Шарль Эксбрайя - Пой, Изабель!
– Черт возьми, ты еще не устал от моей болтовни?
Пока мы ели и пили божоле, я рассказывал:
– Мне никак не удается составить четкого мнения об Ардекурах, особенно об отношениях между Пьером Вальером и Мишель Ардекур.
– Отношениях? Они очень просты! Малышка втрескалась в этого Пьера Вальера.
– Да? А мне показалось, что она не очень торопится с этим браком.
Леони воздела руки к небу.
– Не очень! Правда, она хочет обезопасить себя, это точно! Я думаю, что свадьба до сих пор не состоялась только благодаря мадам Элен! Знаешь, Шарль, у мадам Элен была внешность хорошенькой куклы, но это была женщина немалого ума.
– И что же?
– А то, что она отлично понимала, что красавчик Пьер Вальер не обязательно должен стать хорошим мужем.
– Ты уверена в том, что говоришь, Леони?
– Да все, кто работал у Ардекуров, скажет тебе, что единственным предметом разногласий в доме был этот брак, которого мадам Элен не хотела. А теперь же, когда ее больше нет, мадмуазель Мишель не станет долго ждать, увидишь… Если ты хочешь знать мое мнение, Шарль, для нее это будет большим несчастьем.
– Но мадмуазель Мишель производит впечатление разумной девушки.
– Если бы ты прожил столько сколько я, Шарль, то понял бы, что в подобных делах разум не играет большой роли.
– А что думают об этом союзе Вальеры?
– Для них замечательно иметь невесткой дочь Ардекуров! Поверь мне, они не станут задерживать дело, особенно теперь!
* * *Из бистро по улице Вечности я позвонил Эстушу и попросил его прийти, как можно скорее. Ожидая подчиненного, я повторял про себя, что чаще всего бывает трудно разобраться в самых простых вещах. Я чувствовал самое большое доверие к словам Леони относительно малейших проявлений обыденной жизни. И если даже Леони была в курсе намерений Мишель Ардекур и неприятия этого брака мачехой, то об этом должен был знать и месье Понсе! Почему же он опять сказал лишь часть правды? Что это – мания или тактика?
Когда пришел Эстуш, мы опять отправились к Ардекурам. Лицо месье Понсе, при нашем появлении, снова приняло выражение загнанного человека. Мишель лишь удостоила нас вздохом:
– Опять?
– Видите ли, мадмуазель, самое прискорбное в нашей профессии – это то, что мы доставляем неприятности другим. Поймите, мы хотим все прояснить в деле о гибели ваших родителей, и если бы вы захотели и согласились бы нам помочь, я уверен,– все пошло бы намного быстрее.
– Допустим! Что вам нужно на этот раз?
– Я хотел бы просмотреть бумаги вашего отца и предпочел бы получить на это ваше согласие.
Она неопределенно пожала плечами.
– Не стесняйтесь. Месье Понсе будет в вашем распоряжении.
– О, с помощью месье Понсе мой коллега быстро справится с делом. Пока же они будут работать, мы могли бы кое-что прояснить, если вы согласны, мадмуазель.
– Хорошо.
Я прошел за ней в приемную, украшенную предметами прикладного искусства.
– Итак, господин комиссар, чем могу быть вам полезна?
– Мадмуазель, я собрал очень противоречивые сведения о том, что касается лично вас.
– Что касается меня?
– Скажите, действительно ли мадам Ардекур не одобряла ваш будущий брак, ведь говорят…
Она сухо оборвала меня.
– Было бы интересно знать, господин комиссар, чем мои чувства к месье Вальеру могут помочь вашему расследованию?
– Пока еще не знаю, мадмуазель, но в таком запутанном деле все может оказаться полезным.
– В таком случае, знайте, что мои родители, и особенно мачеха, не очень тепло восприняли мое желание выйти замуж за Пьера. Мать Пьера, мадам Вальер, очень властная женщина, и воспитала своего сына так, что он не может принять ни одного решения без совета с ней. Это может казаться смешным…, да что там скрывать, это действительно смешно, но нужно воспринимать Пьера таким, какой он есть.
Вполголоса я сказал:
– Но вас ведь никто не заставляет его воспринимать?
Ее голос стал более резким.
– А вот это, господин комиссар, мое дело. Я воспринимаю Пьера таким, какой он есть, и именно за него я выйду замуж. Я надеюсь, что сумею вырвать его из-под материнского влияния, и уверена, что он станет настоящим мужчиной. Во всяком случае, я его люблю, а это основное.
– Без всякого сомнения.
Она проворчала:
– Очень вам благодарна за одобрение, господин комиссар.
Я решился еще кое-что уточнить:
– Был ли месье Понсе посвящен в ваши намерения выйти замуж за месье Вальера против воли родителей?
– Мы ничего не скрывали от месье Жана.
– Благодарю вас. Извините, но я должен сказать вам, мадмуазель, что мое начальство не совсем уверено в том, что гибель ваших родителей произошла не по их собственной вине?
– Я догадывалась об этом, но не понимаю, разве кража двадцати миллионов – это недостаточное доказательство?
– Еще нужно доказать, мадмуазель, что кража действительно имела место.
– Ну это уж слишком! Ведь миллионы же все-таки исчезли?
– Они действительно исчезли. Но, не исключена возможность, что господин Ардекур сам взял эти деньги, чтобы либо передать нотариусу, либо перевести на свой банковский счет. К сожалению, можно допустить и то, что господин Ардекур, извините, растратил их…
Она не сразу поняла смысл моих рассуждений.
– Растратил…?
– Иногда бывает, мадмуазель, что люди, становящиеся обладателями больших сумм, поддаются искушению…
– И вы подумали, что папа смог?…
– Мы обязаны считаться со всеми возможными вариантами.
Мишель вскочила:
– Итак, вам мало того, что вы ославили моего отца как убийцу. Теперь вы делаете из него еще и вора!
Эстуш своим появлением избавил меня от ответа.
– Можно вас на пару слов, господин комиссар?
Я подошел к двери.
– Я нашел это в одной папке, прямо на виду.
Он протянул мне листки бумаги, отпечатанные на машинке. С первого взгляда я понял, что речь в них шла о результатах игры на ипподромном тотализаторе. И результаты эти были явно отрицательными, о чем свидетельствовали цифры внизу. Пока я читал, Эстуш тихо сказал:
– Может это объясняет исчезновение двадцати миллионов мадам Триганс?
Меня же заботило только одно:
– А Понсе видел эти бумаги?
– Нет.
– Отлично. Простите, мадмуазель Ардекур, меня срочно вызывают.
Проходя мимо стола, за которым работал Понсе, я остановился:
– Скажите, старина, не играете ли вы иногда на скачках?
– На скачках? Ну нет, пусть этим занимаются дураки.
Выходя на улицу Руайе, я подумал о том, что бедняга Понсе, очевидно, впервые в своей трудовой жизни столь пренебрежительно отозвался о хозяине.
* * *Оставив своих сотрудников в Сент-Этьене, я вернулся в Лион и по приезде сразу же вызвал инспектора, который специализировался по азартным играм. Я передал ему листы, найденные у Ардекура, и попросил как можно скорее изучить их и дать свое заключение. Инспектору досталась копия; оригинал же я отдал эксперту. Его заключение пришло первым: длинные колонки цифр и клички лошадей были отпечатаны на машинке "Руаяль-Бюро", которая находилась в превосходном состоянии и, увы, без единого отличительного следа. Кроме того коллега утверждал, что работа была выполнена человеком, отлично разбиравшемся в дактилографии. Инспектор по азартным играм заставил меня ждать ответа более часа. В его заключении было сказано, что в документах речь шла о незаконных и, в основном, неудачных пари, заключенных в первые шесть месяцев этого года. Общая сумма проигрыша достигала двадцати миллионов старых франков.
Инспектор также сообщил, что величина разыгрываемых сумм исключала мысль о букмейкере-стефанце. По его мнению игра, скорей всего, происходила в Лионе или Париже, куда по телефону передавались указания.
Со всеми этими сведениями я и пошел к Главному комиссару. Месье Ретонваль с большим вниманием выслушал меня, и, когда я закончил, заявил:
– Мне очень жаль, Лавердин, но, по-моему, это ставит крест на версиях, которые вы так тщательно разрабатывали.
– Может быть, господин Главный комиссар.
– Больше, чем может быть, Лавердин! Теперь очевидно, что своим видом добропорядочного спокойного обывателя, уважаемого всеми соседями, Ардекур скрывал пристрастие к азартным играм. Судя по расчетам, ему не везло, и чтобы вернуть проигранное, как это всегда бывает в подобных случаях, он постоянно увеличивал ставки, которые в конце концов превысили все его состояние. И тогда случилось то, что должно было случиться: из-за нехватки денег он воспользовался доверенной ему суммой и проиграл ее, как и свое состояние. Чтобы объяснить внезапное исчезновение двадцати миллионов мадам Триганс, было бы естественным предположить, что Ардекур долгое время играл под честное слово, и только потом пришло время расплачиваться, что он и сделал при помощи миллионов, лежавших в сейфе. Естественно, он предвидел, что за этим последует, и чтобы избежать бесчестия,– а ведь по принципам обывательской морали, смерть избавляет от бесчестия,– он решил застрелиться. Но прежде, поскольку он был очень привязан к своей жене и не хотел, чтобы она жила с запятнанной фамилией, он застрелил и ее. Можно предположить, что находись в этот момент рядом дочь, ее постигла бы та же участь. В итоге,– получается обыкновенное дело, Лавердин, которое не стоит усложнять.
