Илья Деревянко - Западня
– Здравствуйте, дорогой Борис Анатольевич! – подавив легкую панику, вызванную внезапным появлением главбуха, с преувеличенной любезностью произнес коммерсант. – Безмерно рад вас видеть!
– И я!!! И я!!! Уважаемый господин Боб!!! – приторно заулыбался Чубсов.
– Встреча с вами таки неописуемое счастье и блаженство. Ваша всеобъемлющая мудрость, кротость нрава, постоянная забота о ближних повергают меня в благоговение! – заливался соловьем Нелесовский, одновременно думая: «Как же его, суку, грохнуть?! Полезть обниматься да задушить? Ох, боюсь, здоровья не хватит! Или запустить пепельницей в лоб, оглушить, а потом добить стулом? Но вдруг промахнусь? Тогда плохи мои дела! Сомнет! Чересчур упитан, подонок! Массой возьмет! Это тебе не задохлик Юмкин! Интересно, кинжал по-прежнему при нем?»
Тем временем главбух, улыбчиво выслушивая комплименты, лихорадочно прикидывал в уме: «Как, не вызывая у жертвы подозрений, сократить дистанцию, чтобы воспользоваться кинжалом? Нелесовский тварюга хитрая, осторожная! Просто так к себе не подпустит! Вон, руку на тяжелую пепельницу положил, гад! Малость замешкаюсь – врежет промеж глаз, и все!!!»
– Вы, Борис Анатольевич, буквально гениальны! – продолжал петь дифирамбы Боб. – Сверхгениальны! Таки натуральный корифей![13]
– А вы необычайно щедры! – ухитрился вставить в словесный поток коммерсанта льстивую реплику Чубсов.
Нелесовский опешил, раззявив рот. Подобного кульбита он не ожидал. Скупость Боба давно сделалась притчей во языцех.
– Да, да!!! Щедры!!! – не преминул воспользоваться долгожданной паузой Борис Анатольевич. – Бескорыстно отдали никчемной шлюшке Тайке толстенную пачку долларов! Широкий жест! Обычно попрошайкам кидают мелкие монетки, а вы вручили ей не менее десяти тысяч баксов! Я восхищен!
Воспоминание о долларах раскаленным шилом пронзило сквалыжное сердце коммерсанта и оттеснило на задний план все прочие мысли. Огромная сумма выброшена на ветер. Кошмар!!! Беспредел! Почему он раньше не сообразил забрать их назад? Таисия-то отныне пустое место! Ноль без палочки! Ельцов мертв, и толку с Таисии Брониславовны как с козла молока. Даже в публичный дом дочку «бывшего» не продашь. Почти сорок лет. Старовата! Значит, нужно немедля вернуть обратно деньги. Иначе растранжирит! С нее, с дуры, станется! И в наглухо заблокированном здании найдет куда «зелень»[14] сплавить!!! Стервоза!
Обуянный жадностью коммерсант, начисто позабыв о главбухе, выскочил из-за стола, ринулся к двери, и в этот момент Чубсов всадил ему кинжал в живот. Нелесовский согнулся пополам.
– Попался, голубчик! – ехидно сказал Борис Анатольевич. – Ты был абсолютно прав! Я действительно гениален!
– Беспредельщик! – прохрипел господин Боб.
Не удостоив коммерсанта ответом, Чубсов нанес удар в шею и продолжал орудовать кинжалом до тех пор, пока Нелесовский не превратился в кровавое подобие мелко нашинкованного овоща... Закончив, главбух с удовлетворением осмотрел дело рук своих, отдышался, вытер залитое потом и забрызганное кровью лицо, вприпрыжку добежал до ельцовского кабинета и связался по телефону с приемной Люцифера.
– Этого недостаточно, – упреждая доклад Бориса Анатольевича, лениво протянул демон.
– Но... – задохнулся Чубсов.
– Вешайся, рыжий! Если легкой смерти хочешь. И больше сюда не названивай. Твоя назойливость меня раздражает! – Внезапно ожив, трубка выпрыгнула из ладони Бориса Анатольевича и, издевательски хихикая, зависла в воздухе, под люстрой. Морально растоптанный, утративший последнюю надежду, охваченный тоскливым ужасом, Чубсов на плохо гнущихся ногах поковылял куда глаза глядят. Неизвестно, сколь долго он блуждал по зданию и где именно побывал, но в конечном счете забрел в вестибюль...
* * *Пока происходили вышеописанные события, сотрудники и посетители Учреждения окончательно утратили человеческий облик. Физиономии их чудовищным образом исказились, свернулись набок и в настоящий момент напоминали не лица людей, а гнусные хари бесов. В глазах пылало агрессивное безумие. Каждый сходил с ума по-своему. Таисия Брониславовна, например, раздевшись догола, плясала у подножия лестницы, словно ведьма на шабаше, и сорванным, осипшим голосом выкрикивала богохульства. Вусмерть пьяный нарколог-экстрасенс, валяясь на полу в луже блевотины, горланил непотребные песни. Суйсуев на виду у всех совершал содомский грех[15] с Козырьковым. Гортанно восклицая: «Швэдский сэмья! Швэдский сэмья!», к ним пытался пристроиться восточный человек. Ненемецкий, оседлав плечи Юмкина, усердно выдирал пучки свалявшихся волос из немытой гривы журналиста. Тот, однако, на боль не реагировал, а остервенело пинал ногой дряблую задницу Новосвинской, которая, в свою очередь, простуженным басом распевала гимн Соединенных Штатов. Плешвиц, спустив до колен штаны, сосредоточенно занимался онанизмом. Остальные вели себя не менее отвратительно. Отсутствовал только Валентин Семенович Чернобрюхов, с самого начала скрывшийся в неизвестном направлении. Появление господина Чубсова первым заметил Ненемецкий.
– У-у-у-у!!! – бешеной гиеной взвыл он. – Рыжая бестия! Явилась, не запылилась! Смерть обманщику!!!
– Смерть!!! Смерть!!! Смерть!!! – оставив прежние занятия, начала скандировать толпа. Затем озверелое скопище человекообразных, не сговариваясь, набросилось на Чубсова и принялось рвать главбуха на части. «Лучше бы я сам повесился!» – умирая в страшных мучениях, мысленно визжал он.
Растерзав Бориса Анатольевича, чиновники не успокоились, а кинулись друг на друга. В головах у них не было ни единой мысли. Одна лишь сплошная ненависть.
Бойня приобрела всеобщий характер. Стряхнув со спины Ненемецкого, Юмкин железной хваткой сдавил горло Таисии; Козырьков перекусил сонную артерию Плешвицу; восточный человек, вооружившись отломанной от стола вахтера увесистой ножкой, раскроил череп Ненемецкому; Суйсуев, высоко подпрыгнув, содрал оконный карниз и нанизал на него Новосвинскую, как на вертел. В следующее мгновение успевший задушить Таю Юмкин с невообразимой для столь хлипкого субъекта силой подхватил перевернутый вахтерский стол и обрушил на затылок Суйсуева, а господин Козырьков, злобно рыча, вцепился зубами в тощую шею журналиста и с профессионализмом племенного питбультерьера загрыз. Козырькова прикончил импровизированной дубинкой восточный человек и тут же с криками «Вах! Вах!» попытался запихнуть обратно вывалившиеся из живота кишки. Врач-нарколог, разбив о стену пустую водочную бутылку, «розочкой» вспорол ему брюхо. Прочие сотрудники вкупе с посетителями убивали направо-налево с не меньшим успехом. Пьяного нарколога-экстрасенса в процессе драки повалили на пол и до смерти затоптали ногами. Спустя час субъективного времени в вестибюле высилась груда изуродованных трупов, перемешанная с обломками использовавшейся в качестве оружия мебели. В живых не осталось никого. Последним умер выпотрошенный наркологом восточный человек...
* * *Чернобрюхов, пригорюнившись, сидел у себя в кабинете. Он слышал доносившийся из вестибюля дикий гвалт и догадывался, что именно там происходит. Когда шум затих, лидер «Хаты» понял – все! Коллеги самоуничтожились!!! Остался, пожалуй, он один!
Валентин Семенович с надеждой глянул на часы, однако стрелки не шевелились. Чернобрюхов протяжно застонал. Ничего не помогает! Даже массовое жертвоприношение!!! Сатане по-прежнему «недостаточно»! Проверять двери второй зам не пошел. Будучи человеком здравомыслящим, он прекрасно знал: раз время стоит, значит, и проход закрыт. Освобождение из западни откладывается на неопределенный срок. Быть может, навсегда! Валентин Семенович тяжело вздохнул.
– Придется смириться с превратностями судьбы, – пробормотал лидер движения «Моя хата с краю». – Плетью обуха не перешибешь! По крайней мере, пищи хватит надолго. Главное, чтоб трупы не испортились – засолить бы их, или прокоптить, или заспиртовать. От покойного Ельцова осталось море водки. Литров двести, не меньше! Да, заспиртовать – блестящая идея! Надо поискать в Учреждении подходящие по размеру емкости...
Неожиданно в кабинете раздалось грозное рычание. Висевшие на стене одна большая и три маленькие медвежьи шкуры ожили и, мистическим образом обретя плоть, плотным кольцом обступили второго зама. Чернобрюхов задрожал как осиновый лист.
– Детоубийца! – полным омерзения человеческим голосом сказала медведица. – Подонок! Думал, с рук сойдет?!
– Простите! Помилуйте! Я больше не буду!!! – трусливо зачастил Валентин Семенович.
– Свою смерть я тебе, возможно бы, и простила, – неторопливо ответила медведица. – Свою смерть, – подчеркнула она, – но не убийство детей. Сдохни, ублюдок!!!
Могучая когтистая лапа с размаху опустилась на плешивую голову Чернобрюхова, сразу же сняв с нее скальп. Второй взмах, и ободранный кровоточащий череп лидера «Хаты» раскололся, словно гнилой орех. В этот момент время наконец сдвинулось с мертвой точки. Украшавшие вестибюль старинные часы-куранты начали бить полночь. С первым ударом медведица с медвежатами, снова превратившись в изрешеченные пулями шкуры, повисли на стене. Со вторым ударом мертвецы, поднявшись на ноги, разошлись по рабочим местам, с третьим ударом восстановилась поломанная мебель. С четвертым повсеместно пропали пятна крови. С пятым – на трупах затянулись раны, исчезли следы насилия. С шестым – покойники стремительно разложились. С седьмым, восьмым и девятым ударами испарились остатки гниющей плоти, улетучился запах тления. К десятому удару находящиеся в кабинетах Учреждения скелеты приняли различные позы. С одиннадцатым ударом все они покрылись толстым слоем воска. И когда часы пробили последний, двенадцатый, раз, ничто больше не напоминало о разыгравшихся здесь трагических событиях...
