Барбара Гордон - Польский детектив
В кабинете никого не было. Я взял трубку, лежавшую на столе.
— Прокурор Боровый слушает. В чем дело?
В трубке послышалось смущенное покашливание.
— Гражданин прокурор, говорит дежурный городской комендатуры, поручик Клос. Простите, что помешал, но вы очень нужны. У нас тут труп.
Я присел к столику, покрытому салфеткой с такими безумными цветами, какие мог придумать только шизофреник.
— Послушайте, поручик, — сказал я как можно любезнее. — Во-первых, поздравляю вас с Новым годом. Во-вторых, позвольте напомнить вам, что я сегодня не дежурю, так что не совсем понимаю, почему вы решили вызвать именно меня.
Поручик долго молчал.
— Пан прокурор, — начал он наконец, и в его голосе уже явно звучала неуверенность, а меня начала охватывать злость. — Дело в том, что туда трудно добраться… я позвонил прокурору, и было решено… то есть я получил приказ найти вас, ну и…
Я стиснул зубы. Ну, конечно. Черт бы вас… Я никак не могу к этому привыкнуть. Романтический образ прокурора-шерифа, который я лелеял в студенческие годы, давно уже, к сожалению, утонул в бумажном омуте, который с каждым днем все больше засасывал меня: протоколы, отчеты, инструкции…
Я почувствовал, что очень устал. Посмотрел на часы: десять минут второго.
— Пан прокурор… — позвал меня обеспокоенный дежурный, — вы еще там?
— К сожалению, я еще здесь, — вздохнул я: — Где труп?
— В Муловой. Похоже, бедняга свалился с Кшесаницы. Спасатели наткнулись на него пару часов назад. Туда уже поехал поручик Лабендский с оперативной группой. Мулова — это, пан прокурор, за Ментусей, там сначала надо…
— Благодарю вас, поручик, — пробурчал я. — Слава Богу, хожу по горам с детских лет и знаю, где находится Мулова долина. Только за каким чертом мне переть туда в эту пору? Если это несчастный случай в горах, так мы давно договорились, что вы сами с врачом производите осмотр, а мы потом утверждаем протокол. Вы что, вчера родились, и я должен вас нянчить?
Дежурный замолчал. Собственно, ни к чему весь этот разговор, особенно если учесть, что пан Тосек подслушивал за приоткрытой дверью.
— Пан прокурор, — продолжал дежурный, — не могу вам больше ничего сказать, сам знаю немного. Что-то там не так, это спасатели сказали поручику Лабендскому, а он просил передать вам. Вы там поглядите, у входа вас должна ждать машина, я послал ее десять минут назад. Мы думали о вертолете, но ничего не получится. Фён, вы же знаете… Если бы хоть немного утих, так ведь нет, все дует. Может, завтра…
— Ну ладно, ладно, уже иду. Связь с ними есть?
— Так точно, гражданин прокурор.
— Передайте, что я еду. Пусть направят хоть одну фару в нашу сторону, чтобы мы не блуждали по Ментусе, как духи погибших альпинистов.
Я положил трубку и, делая вид, что не замечаю горящих глаз пана Тосека, в которых можно было прочитать сто семьдесят восемь важных вопросов, вышел в вестибюль. Я подумал, что, видимо, надо предупредить друзей и объяснить им как-нибудь мое исчезновение, но толпа, несущаяся в бешеном вальсе, отрезала столик, за которым они сидели, от всего остального мира. Ладно, сами догадаются.
Из сияющего огнями, качающегося на волнах вальса ресторана я вышел в серый туман. Накрапывало. „Газик“ ждал меня у самого входа. За рулем сидел молодой сержант. Увидев меня, он включил зажигание. Мы поехали в сторону Каспруси, где мне выделили служебную комнату. Считалось, что я поживу там недолго, пока найдется что-нибудь подходящее, но временное, как известно, вечно, и я застрял там надолго. Обычное дело.
Пять минут мне вполне хватило, чтобы переодеться. Фён дул все время, пригибая к дороге оголенные деревья. Около пекарни на Крептувках выписывал кренделя пьяный с воздушным шариком, привязанным к пуговице. Ветер мешал ему удерживать равновесие и время от времени укладывал на тротуар.
— Красивый шар, — заметил водитель. — А вы, пан прокурор, купили себе какой-нибудь шарик?
Я уже хотел сказать, что в данный момент у меня шарики за ролики заходят от небывалого хамства комендатуры милиции, но вовремя прикусил язык. Я все время забывал, что должен сохранять определенную дистанцию в общении с подчиненными.
На большой скорости мы свернули в Косчелискую долину. Ветер вроде бы утих, но подул с новой силой в ту минуту, когда „газик“, подскакивая на камнях и рыча захлебывающимся двигателем, пополз вверх, к Ментусе. Мы продвигались вперед с большой осторожностью. Земля была мокрая, хотя, к счастью, не такое болото, как я предполагал. Я достал карту.
— Езжайте на Вантуле, а потом придется идти пешком, — буркнул я.
Мы проехали еще с полкилометра, пока нашим глазам не открылось нагромождение огромных камней. Мы вышли из машины. Недалеко стоял с зажженными фарами второй „газик“, тот, что привез группу поручика Лабендского.
— Я пойду вперед, — водитель, молодой парень, говорящий с явным местным акцентом, уверенно опередил меня. Я узнал в нем одного из спасателей, награжденных недавно за операцию на Менгушовском перевале.
Ветер ударил нам в спину, толкая к скалам, белеющим во тьме. Проход котла Большой Свистувки занял у нас больше часа. А теперь предстояло преодолеть Муловый цирк. Мы карабкались вверх под моросящим дождем, сопя от ярости. Наконец стал виден свет в Муловой на фоне скрытого в тумане ущелья Кшесаницы. Мы добрались до места в три тридцать пять.
— Привет. — Поручик Лабендский пожал мне руку. В свете фар сновали спасатели и члены оперативной группы. Я узнал доктора Семпорека.
— Спасибо, поручик, что не дали мне умереть со скуки нынешней ночью, — сказал я. — А теперь, может быть, я наконец узнаю, что же случилось?
К нам подошел Михал Стемпень. С тех пор, как он в грозу снял с Амвона двух пижонов, которые совершенно рехнулись на отвесной стене, его посылали на самые трудные и самые неблагодарные дела.
— Ох, дьявол, что за день! — пожаловался он. — Утром мы искали какую-то выжившую из ума тетушку, которая возомнила себя заправским альпинистом, а с десяти вечера стаскивали с Кшесаницы парня со сломанной ногой. Слава Богу, его приятель догадался известить нас. Мы сняли его в полночь. Тогда-то ребята и увидели под скалой этого, — он кивнул на темную бесформенную кучу, над которой склонился доктор Семпорек. — Похоже, не один день лежит. Мы проверили на всякий случай в рапортах, но никто не заявлял об исчезновении.
— Ну, хорошо, — прервал его я, — только что из этого? Ясно, упал со стены, даже знаю, с какого места, сам там однажды чуть не слетел в тумане. На Кшесанице есть такое понижение тропы, — объяснил я, заметив интерес в глазах поручика. — В плохую видимость можно не заметить, особенно если человек не знает гор. Я только не понимаю, мне-то тут что делать?
— Да вот, пан прокурор, — отозвался Лабендский, — странный это какой-то случай. Парень одет как опытный альпинист. Для этой трассы и на эту погоду — все как надо. А рюкзака нет. И вообще у него ничего с собой нет.
— Как это нет? Может быть, когда он падал, рюкзак оторвался и лежит где-нибудь поблизости?
— Мы искали, но ничего не нашли. Да и невозможно это. Он упал бы вместе с рюкзаком. Странно.
— А кстати, кто он такой?
— Мы обыскали его, но никаких документов. Бог его знает.
Мы пошли к Семпореку. Фотограф заканчивал делать снимки. Доктор выпрямился.
— Каша, — сказал он. — Все переломано до последней косточки да еще голова разбита. Чудес, не бывает, друзья мои, посмотрите, откуда он падал. Если это все, то, может, вы отвезете меня обратно. Я предпочел бы встретить Новый год в собственной постели. А протокол я подпишу послезавтра.
— Минутку, доктор, — остановил я его. — И никаких других следов вы не заметили?
Он поднял на меня тяжелый взгляд.
— Дорогой прокурор, — начал он с иронической усмешкой, — я как раз хотел сообщить вам, что если человек летит несколько сот метров вниз, то останки его пребывают к месту назначения в таком состоянии, которое почти исключает какое-либо умозаключение.
— А время? — сказал я. — Когда это произошло?
Семпорек пожал плечами и снял резиновые перчатки.
— Думаю, три-четыре дня назад, — осторожно сказал он, — это приблизительно, точнее можно будет определить после всех необходимых исследований. Вы же не потащите его прямо сейчас вниз, — вдруг забеспокоился он.
— А вы как думаете, поручик? — обратился я к Лабендскому.
Он неуверенно поправил фуражку.
— Вам решать, — буркнул он. — Не нравится мне этот рюкзак. И то, что никаких документов нет. Но если доктор говорит, что нет никаких сомнений…
Я подошел ближе и откинул брезент, прикрывающий труп. Мурашки поползли у меня по спине.
— Идите сюда, — глухо приказал я капралу, который стоял неподалеку с мощным фонарем. Голос мой, видимо, звучал так странно и тревожно, что он кинулся ко мне и направил луч света прямо мне в лицо.
