Демон скучающий - Вадим Юрьевич Панов
восемь лет назад
В той осени не было ничего золотого.
Не вообще, а уже: начался ноябрь, а последние жёлтые листья разлетелись по миру ещё в середине октября – из-за холода и сильного ветра, который, по каким-то своим причинам, решил не заглядывать сюда на этой неделе. Не исчез совсем, но сделался болезненно слабым, то ли умирающим, то ли набирающимся сил перед долгой зимой. Ветер едва-едва бродил вокруг, даруя не холод, но свежесть, и потому день для ноября получился тёплым. Правда, почти без солнца, однако скрывали его не низкие чёрно-серые тучи, а облака, довольно плотные, но светлые, не позволившие дню помрачнеть.
Но всё равно стояла осень, в которой уже не было ничего золотого, поэтому девушка надела длинный, примерно до середины бёдер, полосатый свитер, короткое, примерно до середины бёдер, чёрное пальто и высокие чёрные ботинки со шнуровкой и на толстой рифлёной подошве. А длинные, стройные ноги защищали чулки телесного цвета. Но девушка не мёрзла. Потому что едва различимый ветерок дарил свежесть, а не холод, мягко обрамляя приятный осенний день.
Девушка не мёрзла, и никто не мёрз, потому что никого вокруг не было. Несмотря на очень хорошую для ноября погоду, никто развалинами старой усадьбы сегодня не заинтересовался, что девушку обрадовало. Потому что она так хотела. И надеялась. И улыбнулась, когда поняла, что одна. Оставила машину на дороге и медленным, кажущимся неловким, спотыкающимся шагом дошла до разрушенного дома. Шла оглядываясь, словно приехала полюбоваться развалинами, но смотрела без интереса, с грустью. И не фотографировала, хотя обычные туристы этим не пренебрегали. У девушки не было аппарата. И на телефон не стала. То ли не захотела, то ли не сочла нужным.
Только смотрела.
Обошла дом, задержалась в портике с сохранившимися колоннами, постояла, касаясь рукой камня, затем медленно, прежней, болезненно-неловкой походкой прошла к пруду, продолжая оглядываться, но уже с некоторым волнением, словно опасаясь, что кто-нибудь появится из-за развалин или деревьев. Или материализуется из прозрачного осеннего воздуха, чтобы пойти рядом. Или молча постоять, провожая гостью взглядом. И волнение то казалось странным и ненужным, поскольку бродила путешественница одна и людям взяться было неоткуда.
Или девушка боялась призраков?
У пруда она уселась возле дерева, подобрав под себя ноги, прислонилась к влажному стволу и замерла, закрыв глаза. Могло показаться, что задремала, но так только казалось: иногда девушка принималась шептать что-то неразборчивое, почти неслышное, умолкала, вздыхала тяжело, затем вновь начинала шептать, а минут через десять тихонько заплакала. Не открывая глаз. Не вытирая стекающие по щекам слёзы. И плача, ещё сильнее прижалась к дереву, словно ища защиты в его крепости и грустном молчании. И плакала долго.
Потом поднялась, расстегнула и сняла пальто, оглядела его, отряхнула, но надевать не стала, повесила на обломок ветки, спустилась к воде и умылась. Посидела, глядя на гладь пруда, чувствуя, как холодеют руки, и думая о чём-то, но уже без слёз. Затем вернулась к дереву, натянула пальто, засунула руки глубоко в карманы и направилась прочь от пруда. Но не к дому и не к дороге. Пошла по территории заброшенного поместья. Вновь оглядываясь, но реже. И вновь совершенно напрасно, поскольку никто так и не появился.
Других гостей у старого особняка сегодня не было.
А девушка оглядывалась.
Но реже.
Побродив по тропинкам минут пятнадцать, стала растерянной, как человек, который не сомневался, что с лёгкостью отыщет что-то, но не нашёл и теперь не знает, что делать. Постояв и подумав, девушка продолжила поиски, но в конце концов смирилась, вздохнула, присела на корточки у небольшой, заросшей травой кирпичной кладки, достала из кармана пальто свечку, закрепила её в щели, зажгла и замерла, глядя на язычок огня. Ей было очень-очень грустно, однако больше девушка не плакала – слёзы остались у пруда. Просто смотрела на хрупкое пламя, а когда ком перестал душить, очень тихо сказала:
– Простите.
18 апреля, вторник
Когда-то её называли мызой – мыза Куммолово. Этим словом туземцы определяли богатые поместья, и название вошло в обиход. Потому что показывало, что усадьба расположена не абы где, а недалеко от столицы, совсем рядом с центром великой империи.
Первому владельцу, Ивану Блюментросту, имение пожаловал лично Пётр I, после чего Куммолово стало расти: со временем появились и пруды с форелью, и винокуренный завод, и водяная мельница, и ледник, и прочие постройки, необходимые для нормальной жизни. И конечно же, большой господский дом с колоннами. Развалины которого и сейчас производили впечатление. К сожалению, развалины, поскольку после Великой Отечественной войны усадьба пришла в запустение и только грустные следы рассказывали о прежних, цветущих временах…
///
– Да ты издеваешься! – не сдержался Гордеев, увидев сидящую под колоннами Веронику.
– И тебе доброе утро. – Девушка сделала большой глоток горячего кофе из кружки-термоса и улыбнулась: – Не ждала тебя так рано.
Ответной улыбки не последовало: Никита не обрадовался, встретив Веронику в старой усадьбе, в которую явился в сопровождении группы полицейских, и не счёл нужным этого скрывать.
– Я должен был догадаться, когда увидел на обочине выпендрёжный Mini Cooper.
– Какой выпендрёжный? – Девушка округлила глаза. – Гордеев, ты что? Тачка чуть ли не вдвое старше меня!
– Если бы она была старше тебя, то выглядела бы не как стильная тачка от дизайнеров BMW, а как дешёвое английское дерьмо, – проворчал Никита, принюхиваясь к аромату кофе из кружки девушки. Свой он давно выпил, но не отказался бы от второй порции. – Что ты здесь делаешь? – И услышал в ответ классическое восклицание:
– Ты не поверишь!
– Уже не верю. И жалею, что спросил.
– Гордеев, нельзя быть таким букой! И таким подозрительным! Ты сначала выслушай. – Вероника поправила шапку. – Представляешь, просыпаюсь я сегодня утром и неожиданно думаю: а не поехать ли мне в крепость Копорье? Летом я её видела, осенью видела, даже зимой видела, а весной, как ни странно, нет. Удивилась этому факту, а дальше ты сам всё понимаешь: я на подъём лёгкая, сказано – сделано. Сварила кофе и приехала.
– Это не Копорье, – заметил Никита, давно привыкший к манере общения Вероники.
– Да! – радостно подтвердила девушка. – Я знала, что ты заметишь! Вы, полицейские, такие внимательные…
– Что ты здесь делаешь?
– Ты недослушал, – посетовала Вероника. – Так вот, еду я в Копорье, вся такая в предвкушении, мечтательная, думаю только о том, что там увижу, останавливаюсь на бензоколонке и случайно знакомлюсь с какой-то женщиной. Ты же меня знаешь, Гордеев, я не болтливая, но настроение сегодня было идеальным для общения. В общем, мы разговариваем, и женщина внезапно говорит: «Вероника, милая, ну, зачем тебе это Копорье? Поезжай лучше в Куммолово! Там та-а-акие развалины! Намного больше, чем в Копорье!» Вот я и приехала. А тут ты. Даже вы. – Она бросила взгляд на полицейских, которые неспешно осматривали территорию заброшенного поместья. – И вообще имей совесть, Гордеев, это ведь я подсказала, где нужно искать.
А он, замотанный, не сообразил, что девушка обязательно примчится в Куммолово, чтобы лично увидеть, приведёт ли её догадка к каким-нибудь последствиям. В этом была вся Вероника: и в том, что примчалась, и в том, что подсказала. Злиться на неё Никита не мог, лёгкое раздражение, вызванное неожиданной встречей, исчезло, поэтому он потёр подбородок и пробурчал:
– Мы ещё ничего не нашли.
– Вы только начали.
– Если ничего не найдём, ты не представляешь, на-а-асколько большой втык я огребу. Из-за тебя.
Из-за того, что повёлся на сомнительный совет.
– Не пугайся раньше времени, Гордеев. Глядишь, пронесёт. – Вероника потрясла кружкой, прикидывая, сколько кофе в ней осталось, убрала в рюкзак, достала фотоаппарат и осведомилась: – Можно я тут похожу?
– Нельзя, – машинально ответил Никита.
– Сначала докажи, что это место преступления, а потом выгоняй туристов.
Девушка показала полицейскому язык, после чего подняла фотоаппарат и сфотографировала Гордеева.
– Видел бы ты свою физиономию.
Злиться на неё было решительно невозможно.
– Повезёт же твоему мужу, – хмыкнул Никита.
– Моему – повезёт. А тебе повезло с женой?
– Мне нравится.
– Вот уж не думала, Гордеев, что ты записной подкаблучник.
– А как я должен был ответить? – растерялся Никита. – Что не нравится?
– Да ты, смотрю, бунтарь, – поменяла точку зрения девушка. И рассмеялась.
– В общем, можешь тут пока побегать по травке, но если мы чего-нибудь найдём – ты сматываешься, – произнёс Никита. В основном для того, чтобы оставить
