Марина Серова - Последнее желание приговоренной

Марина Серова

Последнее желание приговоренной

Глава 1 СОБАЧЬИ СТРАСТИ

С тех пор как чудовищный соседский полукрокодил-полубегемот, только по вопиющему недоразумению именуемый собакой породы ротвейлер, растерзал мою сумочку своими жуткими зубищами, а потом издох в конвульсиях, благо раскусил баллончик с мощнейшим нервно-паралитическим снадобьем, я окончательно возненавидела собак.

Оно, конечно: собака — друг человека, но, как известно, друг познается в беде. А мне все эти беды и приносили представители собачьего рода. Так что я не причисляла собак к своим друзьям, а замечательное дог-шоу «Я и моя собака», демонстрируемое на канале НТВ, могла смотреть не более одной секунды — до первого лая и первого появления волосатой клыкастой морды на экране.

Впрочем, судя по последним событиям, собаки приносили беспокойство не только тем, кто явно их недолюбливал. Мой сосед (не тот, который держал полукрокодила-полубегемота, а другой, живший в коттедже справа от моего) едва не угодил в психушку из-за своей собаки.

И это несмотря на то, что обладал железобетонной нервной системой, и всякому, кто взглянул бы на его квадратную физиономию с широкими скулами и массивными надбровными дугами, которым позавидовал бы любой неандерталец, показалось бы странным, что этого человека вообще что-то может волновать.

А тут…

Возле коттеджа этого замечательного новорусского индивидуума стоял дом, где жила довольно приличная и отнюдь не бандитская семья Кульковых. Муж Дима и жена Юля, моя тезка. Их жилище еще не успели снести, чтобы поставить на освободившемся земельном участке очередную роскошную виллу.

Эти люди жили весьма скромно и тихо, но тем не менее их доходов вполне хватало на то, чтобы содержать огромного лохматого пса с на редкость миролюбивым нравом и со столь же редким и откровенно идиотским сионистским прозвищем Либерзон.

Пес по кличке Либерзон в самом деле мухи не обидел бы — в отличие от псов упомянутого выше соседа с квадратным лицом. У последнего проживали две собаки, и если громадный лабрадор мог свободно расхаживать по всему дому, то второй, щенок добермана, обладал таким свирепым нравом, что его держали в клетке, прутья которой он постоянно грыз.

Кульковы все время слышали вой и рев этого представителя подрастающего собачьего племени.

Нет надобности говорить, что хозяин этого исчадия ада был безмерно горд злобностью своего пса.

И вот — в один отнюдь не прекрасный вечер! — вернувшаяся с прогулки собака Кульковых принесла в зубах грязный, перепачканный в земле ком, в котором был с ужасом опознан щенок добермана соседа-бандита. Разумеется, двух мнений быть не могло: добродушный пес Кульковых просто-напросто задушил злобного малявку, выйдя из себя один-единственный раз за всю свою тихую и мирную жизнь.

Один-единственный. Но кому от этого легче? Если сосед узнает о безвременной кончине своего свирепого любимца, то он пристрелит пса Либерзона немедленно, а если что, то под горячую руку могут попасть и сами хозяева.

Пристрелит, закопает где-нибудь в овраге — и поминай как звали.

Кульковы развили бурную деятельность. Грязный трупик добермана-недоросля был извлечен из пасти лохматой громадины Либерзона, отмыт от грязи и заботливо высушен феном. Ему придали максимально жизнеспособный облик, и ночью глава семейства Кульковых перелез через соседский забор, прокрался к клетке, в которой содержался доберман, и положил туда чистенького, тихонького и спокойненького песика.

И закрыл дверцу.

…Наутро ко мне пришел сосед — хозяин добермана. Он был явно ошеломлен, на квадратной физиономии застыло смешанное с досадой недоумение.

В руке он держал бутылку виски, что для него было неслыханным отступлением от собственных норм жизни.

— Вот что, Юлька… это… Сергевна, — запинаясь, выговорил он. — Ты это… давай со мной выпьем. Что-то… не того.

— С утра, Борисыч? — недоуменно спросила я. — Что случилось-то? Налоговая наехала, и не можешь спокойно спать, а?

— Да не, — махнул рукой он. — Какое там… Тут, понимаешь, еще похлеще будет. Ты моего Лорда помнишь?

— Это который?

— Который типа в клетке жил. Ну, он еще напал на ручного крокодила Вована из восемнадцатого коттеджа и откусил тому хвост.

— Кому — Вовану? — тупо спросила я.

— Да не… у Вована нет хвоста. Крокодилу. Так вот, — сосед поставил бутылку виски на пол, оглянулся по сторонам, а потом приблизил ко мне свое широченное лицо и продолжил: — Вчера Лорд сдох.

— Да ну? — равнодушно спросила я. — Подрался, что ли? Или крокодил вендетту организовал?

Насчет «вендетты» сосед пропустил мимо ушей. Он поднял к потолку короткий толстый палец и произнес:

— Да не… обожрался чего-то. И ласты склеил. Жалко, конечно. Я хотел ему памятник поставить… типа из гранита. Ну, как вот Толян Рыжий… который из султановских бойцов. У него макака сдохла, так он в трауре ходил неделю. А потом памятник поставил. Скульптуру этой макаки типа. И главное — так эта макака скульптурная на Толяна походит, ё-моё! Как одна мама рожала.

По всей видимости, сосед Борисыч уже изрядно принял на грудь, поскольку в нормальном состоянии с трудом выдавливал из себя больше двух или трех слов в минуту.

— А при чем тут Лорд? — спросила я.

— А я же сказал: сдох он вчера. Я его закопал у забора, место пометил, чтобы потом, значит, туда памятник всунуть. А сегодня утром… — Сосед понизил голос и, взяв с пола виски, отхлебнул здоровенный глоток, — а сегодня утром прохожу мимо клетки, где Лорд жил… а он там!

— Живой?

— Мертвый! В том-то вся и фишка, что полный мертвяк! И главное, чистенький весь, как будто и в земле не лежал! Ведь… ведь никто и не знал, куда я его закопал. Значит… значит, он сам. Вот скажи, Юлька… ты типа грамотная, у губернатора этим… юрисконсультом работаешь… скажи, может такое быть?

— Чтобы мертвый пес выкопался, вычистился и лег в клетку как ни в чем не бывало?

— Ну да!

— Конечно, не может, — ответила я, едва удерживаясь от смеха при виде взбаламученной «непонятками» широкоформатной рожи соседа. — Тоже мне… пес-зомби. Призрак… собаки Баскервилей.

— Чья-чья?

— Это книга такая есть, — уже с досадой проговорила я. — Конан Дойл написал. Про такую милую собаку, которая своих м-м-м… владельцев вот так же, как Лорд тебя, в непонятки кидала.

— Какой такой Конан Дойл? — продолжал выспрашивать Борисыч.

— Писатель, — ответила я.

Глупейшая ситуация с воскресшей собакой объяснилась в тот же день: я просто-напросто пришла взглянуть на разрытую могилу Лорда и по следам определила, что усопший доберман никак не причастен к своему «восстанию из мертвых»: был еще один пес, который зачем-то раскопал могильный холмик и выволок из земли своего помершего собрата.

Еще через полчаса я хохотала во дворе Кульковых, которые как на духу выложили мне всю эту анекдотическую историю, не забыв, впрочем, предупредить меня:

— Вы не говорите соседу. А то он нас самих закопает в эту яму. Только разве что памятник ставить не будет.

— Это понятно, — сказала я, отсмеявшись. — Борисыч у нас человек спонтанный.

После чего я направилась домой, где меня поджидало послание по электронной почте. Оно содержало следующее: «Вице-губернатор…ской области Клейменов В.С. 25 декабря, 19.00. Избирательная кампания».

Вне всякого сомнения, послание было из Центра. От Грома. Даже сервер проверять не стоило.

Я тяжело вздохнула: по всей видимости, и в этот год Рождество справить не удастся. Опять выезд в эту самую губернию, где завершается предвыборная кампания, и там — наверняка! — какие-то несанкционированные завихрения с Клейменовым. Иначе бы меня не вызвали.

Я протянула руку к телефону, намереваясь позвонить в Москву своему непосредственному начальству, но потом отдернула ее, как будто обожглась.

Начальник спецотдела, к которому была приписана я, Андрей Леонидович Суров, он же Гром, не любил, когда его беспокоили по пустякам.

Осталось только предупредить канцелярию губернатора, что числящаяся в штате Максимова Юлия Сергеевна, юрисконсульт губернатора, уезжает в деловую поездку в соседнюю губернию.

Я сняла трубку…

На самом деле мои функции юрисконсульта были чистой фикцией.

Юрисконсульт Максимова — в определенных кругах известная как секретный агент Багира. Чем больше проходило времени, тем меньше я отличала две мои ипостаси — человеческую, так сказать, паспортно-визовую, в которой я значилась как Юлия Сергеевна Максимова, деловая женщина, состоящая в должности юрисконсульта губернатора Тарасовской области. И вторую, функциональную, — спецагент, работающий на засекреченный отдел, созданный в недрах Федеральной службы безопасности.