Филлис Джеймс - Пристрастие к смерти
Стоя спиной к стене и не отводя пистолет от бабушкиной головы, Суэйн пристально следил, как она достает из холодильника упаковку мясного фарша, упаковку печени, готовится выкладывать их на сковороду.
– Вы бывали в Калифорнии? – спросил он.
– Нет.
– Это единственное место, где можно жить. Солнце. Океан. Все сверкает. Люди не серые, не испуганные, не полуживые. Впрочем, вам бы не понравилось. Это место не в вашем вкусе.
– Почему же вы туда не вернетесь?
– Не могу себе позволить.
– Из-за стоимости билета или из-за дороговизны жизни?
– Причина в другом. Отчим платит мне за то, чтобы я держался от него подальше. Если вернусь, потеряю денежное содержание.
– А работу разве найти нельзя?
– О, тогда я могу потерять кое-что еще. Тут замешан Сёра моего приемного папочки.
– Картина? Что вы с ней сделали?
– Догадливая. Как вы узнали? Историю искусств в полицейской школе, кажется, не изучают.
– Что вы с ней сделали?
– Несколько раз проткнул ножом. Мне хотелось испортить что-нибудь, чем он дорожит. В сущности, не так уж он ею и дорожил. Ему была важна ее стоимость. Воткнуть нож в мамочку было бы не так действенно, правда?
– А что с вашей матерью?
– О, она держится за моего отчима. Приходится, потому что деньги – у него. В любом случае дети ее никогда особо не заботили, по крайней мере собственные. Барбара была для нее слишком красива, она ее не любила. Боялась, что отчим ее слишком полюбит.
– А вас?
– Меня они оба знать не желают. И никогда не желали. Никто. Ни отчим, ни тот, что был до него. Но они меня узнают. Узнают!
Выложив фарш на сковороду, Кейт начала помешивать его лопаткой. Стараясь сохранять спокойствие в голосе, словно это был самый обычный ужин, а он – самый обычный гость, она сказала:
– Сюда бы нужен лук.
– Забудьте про лук. А где ваша мать?
– Моя мать умерла, а об отце я никогда ничего не знала. Я незаконнорожденная. – Сообщив ему это, она надеялась вызвать у него хоть какие-то человеческие эмоции – любопытство, жалость, презрение, наконец. Не сострадание, конечно, но даже презрение – уже было бы что-то, какой-никакой человеческий отклик. Если она хочет, чтобы они с бабушкой выжили, ей следует установить с ним хоть какие-то отношения, отличные от страха, ненависти, вражды. Но когда он заговорил, в его голосе не было ничего, кроме равнодушной насмешки:
– Ах, так вы из этих? У них у всех клеймо на плече – ублюдки. Как я не догадался? Я вам кое-что расскажу о своем отце. Когда мне было одиннадцать лет, он заставил меня сделать анализ крови. Пришел врач, воткнул мне в руку иглу. Я не мог смотреть, как моя собственная кровь всасывается в шприц. Меня охватил дикий ужас. Он пытался доказать, что я не его сын.
– Чудовищно поступить так с ребенком, – искренне посочувствовала Кейт.
– А он и был чудовищный человек. Но я ему отомстил. А вы поэтому пошли в полицию – чтобы отомстить всем нам?
– Нет, просто чтобы зарабатывать на жизнь.
– Есть же и другие способы. Вы могли бы стать приличной проституткой. Их очень не хватает.
– Проститутки – тот тип женщин, который вам нравится?
– Нет, тот тип, который мне нравится, не так легко доступен – невинные.
– Как Тереза Нолан?
– Значит, вам и это известно? Я ее не убивал. Она сама покончила с собой.
– Потому что вы заставили ее избавиться от ребенка?
– Ну, едва ли она могла рассчитывать вырастить его, не так ли? И как она могла доказать, что это мой ребенок? Вы ведь – все вы – никогда точно не знаете, кто отец. Если Бероун с ней и не спал, то хотел. Клянусь, хотел. Иначе почему бы он бросил меня тогда в реку? Я мог бы столько для него сделать, помочь ему, если бы он мне позволил. Но он не снисходил даже до того, чтобы говорить со мной. Кем он себя возомнил? Он собирался бросить мою сестру – мою сестру! – ради своей унылой шлюхи или ради своего Бога, какая, к черту, разница? Он собирался продать дом, сделать нас бедными и презираемыми. Он унизил меня в присутствии Дайаны. Что ж, не на того напал.
Голос звучал по-прежнему тихо, но Кейт казалось, что он звенит, заполняя все помещение, заряженный гневом и торжеством.
Его можно сейчас спрашивать о чем угодно, он хочет выговориться. Им всегда это нужно. Почти между прочим, выдавливая на сковороду томатную пасту из тюбика и доставая приправы, она спросила:
– Вы знали, что он будет в ризнице. Он бы не ушел из дома, никому не сказав, где его искать, тем более что умирающий мог послать за ним в любую минуту. Вы велели мисс Мэтлок солгать нам, но она знала, где он будет, и сообщила вам.
– Он дал ей номер телефона. Я догадался, что это телефон церкви, но позвонил в справочную. Номер, который они мне дали, совпал с тем, который оставил он.
– А как вы добрались с Камден-Хилл-сквер до церкви? В такси? На машине?
– На велосипеде, на его велосипеде. Взял ключ от гаража в шкафчике у мисс Мэтлок. Холлиуэлл к тому времени уже отбыл, что бы он там ни плел полиции. Свет у него в окнах не горел, и «ровера» не было. Я не стал брать «гольф» Барби – слишком бросается в глаза. А велосипед ничуть не медленнее, к тому же я мог подождать в тени кустов, пока дорога станет свободной, а потом быстро выехать. И я не стал оставлять его у церкви снаружи, где его могли увидеть. Спросил у Пола, можно ли ввести его внутрь и оставить в проходе. Погода была великолепная, так что насчет грязных следов от шин беспокоиться не стоило. Как видите, я все предусмотрел.
– Не все. Вы взяли спички.
– Но я вернул их на место. Спички ничего не доказывают.
– Значит, он впустил вас вместе с велосипедом. Вот это мне кажется странным – то, что он вас впустил.
– Это еще более странно, чем вы думаете. Гораздо более странно. В тот момент я этого не понимал, но теперь понимаю: он знал, что я приду. Он меня ждал.
Кейт содрогнулась от почти суеверного ужаса. Ей хотелось крикнуть: «Но он не мог знать! Это невозможно!» Вместо этого она спросила:
– А Харри Мак? Вам действительно пришлось его убить?
– Разумеется. Ему не повезло, что он туда забрел. Впрочем, бедному придурку так даже лучше. Не жалейте Харри Мака. Я оказал ему любезность.
Повернувшись к нему лицом, Кейт спросила:
– А Дайана Траверс? Ее тоже вы убили?
Он косо усмехнулся и посмотрел куда-то сквозь нее, будто бы вновь переживая тайное удовольствие.
– В этом не было необходимости. Водоросли сделали это за меня. Я просто вошел в воду и наблюдал, как она тонет. Сначала белое пятно рассекало воду, потом пошло ко дну – и ничего не осталось, только жидкая чернота. Я ждал, считая секунды. Вдруг рядом со мной вынырнула рука – только рука, бледная и словно бы отделенная от тела. Вот это было жутко. Вот так. Смотрите – вот так. – Он резко выбросил вперед левую руку со скрюченными пальцами.
Кейт заметила натянутые сухожилия под молочно-белой кожей. Она молчала. Медленно расслабив пальцы, он уронил руку и сказал:
– А потом и она исчезла. Я продолжал ждать, отсчитывая секунды, но больше ничего не было, даже ряби на воде.
– И вы поплыли, оставив ее тонуть?
Его глаза не без усилия сосредоточились на ней, и она снова услышала в его голосе заряд ненависти и торжества.
– Она смеялась надо мной. Никто не смеет надо мной смеяться. И никто больше не будет.
– А что вы чувствовали потом, зная, что сделали в ризнице, помня всю эту кровавую бойню?
– Всегда нужна женщина, – не отвечая на ее вопрос, продолжил он, – и у меня под рукой она оказалась. Не такая, какую я бы выбрал сам, но приходится довольствоваться тем, что имеешь. Это тоже было очень предусмотрительно с моей стороны. Я знал, что она никогда не проговорится после того, что между нами было.
– Мисс Мэтлок. Вы использовали ее не раз и по разным поводам.
– Не больше, чем Бероуны. Они считали, что она им безгранично предана. И знаете почему? Потому что они никогда не давали себе труда задаться вопросом, что она должна думать на самом деле. Такая расторопная, такая преданная. Почти член семьи, если не считать того, что она им никогда не являлась. Она их ненавидит. Не осознает этого – пока не осознает по-настоящему, – но она их ненавидит и однажды прозреет. Как я. Эта старая сука леди Урсула… Я видел, что она с трудом сдерживается, чтобы не выдать своего отвращения, когда Ивлин к ней прикасается.
– Ивлин?
– Мэтти. У нее, знаете ли, есть имя. Это они дали ей кличку, как кошке или собаке.
– Если они годами чрезмерно загружали ее работой, почему она не ушла?
– Слишком труслива. Она немного свихнулась, а раз ты побывал в сумасшедшем доме, да еще твой папаша убийца, люди начинают относиться к тебе с подозрением. Они не уверены, что тебе можно доверить их драгоценных отпрысков или позволить хозяйничать на кухне. О, Бероуны использовали ее в хвост и в гриву. Почему только они решили, что ей доставляет удовольствие носиться с этой эгоистичной старухой и обмывать ее обвисшие груди? Господи, не дай мне Бог состариться!
