Блики смерти - Наталья Гриневич
Так… Кровать в гостинице. Осколки стакана валяются на полу. Ощущаю чей-то взгляд и медленно поворачиваюсь. На подоконнике сидит стерх — священная птица местных. С минуту он глядит на меня, чуть наклонив голову, срывается и улетает.
Гостиница в этом угрюмом селе называется «Уютное место», но я не видел дыры хуже. Спасибо, хоть тараканов нет. Наверное, в этом царстве мерзлоты они просто не выживают.
Я сую ноги в казенные тапочки и спешу зажечь свет. Из зеркала на меня смотрит скуластая небритая физиономия. Странно, я знаю, что мне всего тридцать, но отражение как будто старше. Может, от таблеток? Я теперь их пью по девять штук в день. Утром мне нужно время, чтобы осознать, где я и что делаю.
Вспомни!.. Вспомни, кретин!.. Ты должен вспомнить…
Все это последствия того нападения. Я следователь, и в прошлом году мы отрабатывали преступную группировку в Чите, моем родном городе. Кто-то из этих подонков напал на меня в темном подъезде и пробил голову.
Дальше провал, месяцы в больнице, где рядом со мной была моя Вера. Если бы не она… Мы вместе около года, и наши отношения — единственное, что держит меня на плаву. Я и лечусь только ради нее, хотя прогнозы неутешительные. Как она только терпит рядом такую развалину? Не встречал более самоотверженной души. Главное, чтобы Вера не узнала, что я действительно псих.
Последние недели в голове вообще туман, все хуже и хуже. Но я не говорю об этом и не иду к врачам. Боюсь услышать приговор.
Воспоминания мои все чаще отрывочные. Кажется, за год я похоронил отчима и сводного брата Макса.
Резкий стук в дверь вырывает меня из мрачных мыслей. Иду открыть и замечаю, как дрожат ноги. На пороге стоит моя Вера — белоснежный ангел с каплями растаявшего снега на волосах. Ее любимые серьги в виде куколок приветственно раскачиваются.
— Как ты меня нашла? — спрашиваю я.
Посмотрела историю запросов в ноутбуке. Почему ты сорвался, не предупредив?
— Хочу узнать, что случилось с отчимом.
— Именно сейчас?
Вера знает, что Михаил бросил нас много лет назад, уехал в Якутию, в это самое паршивое село, где я сейчас нахожусь. Тогда Макс был еще школьником. Мать почти сразу слегла и умерла спустя пару лет.
Мы не общались, а полгода назад пришли известия, что отчим погиб. Сорвался со скалы во время охоты на барана.
На похороны ездил Макс: я уже был в больнице. Тогда я обещал себе, что приеду позже. Разобраться. Из-за брата, ведь он этого хотел. А полицейское расследование смерти даже не начинали. Вот только неделю назад кто-то прислал мне фотографию этого села с подписью «Приезжай».
Почти сразу после похорон отчима брат умер от передоза. Я даже не знал, что он пробовал наркотики. Мне казалось, Макс в норме. Наверное, он переживал, ему нужна была моя помощь…
Наступили черные дни. Я пытался забыться в работе, жил затворником, общался только с Верой, но и это не помогало.
И вот я здесь. Твержу себе, что из-за брата, хотя главный мой страх — окончательно свихнуться. Тогда я потеряю работу, потеряю Веру. Наверное, поэтому я сразу и рванул сюда, ухватился за эту фотографию. Лишь бы не сидеть сложа руки и медленно сходить с ума.
— Здесь опасно, Вера. Поэтому я тебя и не звал…
Она берет меня за руку и смотрит глазами, полными слез:
— Хорошо, Леон. Раз ты так решил, значит, я с тобой.
Целую ее, зарываюсь лицом в волосы и, наконец, говорю наше «секретное»:
— Салют, Вера!
— Привет-привет. Ну, так что, какой у нас план?
Делаю ей кислый растворимый кофе, пакетик которого каждый день кладут в номер, и рассказываю, что успел накопать за вчерашний вечер.
— Сначала навестим женщину, с которой отчим жил последнее время. Это она звонила Максу.
— Ты думаешь…
— Не знаю, но у нее был мотив. Возможно, он переписал на нее дом. А еще Макс говорил, что у отчима был участок земли на берегу, с которым возникли какие-то юридические проблемы. С тех пор я ничего не выяснял…
Мы собираемся и выходим. Ледяной ветер щиплет лицо. Его порывы царапают, как лезвие ножа. Вера испуганно кутается в капюшон, я ее обнимаю.
— Знаешь, здесь жутко холодно, но я чувствую себя лучше. Последние пару дней даже туман понемногу рассеивается. В голове ясно, я четче вспоминаю лицо матери, брата.
Серьги-куколки озябли и прячутся в кашемировый шарф.
* * *
Сожительницу отчима зовут Сата. Это высокая худая женщина. Она стоит на пороге в сером меховом жилете поверх пальто и смотрит, как мы выходим из такси.
— Это ты звонил? — мрачно интересуется она.
Вера, робко улыбаясь, идет вперед и все объясняет. Женщина смотрит на нее сначала недоверчиво, потом взгляд ее смягчается. Еще бы! Вера ангел, который растопит любое сердце.
Сата понимает, что мы приехали узнать правду о смерти Михаила.
— Ты считаешь, я могла убить твоего отца?
— Он не был моим отцом. Но любой следователь…
— Я же говорила Максу, что дом отец завещал ему. Мы не были расписаны. У меня есть своя квартира, но я оставалась здесь. Ждала, когда ты приедешь, чтобы передать ключи и вещи. Давайте поступим так: приезжайте вечером, я как раз соберу свои пожитки и передам вам дом в полном порядке с документами. Или сейчас останетесь?
Я отрицательно мотаю головой, и мы с Верой уходим. На душе у меня сумрачно.
— Не показалось, будто она скрытничает? Хочет подчистить следы, чтобы я случайно не нашел чего-то такого…
— Леон, ты слишком возбужден. Пил сегодня таблетки?
— В обед — нет.
— Хорошо, что я взяла их с собой.
В местной забегаловке мы обсуждаем, чем заняться до вечера. Мне хочется как-то развеселить Веру. Я вижу, что она встревожена, хоть и не показывает вида.
— Помнишь, мы собирались летом во Францию? Ты рассказывала, что Пила — самая большая песчаная дюна в Европе. А ведь здесь есть ее копия — песчаные дюны, тукуланы.
— Давай спросим у официанта, как туда добраться! — оживляется Вера.
— Тукулан значит «пески», — подтверждает круглолицый паренек, расставляя посуду. — Это экзотика нашей якутской природы. Договоритесь с местными на базе, и вас отвезут.
Мы обедаем якутскими лепешками и строганиной, но мысли об отчиме не покидают меня. В голове снова
