Ольга Хмельницкая - Темное прошлое прекрасного принца
– Думаешь о муже? – спросил Сусанину Рем, лежащий рядом на спине.
Она кивнула.
– Расскажи мне о нем, – попросил Фильчиков. – Он же вроде потерял работу? Его уволили по статье? Злоупотребление служебным положением?
– Угу.
– Избил кого-то?
– Подозреваемого.
– Ах, как нехорошо. И, небось, не в первый раз.
– Не в первый, – вздохнула Вася и перевернулась на живот, – но раньше ему сходило все с рук. В этот же раз парень оказался племянником друга детства прокурора.
Василиса вздохнула еще раз и поерзала на кровати, укладываясь поудобнее.
– И теперь твой супруг, бывший капитан милиции, сидит дома без работы, – подытожил Рем.
– К сожалению.
– Назад в милицию его не возьмут.
– Факт.
– А в охранное агентство какое-нибудь он устроиться не пытался?
– Не хочет.
– Я его понимаю… Ну ладно, – сказал Рем, встал и накинул свой халат, – пойдем, обсудим Ксению Дюк и финансовые вопросы. До десяти утра осталось всего ничего, а нам срочно нужно что-то решать. Сколько, говоришь, составят наши убытки?
– Один миллион четыреста семнадцать тысяч сто одиннадцать долларов, если она сорвет запись альбома. Плюс пятьдесят две тысячи, в которые уже обошлись отмененные концерты.
– Ладно, – сказал Фильчиков, скрипнув зубами, – пойдем и посмотрим калькуляцию. Может, еще что-то можно сделать. А потом нам придется ехать к Ксении домой и вправлять ей мозги. Убытки на полтора миллиона долларов – это, как ты правильно сказала, банкротство нашего центра. Мы не можем этого допустить, Василиса. Никак не можем!
– Рома, я ужасная трусиха, – сказала Майя, разглядывая луну, которая в эту ночь была особенно яркой. – На прошлой неделе я смотрела фильм ужасов про птицефабрику – и чуть не умерла.
– Фильмы ужасов созданы для того, чтобы зритель рыдал от страха, – изрек Роман, – главное, чтобы ты не страдала от необоснованных страхов в реальной жизни. Потому что страх мешает человеку действовать эффективно и приводит ко лжи.
Роман закурил. Красный огонек сигареты отразился в его глазах.
– То есть человек врет, потому что боится, – перефразировала Майя его мысль.
Они пересекли двор и пошли к проспекту, пустынному в такое позднее время.
– Да, – кивнул Роман.
Он остановился, глубоко затянулся, а потом выпустил в черное небо струю дыма. Недавно прошел дождь, и на улице было прохладно и влажно.
– Когда человек напуган, он врет, потому что соврать легко. Но в долгосрочной перспективе это никогда не оправдывается, – добавил Тряпкин, выдвинув нижнюю челюсть вперед. Он был убежден, что этот нехитрый трюк делает его лицо более мужественным.
– Странно, – пожала плечами Майя, – чтобы соврать, надо ведь дополнительно напрячься. А в ситуации стресса логично было бы идти по пути наименьшего сопротивления и говорить правду.
– В теории – да, но на практике обычно бывает наоборот.
– То есть врать – легче.
– Похоже на то, хотя мысль и выглядит на первый взгляд странной.
– Но! – глубокомысленно заметила Майя, поднимая брови вверх. Она была убеждена, что этот прием позволит ей оттянуть появление морщин вокруг глаз. – Нельзя всех стричь под одну гребенку. Я думаю, что есть люди, которые от природы более честны, чем другие.
– Несомненно.
Роман выбросил окурок. Тот прочертил в воздухе большую красную дугу и зашипел, упав в лужу. Стало темно, и, пользуясь тем, что его никто не видит, Роман тут же вдвинул торчащую челюсть назад.
– А ты? Честен? – спросила Майя, незаметно почесавшись в темноте под мышкой.
– Пару раз я был весьма откровенным, – сказал Рома, и в его голосе зазвенела поэтическая грусть, – но этого никто не оценил.
– Всего пару раз? Что-то мало, – засомневалась Майя, переставая чесаться.
– Да? – засмеялся Роман. – А я думаю, что второй раз был абсолютно лишним. Шучу, – добавил он, закурил еще одну сигарету и снова выдвинул челюсть.
Решив уехать домой в Выборг, Ксения почти успокоилась. Она умылась, смыв с лица слезы, сделала себе чай и достала из буфета пряники, здраво рассудив, что стройная фигура в Выборге ей ни к чему. Телевизор продолжал работать. На этот раз показывали сериал – то ли бразильский, то ли мексиканский. Основная интрига заключалась в том, что красивый, представительный и богатый Педро никак не может выбрать из двух женщин одну и страшно из-за этого мучается и, что самое печальное, мучает и женщин, и окружающих родственников, и знакомых, и даже съемочную группу с режиссером во главе. По мнению Ксении, первая из женщин Педро была намного красивее второй, но не объяснишь же это через экран!
– К тому же красота – не главное, – сказала Дюк сама себе. – Вот у нас был случай: от одной певицы ушел муж. Она, певица, была девушкой красоты поистине неземной, и ножки длинные, и грудь высокая, и живот плоский, и кожа гладкая, а глаза… О, какие у нее глаза!
И Ксения стала с удовольствием вспоминать, как потрясен был артистический цех, впервые увидев новую подругу вышеупомянутого мужчины. Короткие и кривые ножки мелко семенили. Очки со стеклами трехсантиметровой толщины еле держались на кончике носа. Прыщи, плотно покрывавшие физиономию, не давали разглядеть черты лица. А одежда! Вместо того чтобы хоть чуть-чуть скрывать недостатки, она изо всех сил их подчеркивала. А мужчина – ничего. Любовался!
– Мужская натура сложна и непонятна, – резюмировала Дюк, снова вспомнила про Пуканцева, и слезы заструились по ее свежевымытому лицу.
Ксения встала, выключила телевизор и начала собирать вещи в большой дорожный чемодан. Она складывала одежду и думала о том, что надо будет позвонить хозяйке квартиры и предупредить, что жиличка съезжает, а потом позвонить Рему Яковлевичу Фильчикову и сообщить, что она завершила карьеру и едет домой. Какой-то там контракт? Ерунда! Пусть попытаются ее остановить… Она уезжает – и точка! Ее сердце разбито. Выжжено напалмом. Там, где еще недавно цвели сады, теперь сплошная пустыня Гоби.
Зазвонил телефон. Секунд двадцать Ксения искала аппарат, который завалился за диван, схватила его в руки, посмотрела на номер звонящего и, буквально теряя сознание, нажала на «yes».
Это был Игорь.
Петр Петрович проснулся пару часов спустя оттого, что в желудке настойчиво урчало.
«Объелся-таки колбасой», – грустно подумал Сусанин.
Под одеялом было тепло и уютно, но без жены несколько одиноко. Вспомнив о супруге, Петр нахмурился. Он встал, потянулся и на всякий случай обошел квартиру. Василисы все еще не было, и ему это очень не понравилось. У Сусанина было исключительное чутье на сомнительные ситуации, и теперь шестое чувство совершенно однозначно говорило ему: что-то здесь не так. Все это было очень неправильным – и отъезд Василисы ночью, и ее долгое отсутствие, и то, что она уехала молча, ничего ему не сказав. Да, он спал. Но она должна была его разбудить, потому что Васька никогда не останавливалась перед тем, чтобы растолкать его, даже если ей просто надо было рассказать интересный сон.
Он заглянул в комнату. Дочь, так удачно отвлекавшая его разговорами о Ксении Дюк, спала. Петр Петрович вернулся на кухню, встал перед холодильником и понял, что с каждой секундой дышит все тяжелее и тяжелее, как будто он готовился к бою. В квартире пахло изменой, Сусанин был в этом уверен. Вася уехала ночью к Фильчикову не только из-за взбалмошной певицы. Была еще причина! Петр стоял босиком на кафельном полу и, как оборотень, становился другим человеком. Сейчас его уже не интересовала колбаса. Его не волновала Лиза Гондураскина и обстоятельства его позорного увольнения из органов внутренних дел. Его не будоражила мысль о предстоящем убийстве Майи. Он был как гончая, которая взяла след. Честно говоря, Сусанин не раз ощущал в себе странное родство с собаками, которых встречал на улице, да и нездоровая страсть к колбасе наводила его на мысли, что не все люди произошли от обезьян, некоторые являлись прямыми потомками волков. Ну, или волкодавов. В этом вопросе Петр Петрович еще не определился. Впрочем, он точно знал, что его начальство недалеко ушло от макак.
«Особенно похож на гамадрила майор Чабрецов», – мстительно и не к месту подумал Сусанин, усилием воли отогнал жгучее воспоминание о своем профессиональном провале, окинул кухню нехорошим взглядом покрасневших глаз и принялся обыскивать квартиру в поисках улик.
– Але, – недовольно сказал в трубку Фильчиков, повернувшись к Василисе спиной. – Ксения, это ты?
В трубке что-то неразборчиво пропищало. Василиса прислушалась, но так ничего и не разобрала.
– Да что ты говоришь? – пробормотал Рем и встал. Голый и со спины, он выглядел огромным и волосатым.
Пищание стало более отчетливым, но все равно смысла Сусаниной уловить не удавалось. Голос у Рема был растерянным, как будто ему сообщили нечто из ряда вон выходящее, ни в какие рамки не вписывающееся, и он не знает, что теперь делать.
