Ольга Лаврова - Мафия
Во второй комнате в пульсирующем свете цветомузыки мечутся в танце несколько пар, употребивших взвинчивающие снадобья.
В передней дежурит тип лет тридцати с литыми кулаками - привратник и вышибала; он участвовал во встрече на природе.
Раздается сигнальный звонок в дверь: длинный, три коротких, длинный. Вышибала смотрит в глазок.
Появляется бдительный хозяин и тоже смотрит в глазок, успокаивается, сам открывает дверь с пятью замками.
В притон барски вваливается импозантный мужчина, растрачивающий последние мгновения средних лет.
- Ох, устал! - жалуется басом он хозяину, скидывая плащ и охорашиваясь. Но играл сегодня, как бог. Кого-то ранили стрелой... средние века... житуха... А теперь как белка в колесе, дышим окислами свинца, воду пьем переработанную из канализации... Кто у тебя?
- Как обычно, шпана.
- Это хор-р-рошо! Педиков нет?
- Пока нет. - Хозяин ведет гостя на кухню. - Что будете?
- Давай, братец, так: сначала вздернуться, повеселиться, потом - в отпад. Чего-нибудь новенького попробовать нет?
- Фирменное достали. ЛСД.
- Брось контрабанду, засыплешься, - рокочет бас. - Давай героинчику. И кого-нибудь за компанию пригласи, не одному же. - Бас кладет в карман хозяину три сотенных. - Поблатнее. С самого дна зачерпни, с самого дна... Кха, голос сел... Человек - это звучит... не звучит, вер-рно?
В этот миг квартирную дверь одним ударом высаживают внутрь, привратника скручивают. Квартира наполняется сотрудниками милиции во главе с Томиным. При нем Сажин и Курков.
- Всем оставаться на местах! - звучит команда, усиленная мегафоном.
Но клиенты - особенно те, что танцевали, - не намерены безропотно сдаваться. Взвинченные наркотическим допингом, они в схватке необычайно сильны и изворотливы.
Вот облепленный милиционерами парень вырывается в переднюю и колесом катится к выходной двери.
- Сеть! - кричит Томин.
Парня отпускают, он вскакивает и тут же оказывается спеленутым наброшенной сетью.
Второго беснующегося тем же порядком усмиряют в танцевальной комнате.
- Понятые, фотограф, начинайте! - заглушает галдеж и выкрики команда Томина.
В коридоре появляется бас.
- Зачем так кричать? - морщится он.
Томин отводит микрофон от губ.
- Перестали бы вы шляться по злачным местам, - говорит он.
- Разрешите взять пальтишко? - тянется бас к вешалке.
- Еще встретимся на подобной почве - обещаю неприятности. Сколько можно спекулировать на том, что вас любят?
- Вы мне испортили вечер, - капризно рокочет бас и скрывается.
- Зачем вы его отпустили? - резковато вопрошает Курков.
- Отвали, Коля! У него неоперабельный рак. И он знает, и все.
В опиумокурильне орудует со вспышкой фотограф.
Вдруг один из курильщиков, лежавший, казалось, без сознания, вскакивает и, словно подброшенный взрывной волной, вылетает на балкон. Сажин настигает его в прыжке и втаскивает обратно.
А на кухне хозяин притона протягивает Куркову паспорт.
- Я тут даже не прописан. Зашел, как все, просто в гости. Гляжу, что-то странное, как раз собирался домой...
Выстрел, выстрел, выстрел. Два в голову, один в грудь. Но человек не валится, потому что он фанерный, лишь для достоверности одетый в пиджак и брюки. За спиной его - сарай, принимающий в свое нутро пули, прошивающие чучело навылет и те, что пролетели мимо цели. Стреляют из пистолетов с глушителями.
Это тренируются и развлекаются "мальчики" Хомутовой. Стреляют с ходу, с поворота, в падении, через плечо назад.
- Пах-пах! - азартно восклицает пухлый юноша с младенчески-старообразным лицом и тоже палит куда-то, но из игрушечного пистолета.
Неловко оступившись на ровном месте, он падает, хныкает раз-другой, его заботливо поднимают, отряхивают, делают "козу", и он смеется.
Появляется Хомутова:
- Хватит, мальчики! Мишеньку кормить надо.
Она уводит сына за руку, "мальчики" растягиваются на пожухлой траве.
Выдался хороший осенний денек, и на даче у Хомутовой собралась своя компания. Дом стоит на большом участке, который обнесен непроглядным дощатым забором. Помимо стрельбища, на нем есть еще одна достопримечательность детская площадка с песочницей и множеством легких, очень крупных игрушек.
За садовым столиком Хомутова кормит сына. Ест он наполовину сам и с большим аппетитом, но координация движений не всегда точна, приходится придерживать и направлять руку с ложкой и вытирать подбородок.
Хомутова лучится нежностью и курлыкает с ним, как с младенцем.
- Вот так, вот так. Мишенька кушает котлетку... Мишенька... Что Мишенька кушает?
- Котетку, - картавит он.
- Правильно. А глазки моргают, моргают глазоньки, дождик будет.
- Додик.
- Ты мое солнышко, с тобой бюро прогнозов не нужно. Ты мой всегда маленький сыночка... Вот эту помидорку мы сейчас раз...
Коля издали посматривает на семейную идиллию:
- От рождения такой?
- Может, от пожара.
Коля явно не понимает, о чем речь.
- Не в курсе? Патрон, можно сказать, подвиг совершил, а ты не в курсе! Крушанский рад рассказать ему о Ковале. - Ты знаешь хоть, что за человек он был?
- Знаю, крупный.
- Не то слово. Гигантский человек! Хозяин снабжения половины Севера. Бывало, у нас в любом президиуме - Коваль.
- Пострадал, выходит, от перестройки?
- Это она пострадала, что без Коваля осталась. И без нас с тобой тоже.
- Ну а подвиг?
- Мишеньку из огня вынес. Барак загорелся, уже крыша рухнула.
- В зоне?
- Нет, Люба уже на поселении жила. Под Ковалем и зэки работали, и вольнопоселенцы. Очень его уважали. А уж после этого случая, сам понимаешь.
- Крушанский, за что она все-таки сидела?
Тот прикладывает палец к губам:
- Ни одна душа не знает.
- Батюшки, кто приехал! - слышится возглас Хомутовой.
Миша с радостным мычанием бросается навстречу Ковалю. Тот гладит его по голове, дарит конфеты и игрушку.
- Полгода не видел - и помнит! - поражается Хомутова. - Умница моя!
Однако Мишины ласки затягиваются, и Коваль дает понять взглядом, что есть разговор.
- Поиграйте с Мишенькой, - просит Хомутова "псов", прибывших с патроном.
Они отвлекают ребенка какими-то кунштюками и уводят. Доносится его смех.
- Такой всегда радостный, такой веселый, - улыбается мать.
- Он по-своему счастлив.
- Ну конечно же! - Для Хомутовой это настолько самоочевидно, что ее даже удивляет высказывание Коваля. - Конечно! И никогда не узнает, какая она, жизнь... какие люди. Он счастливей всех!
Под мышкой Коваль держит книгу и теперь протягивает ее Хомутовой. "Технология производства пеньковых канатов", - озадаченно читает она название.
- Пеньку делают из конопли, Любушка, - торжественно сообщает Коваль.
Хомутовой долго объяснять не надо.
- Сырье круглый год!
- Главное - не зависеть от производства на местах. Будем сами диктовать цены. Я присмотрел для начала уютную фабрику. Еще увидишь: выйдем на мировой рынок!
...Крушанский подходит к стрельбищу.
- Позвольте попробовать, - говорит он "мальчикам" и берет пистолет с глушителем. - Нажимать здесь?
И всаживает пулю за пулей почти без разброса в "сердце" мишени.
... - Бать, я пройдусь? - спрашивает скучающий дома Вася.
Морда складывает кукиш.
- Я тебе пройдусь! - и вздрагивает: - В ворота стучат!
С террасы торопливо входит другой Морденок.
- Машина чья-то, - извещает он.
Присутствующие в комнате переглядываются. Чувствуется, что дом на осадном положении.
- Мать в подвал! - распоряжается Морда.
- Погоди, бать, взгляну, - вызывается Вася.
Васю ждут в недобром молчании, один из Мордят, передернув затвор пистолета, становится сбоку окна, второй у двери.
- Отбой! - смеется вернувшийся Вася. - Это из Киева, который на рынке тогда с дядюшкой...
Все облегченно передыхают. Но гости сейчас Морде ни к чему:
- Гони в шею!.. Вот дожили - разгул мафии!
- Да он-то при чем? - заступается Вася. - Может, кокнар привез.
- Никакого кокнара! Сидим тихо, надо переждать!
Морденок у окна сует пистолет за пояс в досаде на напрасную тревогу:
- Батя, ну что, как мыши?
- Сколько можно взаперти сидеть! - поддерживает второй.
- Пошли они со своим трестом!
- Мы ребят соберем! Мы им устроим! - воинственно галдят Мордята.
- А мне вас хоронить?! - с яростным всхлипом вырывается у Морды.
- Не надо благодарить, - говорит Пал Палыч сидящему у него Ардабьеву. Буду рад, если приживетесь в коллективе.
Входит Сажин, здоровается с Ардабьевым, как со знакомым.
- Пал Палыч, Рощин прислал, - очень довольный протягивает сверток размером с буханку черного хлеба.
Знаменский приоткрывает его, растирает щепотку содержимого между пальцев, рассматривает, подносит к носу, спрашивает:
- Пробу в лабораторию?
- Сдали.
Знаменский кивком отпускает Сажина, сверток убирает в сейф. У Ардабьева тревожно раздуваются ноздри.
