Голова на серебряном блюде - Содзи Симада
– Господи, они же так долго там пробыли…
– Мистер Уайл сказал, что тайный проход неделями оставался открытым, когда незваных гостей вокруг не было. Например, на тот случай, если им было нужно менять серную кислоту в подземном зале. В такие периоды Красный и Голубой флигели превращались в замкнутое пространство. Единственным способом выглянуть наружу было забраться на верх башни. Но поскольку ее верхушка находится слишком высоко от земли, то подать сигнал людям внизу не так-то просто.
– Хотя бы потому, что люди не ходят мимо этого места, – сказал Сэм Ходжес.
– Однако вины на мистере Уайле нет. Он и понятия не имел, что внутри Красного флигеля кто-то есть, – заверил Митараи.
– А Стив с Дэнни не могли знать, что здание вращается. Мы ведь и сами выяснили это только что. Страшно представить, что они почувствовали, увидев каменную стену за дверью… – печально сказал Тоф-лер. – Наверное, ужас, от которого можно поседеть за минуту.
– Наверняка они подумали, что наступил конец света, – предположил Оливер. Слушая это, все cникли.
– Это здание было построено из-за наших предрассудков по поводу стренджа. А затем оно убило двух человек, – сказал Тофлер. – Но осталась последняя загадка, Киёси. Кто все-таки убил Ларри Говарда и отправил его высоко в небо?
Митараи скрестил руки на груди.
– Это была не Шэрон, – сказал он после недолгого молчания.
– Тогда кто?
– Сейчас ты сказал, что Стива и Дэнни убили наши предрассудки. Возможно, то же самое можно сказать и про Ларри. Косвенным образом его убили мы и это удивительное море смерти.
– А если конкретнее?
– Это единственное, в чем я не разобрался.
На секунду Тофлер растерялся.
– Ты шутишь?
– Нет, я правда не понял. А мы не можем квалифицировать это убийство как преступление Бога?
– Ну, раз ты так говоришь, значит, все-таки понял, в чем дело?
– И сеять семена, и собирать урожай нужно по сезону. Есть на свете вещи, о которых следует говорить только в определенные моменты. Мы всегда должны сохранять трезвость рассудка и смотреть глубже.
Все замолчали, обдумывая смысл загадочных слов Митараи.
– Неужели ты хочешь сказать, что такой момент наступит после того, как мы вернемся в Лос-Анджелес?.. – спросил Тофлер.
– Возможно.
– Но эти события произошли здесь, на берегу Мертвого моря! Где, если не здесь?
– Эрвин… – негромко сказала Леона. – Он имеет в виду полицейский участок в Лос-Анджелесе.
Тофлер задумчиво склонил голову. А затем сказал:
– Возможно, ты не хочешь, чтобы произошла еще одна трагедия?
Молчание Митараи намекало, что он согласен со словами режиссера.
– Как-то жестоко с твоей стороны рассказать нам все это, а разгадку главной тайны так и не поведать.
– Ты и впрямь так считаешь? – рассмеялся Митараи. – Эрвин, ты никогда в жизни не замышлял убийства. Гнев, доводящий человека до того, что он готов кого-то убить, всегда переплетается с глубокой печалью. Понять, что чувствует такой человек, сможет лишь тот, кто тоже предавался таким мыслям. Разве все негодяи в нашем мире передаются в руки правосудия? Уж простите, но я не верю в добродетель тех, кто уполномочен судить и наказывать других.
– Хочешь сказать, что случай с Ларри именно такой?
– Ну, возможно, не совсем… Для меня не проблема все рассказать. Просто я не считаю, что все секреты в этом деле должны быть раскрыты без утайки.
– Тогда предлагаю поступить как Ричард. Поднимите руку те, кто желает знать правду.
Большинство людей подняли руки.
– Неужели кто-то не хочет знать? Леона?
– Сейчас я не хочу ее слышать. Никто даже не сомневался, что виновата я. Но таковы уж люди… Что до меня, то я тоже не верю в право человека судить других.
– А ты, Ричард?
Уокиншоу лишь молча махнул рукой.
– Берт? Господа полицейские?.. А я вот хочу все знать. Думаю, и ты тоже, Оливер.
– Соблазн весьма сильный.
– Киёси, молю тебя. Если мы ничего не узнаем, то перестанем спать по ночам!
– И что с того? – возмутилась Леона. – На карту поставлена чья-то жизнь!
– Ну пожалуйста, Киёси! – не отставал от него Тофлер, не обращая внимания на Леону.
– Что ж, тогда я все расскажу, – послышался чей-то голос. От неожиданности все вздрогнули. У Тофлера, который раньше остальных понял, кому он принадлежал, глаза полезли на лоб.
– Берт?.. Ты что, шутишь? Если это так, то шутка не из лучших!
– Неужели похоже, что я шучу? – спокойно сказал Берт. – О том, что я вам сейчас расскажу, я думал пятьдесят лет. Не хочется утомлять вас долгой историей моей жизни, но без этого никак не обойтись. Попробую рассказать вам самую суть.
Я родился и вырос в поселке Гаоцяо на задворках Пудуна[62]. У нас был глинобитный дом с разрушенными стенами и протекающей крышей – внутри было практически так же, как снаружи. Кроме родителей, с нами жили тетя и дядя. Мать была прачкой; чем занимался отец, я не знаю. У меня было много братьев и сестер, и когда у матери не было работы, она брала нас с собой и отправлялась на улицу попрошайничать.
Возвращаясь домой, мы всякий раз ощущали запах опиума. Нам с братьями и сестрами никогда не хватало еды. Наши соседи тоже страшно голодали – бывало, кто-то из них подбирал на улице гнилое мясо и, съев его, умирал. Вы даже представить себе не можете, какая нищета царила в Китае во времена, когда мне было десять лет.
Если б мы продолжали так жить, то нас ждала бы голодная смерть. Поэтому мать забрала нас из дома, и вместе с другими людьми, спасавшимися от голода, мы отправились в Яншупу[63]. Я умирал от недоедания, и когда сидел на обочине вместе с матерью и просил милостыню, то не мог распрямить спину.
То ли от опиума, то ли от бедности мать совсем сошла с ума. Нацепив нам на шеи ценники, она выставила нас, своих собственных детей, на продажу. Но ребенка со скрюченной спиной вряд ли кто-то купил бы, поэтому сзади ко мне все время была привязана палка… Как вам? Всего каких-то пять-шесть десятилетий назад жизнь в Китае и впрямь была такой.
Спустя несколько недель меня купил американец, который жил в Китае вместе с сыном примерно моего возраста. Меня отвезли в белоснежный замок, каких я отроду не видел. Позже я узнал, что это был «Хун Юаньшэн» – крупнейший в Шанхае бордель.
Сына американца звали Ральф. Поначалу мне казалось, что он был добр ко мне. В ту пору мне было четырнадцать лет, а Ральфу – семнадцать. Каждый день меня кормили до отвала. Я думал, что меня купили, чтобы Ральфу было с кем играть. Однако этот мальчик оказался настоящим дьяволом. Как-то раз я подслушал в саду его разговор с отцом. Ральф сказал, что было бы забавно отрезать ноги Юйлиню – так меня звали – и превратить его в русалку.
Три дня спустя меня прижала к полу толпа китайцев. Сначала мне отрезали ноги до бедра, а затем оскопили традиционным китайским способом.
Невозможно описать словами, какие мучения я испытал. Я потерял много крови и пережил клиническую смерть. В домике, куда меня положили, поочередно дежурили несколько врачей.
Целый месяц я стоял на перекрестке между жизнью и смертью. При каждом приеме пищи меня рвало. Меня даже закапывали в землю в углу сада, так что снаружи была одна лишь голова. Мне казалось, что я уже умер и меня хоронят, но оказывается, это был один из способов лечения человека, пережившего кастрацию.
Я и сейчас считаю, что лучше б я тогда умер. Но, к счастью или несчастью, я выжил. После того как я выздоровел, мне сделали на бедрах татуировку в виде рыбьей чешуи. Так я превратился в русалку.
В те годы Шанхай был очень странным городом. Люди, чей мозг поражен опиумом, придумывали всяческие извращенные представления. Купив человека, они могли распоряжаться его судьбой как угодно – как и в случае со мной. Меня поместили в аквариум в секретном подземном театре и каждый вечер показывали самым
