни было, я настоятельно рекомендую тебе завязать с ними. Но этот совет я даю тебе не по той причине, о которой ты думаешь.
– Не потому, что это аморально, и не потому, что у меня могут быть проблемы с законом?
– Нет.
– Тогда почему?
Митараи слегка усмехнулся.
– Просто сейчас тебе этого не понять. Чтобы объяснить школьникам, как головастик превращается в лягушку, лучше отправиться на рисовое поле, а не в класс.
– Я все равно не поняла. В любом случае вам ведь не нравятся наркоманки?
– Слушай, мы словно разыгрываем слезливую мыльную оперу. Поверь мне, жизнь тех, кто не способен завязать, превращается в еще более скучный и банальный сериал. Все время начинает уходить на общение с полицейскими и адвокатами.
– Теперь поняла.
– Сейчас ты вытянула счастливый билет. Если не слезешь с наркотиков, то второго шанса у тебя не будет.
– Нельзя даже в крайних случаях?
– Нельзя.
Леона замолчала и сосредоточилась на дороге в аэропорт.
– Вы спешите в Лос-Анджелес кому-то на помощь?
Митараи словно воды в рот набрал.
– Вы так хотите побыстрее
