Вся твоя ложь - Гарриет Тайс
Робин – единственная, о ком я теперь думаю. Мы сидим вместе с Зорой в комнате Робин и ждем, когда наступит вечер и тьма за окном станет еще мрачнее и гуще.
48
Я резко просыпаюсь, как от толчка. Я в замешательстве, меня охватывает страх. Мне снилось, что я потеряла что-то очень ценное, и я резко вскакиваю, охваченная паникой. Мне требуется мгновение, чтобы сориентироваться: я все еще в комнате Робин, уличный фонарь за окном горит теплым оранжевым светом. На потолке мерцают наклеенные пластиковые звезды, светящиеся в темноте. Одна из них в самом углу комнаты ярко сияет своим бледно-зеленым свечением, подпитываясь от света уличного фонаря.
У меня ужасно болит шея, потому что я уснула в каком-то неестественно скрюченном положении. Я неспешно потягиваюсь то в одну сторону, то в другую, пока ко мне не приходит полное осознание реальности, и я вскакиваю, шаря по кровати в поисках своего телефона. Он был у меня в руках – это последнее, что я помню перед тем, как провалиться в сон от усталости и стресса часа в два ночи.
Прошло уже четыре часа с тех пор, как я в последний раз его проверяла, но на экране по-прежнему нет никаких уведомлений о новых сообщениях или звонках – ничего… И никаких признаков Робин тоже. Зора спит рядом, лежа поперек кровати, ее ноги свисают и достают до пола. За окном громко ревет мотоцикл, проезжая мимо дома по нашей улице. От резкого звука Зора просыпается, вздрагивая так же, как и я. Вялая и размякшая от сна, она оглядывается вокруг, пытаясь сообразить, где она находится. Несколько секунд мы смотрим друг на друга сквозь пелену оранжевого света уличных фонарей.
– Есть что-нибудь? – спрашивает она, и я качаю головой:
– Ничего. Уже почти шесть. Нам нужно снова позвонить в полицию.
– Да, – говорит Зора. – Теперь они должны отнестись к этому серьезно. Робин нет уже почти сутки.
Мы обе замолкаем, стараясь не думать о том, что, когда пропадает ребенок, первые двадцать четыре часа самые важные. Пока я снова звоню в полицию, Зора сидит рядом и все время твердит, что теперь исчезновение Робин должно рассматриваться в срочном порядке.
Я вешаю трубку и поворачиваюсь к ней:
– Думаю, они наконец-то тоже поняли это. Они обещали срочно прислать кого-нибудь, кто возьмет у меня описание ее внешности и составит протокол. Они сказали, что уже приступили к ее поискам.
– Хорошо, – говорит Зора. – Очень хорошо… – Она на мгновение замолкает, потом спрашивает: – Есть какие-то новости от Эндрю?
– Нет, ничего.
Какое-то время я тоже молчу, обдумывая другие важные моменты, которые я пока что игнорировала. Но эти проблемы слишком велики и безотлагательны, чтобы продолжать от них отмахиваться и дальше.
– Мы должны быть в суде в десять утра, Зора. Или по крайней мере… – Я опять замолкаю. – Я попробую еще раз позвонить Эндрю. Но его телефон был вне зоны доступа еще с субботы.
Я не в силах разговаривать с Эндрю при свидетелях, поэтому уединяюсь в своей комнате. На этот раз его телефон в сети, гудки идут, хотя он по-прежнему не берет трубку. Включается автоответчик, и я оставляю ему сообщение: «Я ни хрена не понимаю, что там у тебя происходит. И если честно, меня это и не слишком волнует. Робин пропала. Ты должен немедленно приехать сюда, где бы ты ни находился. Твоя маленькая девочка пропала, и я не знаю, что делать».
Я кладу трубку и с минуту стою, обводя взглядом комнату. Это старая спальня моей матери. Она переполнена ее вещами – всей этой дешевой безвкусицей, которую она копила годами и которую я стараюсь не замечать все то время, пока мы здесь живем, сосредоточившись лишь на том, чтобы придать всему остальному здесь хоть какую-то атмосферу уютной и комфортной домашней обстановки для Робин.
Дом моего детства должен был стать для нас приютом, безопасным убежищем, но получилось все совсем наоборот. Каждый день моего пребывания здесь был наполнен внутренней борьбой – с отвержением меня моей собственной матерью, с неприятием меня другими матерями у школьных ворот…
А теперь еще и это – единственный человек, который имеет для меня значение, пропал. Если я верну Робин… нет, когда я верну Робин, я начну все с самого начала.
Я собираюсь оспорить в суде это дурацкое доверительное управление материнским наследством, и мы получим в свое полное распоряжение то, что и так по праву принадлежит мне и Робин. Я вырву из лап небытия все, что и так мое, я разрушу эти сковывающие нас по рукам и ногам невыносимые условия завещания моей матери. Робин и я, только мы вдвоем будем отныне решать, где мы хотим жить и что мы будем делать. И ничто нас не остановит.
– Я не пойду сегодня на слушание, – говорю я Зоре, пока мы сидим с ней внизу на кухне и пьем кофе.
Осознание виновности Джереми не дает мне покоя, его слова громко звучат у меня в ушах, я больше не могу все это игнорировать. На все эти выходные я напрочь выкинула из головы образ Зоры-адвоката – так отчаянно я нуждалась в ее дружеской поддержке и помощи. Но больше я не в состоянии отмахиваться от факта, что она не только моя лучшая подруга, но и участник со
