Светлана Храмова - Контракт

— Я шампанское не пью, — моя реплика показалась неуместным вредничаньем, ведь небольшая заминка продиктована заботой о нас, только ею одной!

Настроение у меня испортилось окончательно, и до конца дня улыбаться не хотелось, а улыбаться из вежливости, с усилием растягивая рот в форму «чи-из!» я не умею. Нахохленность воспринималась капризом, даже Т. испытывал некоторую неловкость. Мы уже ехали куда-то по петляющей дороге, а я шипела ему прямо в ухо: «Она привыкла к безусловному подчинению, для нее все мы — только декорация, должны следовать указаниям. Хозяйский способ обращаться с гостями, только и всего».

Т. слушал, кивал, считал причиной шипения обычную женскую ревность, я на миг перестала быть центром внимания и от этого злюсь. Никому, по большому счету, не было дела до моего бурчания, что разозлило вконец.

Весь день не могла обрести внутреннее равновесие, хоть и не случилось ничего особенного. Со мной это нечасто, но бывает — если уж потеряла баланс, то напрочь — и хотела бы высветлить взгляд, а не происходит. Я не управляю собственными настроениями, могу только наблюдать за собой, будто со стороны, и анализировать, в результате реакции оказываются точными. Наверное, я подсознательно хотела объяснить Лене, что есть люди, которых она подчинить не может, ее бизнес-навыки не срабатывают. Для таких женщин предсказуемые люди скучны, они поневоле оживляются, когда наталкиваются на сопротивление, неприятие не смущает нисколько, препятствия раззадоривают. Но блондиночка Лена на миг потеряла безапелляционную уверенность и заинтересовалась моей персоной нешуточно, заподозрив существование нетипичной модели homo sapiens. Если разгадает — то в будущем к встречам с такими, как я, подготовится основательней.

Во время дурацких экскурсий, а запланировано их было великое множество, она держалась возле меня, никак не реагируя на попытки отстраниться и уйти в сторону. Лена охотно делилась секретами бизнеса, откровенность поначалу настораживала, но она просчитала мгновенно — вреда от меня никакого, а тема беспроигрышная. Я не имела ни малейшего представления, каким образом куются состояния в Москве, новые владетельные господа с миллиардными счетами в швейцарских банках представлялись чем-то вроде необъяснимых курьезов, в непроходимом лабиринте затянувшихся социальных потрясений неизбежно возникают сверкающие сталактитовые наросты, зловещие по факту. Лена, как выяснилось, продавала в Москве ювелирные изделия из Европы. Оптом и весьма успешно.

Лена исповедовалась длинно, обстоятельно:

— Из Рязани в Москву учиться приехала, ВГИК, теоретик кино, не кот чихнул. Прямая дорога в нищету, по новому летосчислению. Не помню уже, как закрутилось — в авантюру влезла, кредит огромный взяла, сообразила, что ювелиркой заниматься можно и нужно, ниша на тот момент не занята, двадцать лет уже прошло с того момента, но я вовремя начала. И по ходу думать успевала. Сейчас не верится и вспоминать страшно, но смогла команду сколотить, с банком-патроном рассталась без скандала, когда необходимости в банковских деньгах уже не было. Патроны не ожидали, что я раскручусь, не подготовились. А у меня уже и связи, и продажи — и завязано дело на мне. Вот так. Понемногу, шаг за шагом, с магазинами контракты, по-белому, а продавцам платим по-черному — за успехи в торговле у них кругленькие процентики, во всем мире принято. Продает мое кольцо — получает деньги. Не мое — не получает. Подотчетны они мне.

— Ты хочешь сказать, когда предлагают обратить внимание на колечко, то по причине? — оживилась я.

— Именно! — Лена заговорщически улыбается, забыв, что я не партнер по бизнесу.

— А подделки в бутиках могут быть?

— Еще как. Запросто. Ты приходишь в «Тиффани», и продают тебе колье. У тебя никакой уверенности нет в подлинности. Много фирм, специализирующихся на копиях, много способов продать то, а не это.

— Невероятно! — Инсайдерская информация никак не совмещалась с моими скромными познаниями. Впрочем, что я знаю о купле-продаже? Ничего не знаю.

— Но я «Тиффани» не продаю. — Лену возгласы дилетантки не смущали нисколько. Раззадоривали. — Специализируюсь на продаже прямых копий для среднего класса, желающего понтоваться. В России средний класс — не совсем понятные люди, они могут быть и с достатком, и без оного. Чуть богаче нищих на вокзале — уже средний класс. И девочке очень приятно купить колечко и сережки «как на картинке в журнале».

— А зачем ей «как на картинке»? Каждый же поймет, что ненастоящее.

— Девочке дела нет. Ей хочется то, что в журнале. Это, Тиночка, называется ласковым словом «маркетинг». Психология. Мне такая психология по душе. Но главное, я сначала узнала, что именно ждут от меня, а потом стала продавать. У меня на тренировки деньги не уходили, иначе мы бы сейчас не по Женеве гуляли, а… да мы бы и не встретились никогда, — неожиданно заключила Лена, — как теоретику от кинематографа мне сюда бы в жизни не дотянуться.

— А ты какие драгоценности носишь?

— Любые. Вечерние днем могу нацепить. Разницы нет вообще-то.

Я увидела здание с неоновыми буквами «GRAFF», реющими во вкрадчиво сползающем на город сумраке.

— А эту марку продаешь? Восхитительные штуки, ты как считаешь? Безумные цены, но красиво!

— Что тут считать? Если есть желание — можем пойти туда завтра же, покажешь красивое — я тебе копию сделаю, будет в десять раз дешевле, никто не отличит!

— Ужас какой! — Я вовсе потерялась: говорю с Леной, как подружка из общежития, она сделала меня сообщницей и товаркой в момент. Браво! Но какая разница, никто мне такого не рассказывал. Я задумалась над новыми перспективами и силилась понять — шутит она или всерьез. Нет, я, конечно же, не стану вытворять такие штуки, но смешно. И занятно — Лена без усилия про подделки рассказывает. И без страха. Будто вообще никогда ничего не боялась.

Это я и сказала ей, насчет страха:

— Неужели никогда страшно не было?

— Двадцать лет назад для испуга времени не было, потом… тоже не до того, связи настраивала, контакты, контракты, договоры о намерениях, соглашения о сотрудничестве, игры со спонсорами, кредитами. Некогда было. Теперь и смысла нет — я могу прекратить работать хоть завтра, швейцарский банк меня не обманет, три квартиры в Москве куплены, сын учится фирмой моей управлять, а я картины писать предпочитаю. Пейзажи.

— А политика, власть сменится? Социальные потрясения?

— Да у меня не того масштаба состояние, чтобы кто-то всерьез интересовался, даже при смене власти. Мне и детям хватит, можем уже не тревожиться. А границы разумного я не переступала. Замечено в России: если состояние в баксах свыше ста миллионов — бизнесы разваливаются, хозяева исчезают куда-то, часто как сквозь землю, до суда не доходит. Это нужно принимать как данность. И понимать. Я понимаю.

— Лена, ты дважды сказала «детям». А кто они, где? Тинейджеры-подростки?

— Взрослые уже, два красавца, первого совсем рано родила. Второго вовремя. Муж мне очень помогал в свое время, мы не так давно в разводе, но и по сей день сотрудничество честное.

Я окончательно перестала что-либо понимать: либо она сказки мне рассказывает, либо и впрямь аномалия. У меня другие сведения о женщинах в русском бизнесе. Сталкивалась мельком, но подробности не радовали.

— Лен, а в Москве ты одна такая? Успешная, непотопляемая, мужем и детьми обогретая?

— И молодого любовника не забудь, мы с Андреем уже двенадцать лет вместе. Романтическая связь. Для души, главным образом, для души.

Лена будто продолжала, но тема сменилась кардинально:

— У меня есть подруги — нигде не промахнулись, никуда не опоздали. Все рассчитывают наперед, любые неожиданности. Порода редкая, но существует. Что интересно, нет у нас жалоб на мужчин, бабий вопль «мужики-козлы» не поддерживаем. Думать надо, думать. Вовремя думать. Сейчас уже что? Иногда и сердце барахлит, давление скачет, здоровье ни к черту.

— А с виду никаких признаков!

— Это я недавно из Индии вернулась, две недели в специальном санатории. Одежду по прибытии отдаешь, с поклоном сари приносят, надеваешь. Благовониями натираешься, ешь диковинные фрукты и пьешь каплями масло, тебе предписанное, сначала тест проходишь. Ни волнений, ни суеты, очищаешься внутренне полностью — и от шлаков, и от злости. Злости у меня не было, но усталость неимоверная накопилась. А усталость — та же злость.

Живешь вне суеты, дурманящий долгий сон, время зависает куполом, иногда сама себя внутри купола видишь. Еще одну себя, другую — высвобожденную, невесомую. Распорядок дня так придуман, смутные мысли уходят, просыпаешься — и без специальных усилий воспринимаешь солнце как чудо. Мелочи, мелочи, непривычный уклад, по любому поводу вежливые предписания и ограничения, салаты в диковинных тарелках по расписанию, у дверей оставляют. Диковинность — ключевое слово. Это невероятно, но целый день жуешь что-то странное, глотаешь, смена вкуса и ощущений каким-то образом влияет на перемены в сознании, боль и страдание, как злые духи, наружу выпрыгивают.