Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек - Ханс Шерфиг
И потом наступили годы, когда, как я уже говорил, он расписывал алтари и рисовал обложки для ежегодников.
В этот период им не создано ни единой мало-мальски интересной работы: все пошло и банально, хуже не придумаешь. Но именно на этом-то и зарабатываются деньги.
Последние полгода, проведенные в Париже, он ничего не рисовал.
Умер Хакон Бранд в 35 лет.
Глава 2
Однажды вечером в ресторане «Пивной двор» Бранд впервые проговорился о своей тайне. Он пил целый день и был уже изрядно пьян, когда явился туда. А пьяный Бранд — зрелище далеко не из аппетитных. Правда, и трезвого выносить его было тоже нелегко. Он беспрестанно говорил о себе, своих картинах, своей гениальности. А уж по части рассказов о своих проделках, когда он «под мухой», Бранд был поистине неутомим. Когда же он напивался окончательно, то выносить его было просто невозможно.
Нас сидело несколько человек за столиком, когда мы увидели входящего Бранда. Не сговариваясь мы отвернулись, чтобы он не заметил нас. Но не тут-то было. Бранд уже увидел нас и, пошатываясь, направился к нашему столику. Деваться было некуда. Он подсел к нам.
— Черт побери, где это ты так набрался? — спросил один из нашей компании. — Тебе впору только домой да в постель.
Бранд глуповато ухмыльнулся.
— Я не спал, не спал целых двадцать четыре часа, нет, вру — тридцать шесть часов, нет, нет — сорок восемь. — Он оглядел нас, как бы желая убедиться, что привел нас в восторг.
Маленькие водянистые глазки Бранда окосели от алкоголя и усталости. Светлые липкие волосы были всклокочены, на округлом по-детски подбородке торчала широкая рыжая борода. Он был мертвецки бледен, на лацканах пиджака виднелись следы рвоты.
— Ты бы свой новый нос поправил. Совсем в сторону съехал.
Бранд пощупал нос.
— Все в порядке. На месте. Это самый роскошный нос во всей Дании.
Дело в том, что Бранд действительно приобрел новый нос. Через общество «Искусство в обмен на товары» он сбыл свою картину за косметическую обработку парафином. У Бранда был вполне нормальный нос, но он не мог устоять перед возможностью покрасоваться величественным греческим носом из парафина.
Бранд безмерно гордился своим новым профилем и в тот же день нарисовал целую серию автопортретов (один из них впоследствии был куплен неким министром, ценителем искусства, уж очень сходная была цена). Все, кто встречал Бранда, обязан был восхищаться его новым, великолепным носом. Самое неприятное, пожалуй, заключалось в том, что Бранд не мог оторвать рук от носа. Он без конца мусолил мягкий, податливый парафин, придавая носу всевозможные формы.
Сейчас его нос почти сполз в сторону, и кончик обрел форму шара. Выглядело это отвратительно, и Бранд это прекрасно сознавал. Но он нисколько не был смущен. Чтобы обратить па себя внимание, годны все средства.
Зычным голосом на всю залу Бранд выкрикивал всевозможные глупости, лишь бы только его заметили.
Всякий раз, когда на стол подавались новые бутылки пива, он демонстрировал номер, который, по его мнению, должен потешить окружающих: откусывал у бутылок горлышко или же срывал зубами жестяные нашлепки. При этом кровоточили губы. Это было крайне неприятное зрелище. Но остановить его было невозможно, так как несколько жирных торговцев за соседним столиком всякий раз, когда он проделывал свой номер, громко смеялись и аплодировали. Бранда приводило в восторг любое поощрение, откуда бы оно ни исходило.
Кроме торговцев, на Бранда никто не обращал внимания. Почти все присутствующие давно свыклись с его нелепыми выходками.
Завсегдатаи «Пивного двора» — писатели, художники, большинство из них как бы «прописалось» здесь напостоянно. Этот ресторанчик стал местом их встреч, их деловой конторой.
За одним из столиков сидело несколько поэтов. Они превозносили друг друга до небес, умиляясь этому взаимному панегирику.
У другого устроились несколько художников и жестоко поносили один другого. Позеленев от злости, они выкрикивали: «Бездарь, бесталанный, никудышный!»
Неподалеку разместились писатели, авторы стихов и песен о «черноземе, пшенице, васильках, явлении божества». Здесь они обдумывали ценные и редкие созвучия, находили новые слова, которые впоследствии будут соединены самым эффектным способом. Любое предложение, каждое слово здесь тщательно взвешивались. Это были дюжие парни, которым куда больше под стать гнуть металлические прутья и переключать рычаги, чем сочинять стишки о подснежниках, пчелках, эльфах и букашках, тру-ля-ля-тру-ля-ля. Что и говорить, мощная рабочая сила пропадала зря в «Пивном дворе».
Здесь восседали и творцы несметного числа картинок с изображением парка Сёндемаркен, датской природы, дорог, телеграфных столбов. Они мечтали о сбыте своих произведений, премиях, обсуждали мистическую и таинственную политику в области искусства.
Один из поэтов послал свою жену к столику, где сидели торговцы, позаимствовать несколько бутылок пива. И надо сказать, ей повезло.
Щупленький художник демонстрировал свои экспромты, за что иные посетители награждали его пивом или монетами в двадцать пять эре.
Несколько художников посолиднее шушукались о чем- то значительном, потягивая виски. Должно быть, награждали друг друга премиями.
В темном углу сидели меценат и художник. Художник сиял от удовольствия, можно было подумать, что ему удалось продать все свои картины. Но ничего похожего. Он всего-навсего отсоветовал меценату купить картину своего лучшего друга.
Такова была атмосфера в «Пивном дворе», где встречались многие представители духовной жизни.
Над всем царил густой табачный дым и кислый запах пива, слышались, как всегда, идиотские возгласы Бранда и громкий смех торговцев. Под конец стало нетерпимо само присутствие Бранда за столом. Он икал, покрывался потом. Стол превратился в свинушник, все смешалось: пиво, кровь, пепел. Он опрокидывал бокалы, заливал себя и нас пивом. Его крики и болтовня раздражали всех, кроме толстосумов, которые аплодировали и всячески
