Мишка Миронова - Максим Константинович Сонин
Несколько секунд в кабинете царило молчание. Потом митрополит заговорил снова.
– Я вам тех, кого уже арестовали, оставлю, – сказал Иосиф, переворачивая страницу книги и беря в здоровую руку красный карандаш. – Злые люди, опасные. Сажайте их в свои тюрьмы, наказывайте.
– Это не убийцы, – сказал в телефоне министр.
– Не убийцы, – согласился Иосиф. – В церкви моей убийц нет. А где еще взять, я вам сейчас скажу. Адрес скажу, поедете туда, заберете всех, всех посадите. Кто убийца, сами выбирайте. А повод будет, если внимательно все обыщете.
Министр посмотрел на Даниила Андреевича, тот покачал головой, пожал плечами. Он понимал, что Иосиф решил что-то разменять полиции – отдать каких-то ему одному известных преступников в обмен на обещание не трогать Успенский монастырь и остальные церковные дела и организации.
Министр показал пальцем – отключи звук. Даниил Андреевич нажал в телефоне на значок микрофона.
– Ты считаешь, они знают, кто убийца? – спросил министр. Они уже обсуждали это раньше, обсуждали потому, что министру, как оказалось, и вправду было важно найти того, кто убил Казаченко. Он не выслуживался и не пытался спасти свое место – просто из нескольких десятков найденных трупов один был в полицейской форме, а значит, нужно было мобилизовать всю полицию области, пока убийца не будет найден.
– Нет, – сказал Даниил Андреевич.
– Почему тогда митрополит идет на уступки? – спросил министр.
Даниил Андреевич легко мог бы ему ответить. Митрополит делал уступки потому, что защищал церковь, защищал свой мир от зла, которое несли в него полицейские со своими следствиями, проверками, насилием и тюрьмой. Митрополит готов был отдать полиции своих монахов, ни в чем, конечно, невиновных, потому что только в этом видел спасение для своей церкви. А ради этого спасения жалеть ничего не полагалось.
Министр ждал, пока начальник полиции ответит, но сам уже понимал, что согласится на предложение митрополита. В первую очередь потому, что это согласие теперь ничего не значило. Слушая хриплый, мокрый голос митрополита, министр решил ближайшие годы посвятить медленному и планомерному уничтожению церкви в области. Казаченко погиб на службе, это могло случиться с любым полицейским. Но вся вонь, поднявшаяся вокруг его смерти, была результатом компромисса, на который много лет шло МВД Карелии, – компромисса с дикими, грязными людьми в рясах, которые ни в грош не ставили власть, не желали ей подчиняться и только по своей слабости иногда позволяли ей наведываться в свои разваливающиеся монастыри, гниющие детские дома и обветшавшие, вроде бы совсем недавно отстроенные, но уже опадающие церкви. С этим компромиссом пора было заканчивать.
– Идет, потому что не хочет, чтобы мы в его дела лезли, – сказал Даниил Андреевич. Министр кивнул.
– Владыка, – сказал он чуть веселее, чем раньше, – давайте адрес, только сразу скажу: всех, кто там будет, мы забираем. Считайте, навсегда. Дело?
Иосиф нажал на красную кнопку завершения вызова, с компьютера отправил Даниилу Андреевичу адрес обительского склада в городе. Потом вычеркнул в своей книге две строчки: сначала четырех арестованных монахов Успенского, потом складских мужиков. Перекинул пару страниц, смерил взглядом цифры, тяжело отодвинул книгу, надавил пальцем на экран телефона, вбил номер.
– Здравствуй, владыка, – сразу ответил игумен Успенского монастыря. Дышал он неровно, нервно.
– Мелкую из Обители передашь Варваре сразу, когда прибудет, а та пускай отвезет к Марии в приют. У Варвары же с собой будет девочка, ее отведешь к брату Адриану на опознание. Пускай скажет, жила такая в Обители или нет. Потом мне позвонишь, а Адриана успокой, скажи, что ему будет назначение на северный монастырь, у Ладоги. – Иосиф с трудом нагнулся к столу, дотянулся до угла книги, перевернул страницы до карты области.
– Монастырь пока ему не назначен, – сказал он. – Но будет. С игуменами утвердить нужно. Полиция, скажи, его больше не ищет. Понял?
– Понял, владыка, – сказал игумен. Про своих он не спрашивал, но Иосиф все равно сказал:
– Твоих нет больше. Все с ними. В твоем монастыре братьев и так хватит.
По ту сторону телефона игумен Успенского монастыря перекрестился, вздохнул, но без горечи. В его голове полицейская тюрьма походила на раковый корпус – люди иногда оттуда выходили, но редко, и молиться нужно было об их спасении в той жизни, а не об излечении в этой.
– Там всех мордами в пол, – сказал министр. – Если кто-то даже мимо проходит, забрать, не допрашивать, кинуть на сутки. Все обыскать, опечатать. Что не увезете в вещдоки, сжечь или вывезти за город. Чтобы там от склада голые стены остались.
Даниил Андреевич понимал, что теперь, когда перемирие заключено, министр опасается, что митрополит воспримет любое снисхождение по отношению к «отступным» монахам за слабость. А министру совсем не хотелось проявлять слабость. И так он только что, в общем-то, признал суверенность областных монастырей и их закрытость для МВД.
– Кто у тебя всем этим занимается? – спросил министр.
– Сейчас Гуров, – сказал Даниил Андреевич.
– Давай я с ним сам поговорю. – Министр рукой попросил телефон. – Сделаю заодно человеку приятно.
Костя поднес телефон к уху, постарался ответить не слишком раздраженно.
– Алло, Даниил Андреевич? – сказал он. Вокруг уже начали сгущаться сумерки, а до окончания работы на пепелище было еще далеко. Закругляться пока совсем не получалось.
– Константин, это министр МВД по области на связи, – услышал Костя. В первый момент он подумал, что это розыгрыш, но бросил один взгляд на расчищенную от трупов поляну и сразу передумал смеяться.
– Здравия желаю… – начал он, но в трубке раздалось:
– Вольно.
Костя замолчал.
– Константин, – сказал министр, – сейчас ребят своих оставляете, быстро едете в город по одному адресу, на склад, и там устраиваете рейд, с масками, автоматами и применением спецсредств. Отряд будет ждать на месте. Все задержанные проходят по триста семнадцатой и рассматриваться должны как вооруженные и представляющие опасность. Здание обыскать, любые вещдоки в отдел, все остальное содержимое склада подлежит немедленному уничтожению. Прямо сейчас, это понятно?
– Есть, – сказал Костя. – Вас понял.
– Адрес сейчас Даниил пришлет, – сказал министр. – И давайте, чтобы уже сразу отрапортовались.
В трубке раздались гудки. Костя посмотрел на телефон, а потом облегченно вздохнул. Все-таки кто-то проделал работу, кто-то принял важные решения. Триста семнадцатая – статья о посягательстве на жизнь сотрудника правоохранительных органов. Не побоялся министр церковников и решил убийц Казаченко прижать. Костя посмотрел на присланный Даниилом Андреевичем адрес – выдохнул через нос. Тот же адрес переслала сорока минутами раньше журналистка. Костя прикинул – до города было ехать около часа, а значит, сейчас она все еще была в дороге. Можно было предупредить. Он достал телефон и нерешительно потянулся за сигаретами. Сообщать журналистке о предстоящем рейде было явным нарушением инструкции.
Журналистов высадили там же, где забрали утром. Все они сразу разбрелись, но никто не уехал – по парковке вспыхнули огоньки сигарет. Кучками и по одиночке. Элеонора тоже постояла, покурила, чувствуя странную солидарность. Все эти люди, даже те, кого она бы не хотела называть коллегами, сегодня пережили, наверное, самый страшный опыт своей жизни.
Подошел, кутаясь в тонкую куртку, фотограф.
– Ты что, здесь весь день ждал? – спросила Элеонора. Фотограф усмехнулся. Было ясно, что он ждал возвращения «буханки» в редакции.
– Там… – Элеонора махнула рукой куда-то в сторону, замолчала. Фотограф кивнул.
– Мы по ТВ следили, – сказал он. Элеонора задумчиво посмотрела на телевизионщиков, которые держались плотной кучкой, молча курили, разглядывая друг друга.
– Мне сейчас дальше ехать надо, – сказала Элеонора. – Но ты вот что. Если я завтра в редакцию не отзвонюсь, найди такого следователя. Константин Гуров.
– В смысле? – Фотограф
