Андрей Воронин - Время вспомнить все
– Отвали! – зло сказал Забродов. – Подо мной граната!
Эти слова услышали все и попятились. Мещеряков замер на месте, все еще продолжая сжимать плечо Забродову. Затем отдернул руку, словно бы прикоснулся к раскаленному металлу, и сел, прикрыв локтями живот.
– Ты что, не слышал? Подо мной граната, чеку дай! Быстро!
– Где? Что – заметался Мещеряков, лихорадочно пытаясь сообразить, где сейчас можно добыть чеку.
– В гараже, на бочке.
И только сейчас Мещеряков вспомнил о существовании самого гаража, об автобусе с детьми в нем. Все его мысли были лишь о гранате, которая в любой момент может взорваться. Он влетел в гараж, дети от заднего окна метнулись к боковым. Мещеряков рукой остановил их, показывая, чтобы подождали. На крышке бочки и в самом деле лежала чека с белым кольцом.
Бережно, двумя пальцами, как драгоценный перстень, полковник Мещеряков взял чеку и вернулся, уже шагом. Его рука подрагивала, когда он поднес ее к самому лицу Забродова.
– Куда? Как?
– Положи вот здесь, – глазами указал Забродов, – и все отойдите. Закрой калитку в гараж.
Расставив руки в сторону. Мещеряков отходил. Отходили и вооруженные люди. Забродов медленно перевернулся, одновременно вытаскивая из-под себя одну руку, второй он продолжал сжимать пальцы мертвого Каверина. Осторожно ввел усики чеки в отверстие ручки гранаты и отогнул их. Тишина вокруг царила такая, что было слышно как скрежетнула проволочка о металл. Затем Илларион один за другим отогнул пальцы мертвого и взял гранату в свою ладонь.
– Все, порядок.
Он положил гранату на землю и устало зашагал к полковнику-армянину, который стоял возле угла двухэтажного здания. Наконец, остановившись, он вытащил носовой платок из кармана камуфляжных брюк и вытер лицо, мокрое от пота.
– Зачем было стрелять? – устало спросил он.
Полковник ничего не ответил, лишь отвел взгляд.
А затем тихо сказал:
– У него же была граната.
– Вот именно поэтому стрелять и не стоило.
И, не выдержав пристального взгляда инструктора ГРУ, полковник побежал к гаражу, из которого уже выводили детей. На время все забыли о Забродове. Он открыл дверцу машины, в которой сидел майор ГАИ.
– Майор, завезете домой? Я понимаю, ваша машина не такси, но у меня с собой ни денег, ни документов.
– Завезу, – майор сам сел за руль.
Тут к машине подбежал Мещеряков, он держал куртку Забродова.
– Илларион, куртку забыл.
– Точно, давай ее сюда, – Забродов тряхнул куртку, сбивая с нее пыль, и бросил ее себе на колени.
Мещеряков хотел было тоже сесть в машину, но ас-инструктор зло рванул на себя дверцу, захлопывая ее перед самым носом своего друга.
– Поехали!
– Илларион, я не виноват! Я не отдавал приказа стрелять, я даже не знал о нем. Эфэсбэшники долбаные…
– Верю, – поднимая стекло, не глядя на Мещерякова, ответил Забродов.
– Закуривай, – предложил майор ГАИ, немолодой мужчина, – я же видел, ты им свои сигареты отдал.
– Что-то не хочется, в горле першит.
– Куда едем? – спросил гаишник, включая мигалку.
За стеклами проплывали люди, стоящие в оцеплении, машина «Скорой помощи», два грузовика, крытые брезентом, два пожарных автомобиля.
– К Белорусскому вокзалу.
– Там и живете?
– Да нет, немного подальше, но хотелось бы пройтись пешком, голову проветрить. Устал я сегодня.
– Все устали, – вздохнул майор, – всем хватило.
* * *Все ждали, что после этого случая Забродов или психанет, или же откажется готовить следующую группу. Но тот вел себя абсолютно спокойно, словно бы ничего и не произошло, словно не было сумасшедшей ночи, гранаты с выдернутой чекой в руке мертвого спецназовца, словно бы не было перепуганных детей, их взбесившихся от страха родителей.
Такой исход, который случился, устраивал многих: террористы мертвы, дети живы. Скандал почти сразу удалось замять. Если бы террористы остались живы, возможно, поднялся бы большой шум, суд, публикации в прессе. Но так как были задействованы довольно влиятельные ведомства, скандал и удалось замять.
Забродов продолжал служить, а когда разговор заходил о двух его бывших воспитанниках, всегда обрывал:
– Вам поговорить больше не о чем? Если хотите что-то узнать, поговорите с Мещеряковым.
Миновал ровно месяц. Пошли слухи, что Забродова представляют к награде и собираются присвоить внеочередное звание – четыре маленькие звезды капитана поменять на одну майорскую. Но случилось неожиданное: Забродов подал рапорт об уходе в отставку. Он сделал это тихо, без шума, никто даже не успел опомниться. Вначале он подал заявление на очередной отпуск, а следом, получив на нем визу, положил на стол рапорт об уходе в отставку.
Забродов покинул ГРУ, не дождавшись майорской звезды, и многие его сослуживцы даже крутили пальцы у виска.
– Ушел бы на месяц позже. Какая разница? И пенсию больше получил бы, и майор все-таки – это не капитан, как-никак высший офицер.
Но у Забродова имелись свои резоны, которыми он ни с кем не хотел делиться, даже с Мещеряковым, которого начальство подослало уговорить инструктора остаться. Но найти Иллариона тому не удалось, как он ни пытался.
Соседи не знали, где Забродов, квартира закрыта. Лишь через неделю он встретился с пожилой женщиной, которая пришла убирать квартиру. Та ему сказала, что хозяин куда-то уехал, вроде бы купил дом в деревне. Но где, она не знала, и когда вернется, тот ей тоже не сообщил.
"Но не станет же Илларион кур и свиней разводить?
Дом в деревне… – недоумевал Мещеряков. Затем задумался: а может, и у него крыша поехала, а может, станет пчел разводить, как Шерлок Холмс, пасеку построит? С него станется. Он человек крайностей, ничего не умеет делать наполовину".
И тут, когда Мещеряков уже хотел развернуться и уйти из квартиры, зазвонил телефон. Пожилая женщина извинилась, и, держа в руке мокрую швабру, пошла брать трубку. Она говорила совсем недолго, затем выглянула из гостиной:
– Извините, это вы Андрей?
– Да, я, – изумился Мещеряков.
– Вас хозяин просит.
И вновь Андрею Мещерякову пришлось изумиться, как тот догадался, что именно в этот момент он окажется на пороге его квартиры. Но если бы это был первый сюрприз от Забродова, а такое случалось часто…
– Андрей, я вернусь через три недели. Все в порядке. Ты даже не можешь представить себе, как хорошо быть свободным человеком!
– Ты сошел с ума, Илларион! У тебя крыша поехала!
– Может быть, но свободным приятнее жить. Кстати, мой рапорт подписали?
– Тебя ждут.
– Зачем ждать? Я в нем все изложил.
– Ты ни хрена там не изложил: почему? зачем? Ты что, всю свою прежнюю жизнь перечеркнуть хочешь?
– Ты не понял? Я ее уже перечеркнул. Она, действительно, уже осталась в прошлом времени.
– Какой дом в деревне? Ты из Москвы решил уехать, что ли?
– Нет, настолько у меня крыша еще не поехала.
Просто подыскал себе жилье, чтобы в квартире сделать основательный ремонт. До этого руки не доходили, теперь у меня время появится, да и место, где смогу отсидеться, появилось. Так что успокой всех, скажи, Забродов жив, здоров, чего и остальным желает, – в трубке раздались короткие гудки.
– Придурок! – в сердцах сказал Мещеряков, но тут же устыдился, потому что вспомнил тот липкий страх, который обуял его, когда он услышал; «отвали, подо мной граната!».
Глава 3
Евгений Петрович Кублицкий пребывал в прекрасном настроении, несмотря на свои шестьдесят пять лет.
Сегодня он умудрился получить деньги сразу в двух местах: дали пенсию, а в троллейбусном парке выдали зарплату, на которую в общем-то никто сегодня не рассчитывал, потому как все уже привыкли, что ее выдают с опозданиями. Евгений Петрович, отстояв очередь, получил свои кровно заработанные, от чего настроение мгновенно улучшилось. Правда, он мог бы и не стоять в очереди, отложить приятную процедуру на завтра, жить ему было на что, ведь во время обеденного перерыва он сбегал за пенсией, так что деньги у него имелись.
Тут же, как всегда случается, когда в руках у человека появляются деньги, подвернулись и знакомые, два таких же работающих пенсионера, как и он. Раньше все они работали водителями троллейбусов, но сейчас коренные москвичи троллейбусов практически не водили, для этой работы вполне хватало приезжих, молодых мужчин, готовых крутить баранку за половинную плату: украинцев, белорусов, молдаван. Контингент работников в троллейбусном депо за последние несколько лет разительно поменялся. Возле кассы, хоть все и говорили по-русски, но слышались разнообразные акценты, проскакивали украинские, молдавские, белорусские и казахские слова.
Те двое, которые тормознули Евгения Петровича, были людьми местными, коренными москвичами, которые родились в столице и прожили в ней всю жизнь. Но этим в разговоре с водителями-новичками не кичились, хотя на приезжих и поглядывали с нескрываемым презрением. За баранку старых водителей уже не пускали, и поэтому они занимались ремонтом троллейбусов.
