Михаил Рогожин - Супермодель в лучах смерти
— Повернуться лицом к стене! — грубым голосом приказала медсестра. — Иначе буду стрелять по этим штукам!
Никто не подчинился. Тогда Антигони выстрелила в один из лежавших на табурете автоматов. Пуля срекошетила и ударила в стол. Этот выстрел возымел свое действие. Все четверо, неуклюже переставляя ноги — движениям мешали спущенные штаны, повернулись и уперлись поднятыми руками в стену.
Держа их под прицелом, Антигони подошла к двери госпитальной каюты, повернула ключ и открыла ее.
— Господин Маркелов, вырвите провод телефона и выходите!
Илья Сергеевич выполнил ее указания незамедлительно.
После чего взял лежавший на столе автомат, вскинул его и встал рядом с Антигони.
— А теперь, мои милые Приапы, не опуская рук, по одному входите в каюту. Вам тоже не мешает отдохнуть.
Хмуро уставясь в пол, сгорая от стыда и досады, охранники, с трудом передвигая ноги, зашаркав, направились в каюту. Когда последний переступил порог, Антигони захлопнула дверь и повернула ключ.
— Нужно забаррикадировать, — объяснила она Маркелову.
Вдвоем, напрягая все свои силы, они пододвинули к двери железный шкаф с медикаментами. Подперли его металлическим столом, за которым охранники играли в нарды.
— Снимите пиджак и заверните в него автомат. Пригодится, — распорядилась Антигони. Маркелов послушно выполнял ее указания.
Когда они вышли на палубу, он впервые обратился к ней с вопросом.
— Куда вы меня ведете?
— Ваша каюта занята. Там охранники господина Лихидиса. Лучше провести ночь в другой. Господин Шкуратов, любезно предоставил вам свою. Никому не придет в голову искать вас там.
Маркелов ничего не ответил. Он хотел поскорее проскочить мимо лифтов по коридору и скрыться за спасительной дверью каюты. Но Антигони шла не торопясь, поддерживая Маркелова. Всем своим видом давая понять встречным, что он плохо себя чувствует. Илья Сергеевич, прижимая к животу пиджак со спрятанным в нем автоматом, закатывал глаза и хватался за сердце, подтверждая это.
Они без происшествий добрались до каюты Шкуратова, Антигони постучала. Дверь открылась, Маркелов вошел и сразу же получил оглушительный удар по голове, от которого повалился на пол и потерял сознание.
Это его ударил спрятавшийся за дверью Егор.
Шкуратов достал припасенные веревки. Замотал сначала ноги, а потом перевернул Маркелова на живот и крепко-накрепко связал закрученные назад руки. Подтащил бизнесмена к креслу и при помощи Антигони усадил в него.
Отдышался и спросил:
— Ты кто такая?
— Я Люба, которую ты опознал в каюте графа Нессельроде.
— А… — протянул Шкуратов, — тогда вопросов нет.
Он подобрал автомат, осмотрел его.
— Оставь мне на всякий случай. Охранять такую важную персону, так уж по-настоящему:
— Пользоваться им умеешь?
— Обижаешь! Три года в морской пехоте отслужил. Стрелял на звук. Правда, лет, эдак, тридцать назад.
Антигони увидела, что Маркелов открыл глаза и уставился на Егора.
— Вы тут не очень шумите. Можешь залепить ему рот скотчем. Мне пора, — и она сначала осторожно выглянула в коридор, убедилась, что никого нет, и скрылась за дверью.
— Почему меня связали? — еле ворочая непослушным языком спросил Маркелов.
Шкуратов взял в руи автомат, снял с предохранителя и направил на бизнесмена.
— Помолчи. Твой круиз закончился. Вздумаешь орать — пристрелю сразу. Мне за такого государственного преступника в любом случае орден дадут! Ишь ты, решил превратить нашу Россию в свалку радиоактивных отходов? Я за это от имени всех россиян расстреляю тебя в упор.
— Кто тебе рассказал? — простонал Маркелов. Его не меньше, чем удар, потрясли слова артиста.
— Весь корабль знает о вашем гнусном бизнесе. Сейчас арестуют твоего партнера и будете ждать своей незавидной участи.
— Дай выпить…
— Это — пожалуйста!
Егор налил в стаканы виски. Поднял один из них.
— Давай выпьем за то, чтобы таких сволочей, как ты, в России не было. Или хотя бы на одного тебя их стало бы меньше!
Сказав тост, он поднес стакан к губам Маркелова и влил ему виски в рот. Маркелов закашлялся, отдышался и покорно спросил:
— Кто тебе рассказал?
— Граф Нессельроде. Он объявил вам тихую войну. Никогда отходы не попадут в наши территориальные воды. И судить вас будет международный суд.
Маркелов закрыл глаза. Голова трещала от удара и известий. Но через некоторое время спокойно и доверительно обратился к артисту.
— Егор, вы такой умный человек, мы давно знакомы. Неужели поверили, что я способен нанести вред своей родине. Мое физическое состояние не позволяет обижаться, но это чудовищное обвинение ко мне никакого отношения не имеет.
— Как не имеет? — возмутился артист и схватился за автомат.
— Абсолютно. Я до сих пор верю, что везу в Россию контейнеры с оборудованием для зверофермы.
— Вранье! Там стеклянные кубы с радиоактивными отходами. Уже всем известно.
— А мне нет. Погрузкой руководил Лавр, возможно, за моей спиной он и решился на контрабанду. Теперь понятны мотивы его смерти. Посуди сам, ежели бы я был заодно с греками, для чего меня нужно было бы сажать под арест в тот отсек, в котором мучался ты?
— Вопрос, — многозначительно согласился Егор. Он совершенно протрезвел, но не очень хорошо помнил весь разговор с Павлом.
Маркелов, видя, что поселил в душе артиста сомнения решил подогреть их спиртным.
— Выпьем еще, ты меня здорово, обидел. Но я не сержусь, тебе так объяснили. Одурачили. Не знаю, о каких радиоактивных отходах идет речь, но уверен, граф просто захотел мне отомстить за то, что Татьяна ушла от него ко мне.
— Думаешь? — лицо артиста снова стало походить на лицо роденовского мыслителя. Он наполнил стаканы. — Пей!
— Развяжи мне руки, — взмолился Маркелов. — К чему издеваться над человеком?!
Шкуратов задумался. Встряхнул головой, подошел к Маркелову, влил ему еще виски и строго, отказал:
— Посиди так. Придет Павел — разберемся, что, к чему.
А в соседней каюте мучился Леонтович. Ласки Ницы напоминали пытки. Он ничего не хотел и не испытывал. Но приходилось ждать, когда граф вернет одежду. Тоскливым голосом шоумен просил:
— Сделай мне еще что-нибудь…
И гречанка с новыми ласками набрасывалась на него. Казалось, они уже по второму разу прошли все упоминаемое в «Кама Сутре». Леонтовича подташнивало. Всеми возможными способами она старалась его возбудить в несчетный раз. Он чувствовал себя полем, которое перепахивают снова и снова.
— Может, ты устал, милый? — иногда спрашивала Ница,
Леонтович, опасаясь, что она начнет собираться, изображал кавказскую страсть и кричал:
— Выходи за меня замуж. Я — человек не бедный, буду носить тебя на руках, — выпалил он, а у самого аж потемнело в глазах.
Ница от неожиданности села ему прямо на безвольно опустившийся, скрюченный член. Леонтович заорал благим матом.
— Ой, милый! — бросилась она покрывать поцелуями придавленное место. — Я так счастлива! Замуж за тебя! Такого знаменитого! Все женщины мечтают с тобой переспать! А ты выбрал меня…
И она залилась слезами. Все ее потасканное тело содрогалось от рыданий. Она растирала краску по лицу и не могла успокоиться. Леонтович поглядывал на часы и ругал графа. Выдержав тем самым паузу, участливо спросил:
— Я своим предложением тебя обидел?
— Нет, милый! Просто… просто я замужем. Он очень любит меня! Как же ему рассказать об этом? Он больной человек, беспомощный, как ребенок…
«Какое счастье! — подумал Леонтович, — хоть с этим повезло» — и принялся ее утешать.
— Ничего, я готов любить тебя тайно.
Ница встала и благодарно посмотрела на него:
— Какой ты милый. Неужели будешь плавать со мной по полгода в круизах?
— Буду! — решительно подтвердил Леонтович и подумал, что утопился бы еще до конца первого круиза.
На его счастье позвонил граф. Он был готов занести вещи. Леонтович отправил Ницу в туалетную комнату. Для страховки закрыл дверь на запор и накинул халат.
Павел внес с собой нервное возбуждение, которое сразу же передалось шоумену. Раскидав вещи Ницы по каюте, он заставил графа сесть и все рассказать.
— Маркелов в наших руках, — прошептал Павел. — У Антигони не хватило мужества и жестокости, чтобы расстрелять всю охрану. Значит, готовься к тому, что твою медсестру схватят в первую очередь.
— А потом начнут пытать меня, — грустно заметил Леонтович.
— Да, но охрана же подтвердит, что это не она. С тебя взятки гладки.
— А что скажет моя жена, когда какой-нибудь журналист опишет вашу героическую акцию? Проникнется уважением, как к герою Чернобыля?
— В моей каюте тоже чужая женщина, — выдвинул аргумент граф.
