Валерий Горшков - Любой ценой
Большинство стариков не смогло пережить блокаду, детей вывезли в эвакуацию на Урал. Да многих так там и оставили, в детдоме, узнав, что возвращаться им не к кому: все родные погибли или умерли с голоду. А новорожденных, появившихся на свет за три года блокады и сумевших благополучно дожить до первой мирной осени сорок пятого, вряд ли набралось бы с дюжину на весь некогда трехмиллионный город…
К площади Восстания Ярослав вернулся если не угрюмым и подавленным, то уж опустошенным – это точно. Но стоило ему вновь увидеть стоящих на остановке автобуса Шурика с Варей, как хандра сразу улетучилась. Охотник понял – что-то случилось. Агроном выглядел таким жалким, а его молодая жена такой растерянной и виноватой, что их, как сломавших любимую игрушку детей, хотелось прижать к груди, поцеловать в щечку и погладить по головке, шепнуть на ушко что-то ласковое и успокаивающее.
Причина столь разительной перемены настроения новых знакомых выяснилась быстро.
– Мы решили тоже в кино не идти, – вытирая глаза платочком, поведала Варвара. – Сели в трамвай, чтобы проехать две остановки, до магазина писчебумажных товаров. Я хотела большой альбом купить, для рисования. И краски.
– Она у меня не только свекловод с дипломом, но и художница к тому же, – печально хмыкнул Шурик. – Между прочим – очень хорошая…
– Что сумка порезана, а из нее кошелек с деньгами и карточками пропал, я только в магазине обнаружила! – всхлипнула Варя и закрыла лицо руками. – Как теперь жить?!
– Понятно, – нахмурился Ярослав. – Карманники. Вы в милиции были?
– Конечно, – кивнул Шурик. – А что толку? Написали заявление. Старшина сказал, что у них в участке только за последнюю неделю мы уже семнадцатые, кто в трамвае кошелька лишился. В районе целая банда работает. Э, да что тут теперь? – махнул рукой агроном. – Хорошо еще, что в селе, не в городе живем. Еда какая-никакая всегда найдется. До конца месяца не так уж много осталось, перебедуем как-нибудь. Потом в колхозе зарплату и новые карточки дадут. Просто обидно, понимаешь, капитан? Одни люди работают честно, спину гнут, а другие… к стенке бы их, сволочей, поставили, дали автомат и сказали, что ничего мне за это не будет – всех бы очередью покосил!
– Это ты сейчас так говоришь, – покачал головой Ярослав. – Через сутки ты остынешь и будешь смотреть на вещи значительно трезвее. К тому же… Думаешь, это так просто – очередью по людям, из автомата? Тем более безоружным, у стенки. Даже если это – ворье, на котором пробы ставить негде.
– Наверное, ты прав, – помолчав пару секунд, вынужден был согласиться агроном. – Только… где тогда социалистическая справедливость?! Почему одни должны трудиться, а другие – их обчищать, и, довольные, пропивать за один вечер в бандитской малине то, за что образованные люди месяц грязь сапогами месили?!
– А кто тебе сказал, что мир справедлив? – Охотник пристально взглянул в глаза парня. – Кто сказал, что добро должно всегда побеждать зло, как в детской сказке? Нет, Шурик. Мир со дня его сотворения был, есть и останется жестоким и беспощадным. И чем раньше ты это поймешь, братишка, тем легче тебе будет.
– В смысле? – не понял агроном. Его жена, внимательно слушающая вдруг принявший совсем неожиданный ход разговор двух мужчин, перестала плакать и внимательно смотрела на Ярослава.
– Будешь спокойнее относиться к происходящему, – пояснил Охотник. – Переделать этот мир мы не в силах. Мы – лишь его малая часть. Песчинка. И обречены жить по раз и навсегда установленным законам. Значит, нужно принимать мир таким, каков он есть. А понятия «справедливость» не существует в принципе. Это иллюзия. Читай басни дедушки Крылова из школьной программы по литературе. Помнишь: «У сильного всегда бессильный виноват… А виноват ты в том, что хочется мне кушать… Сказал – и в темный лес ягненка уволок». За абсолютную точность цитаты не ручаюсь, но главное – смысл.
– Сам придумал? Насчет справедливости? – грустно улыбнулся Шурик.
– Нет, – спокойно ответил Ярослав. – Это древняя китайская философия. Лао-Цзы.
– Легко сказать – принимай таким, каков есть, – хмыкнул Шурик. – А если мне не нравится, что у моей жены вор украл кошелек?! А милиция ничего не может сделать. Тогда как быть? Простить этого урода? Как боженька завещал: прости убогих, ибо они не ведают, что творят?
– У вора своя правда. Он считает, что имеет полное право украсть твой кошелек. Значит, ты имеешь полное право на свою правду. Он выследил твой кошелек и взял его. Найди его и накажи, если сможешь. Жаловаться в милицию на выбитые зубы он не пойдет. Но отомстить обязательно попытается.
– Если бы это было так легко, милиция их бы давно всех переловила, – пряча влажный платочек в карман легкого пальтишка, заметила Варвара.
– А кто сказал, что должно быть легко? – пожал плечами Ярослав. – Даже Ленин писал: весь мир – борьба. Или это Маркс? Не помню.
– Действительно. Покой нам только снится, так что ли?
– Примерно.
– Знаешь, ты интересный собеседник, капитан, – улыбнулся Шурик. – У нас в Морозово таких днем с огнем не найти. Народ в большистве своем темный, забитый и невежественный. И лентяи – каждый второй. Не считая каждого первого пьяницы… Так что предложение насчет гостей остается в силе. Между прочим, товарищ капитан. Мы уже целых три часа знакомы, а я и Варя до сих пор не знаем, как тебя зовут. Это секрет?
– Меня зовут Ярослав. Можно просто Слава, – Охотник во второй раз пожал руку агронома, улыбнулся девушке. – Как зовут вас, я знаю. И даже знаю, где вы живете.
Дружно рассмеялись. Об украденном в трамвае кошельке с деньгами и карточками вслух уже никто не вспоминал. По крайней мере в ближайший час.
– А вот и автобус, – оживилась Варя.
К остановке, на которой уже столпилось десятка два с лишним пассажиров откровенно сельского вида – с котомками, мешками и рюкзаками – моргая сигналом поворота, подъехал скрипящий всеми сочленениями старенький синий автобус. Они вошли почти самыми последними, пропустив вперед особо нетерпеливых, активно работающих языком и локтями, боящихся не успеть крикливых теток и помятых мужиков. Таковых на остановке оказалось большинство. На трость в руке Ярослава никто из колхозников даже внимания не обратил – эка невидаль! Когда один из мужиков, пытаясь раньше соседей протиснуться к единственной узкой двери, от души засветил обитым железом краем фибрового чемодана Охотнику прямо в собранное по кусочкам колено, Ярослав едва не задохнулся от застрявшего в груди стона. Боль была адская. На глаза мгновенно навернулись слезы. Стоявший рядом Шурик все видел, все понял и, пытаясь хоть как-то поддержать побледневшего сильнее обычного Ярослава, крепко стиснул пальцами его плечо. Хороший все-таки парень, этот агроном.
Места внутри автобуса, хоть и впритык, но хватило и людям и вещам. Водитель собрал плату, выдал билеты. Выпустив облако едкого дыма и дважды чихнув, автобус медленно, словно нехотя отошел от поребрика и влился в жиденький поток бегущих вокруг площади Восстания автомобилей, взяв курс на юг…
Время в пути, как это часто случается во время приятного разговора, пролетело незаметно. Ноющая боль в колене потихоньку притупилась и почти исчезла. Когда частично опустевший автобус выполз из жиденькой березовой рощицы и начал, надрывно урча изношенным мотором, с черепашьей скоростью взбираться на высокий, так хорошо знакомый Ярославу крутой холм, весь покрытый пепелищами и изрытый воронками от снарядов, Охотник, как мог, попытался унять вдруг начавшую сотрясать все его тело противную дрожь. Но не сумел. Все внутренние органы – сердце, легкие, печень – мелко вибрировали, словно от холода. Охватившее его перед долгожданной встречей с сенсеем нешуточное волнение оказалось столь сильным, что перед ним меркли даже эмоции, испытываемые Ярославом когда-либо во время выполнения боевых заданий в глубоком тылу врага. Впрочем, «на прогулке» он, за редким исключением, всегда оставался абсолютно спокоен и сосредоточен на выполнении задачи, как лишенная нервов бездушная боевая машина.
Здесь и сейчас все было совершенно иначе.
Глава 4 Итак, она звалась Светланой
Тепло попрощавшись с новыми знакомыми и в третий раз услышав от Шурика и Варвары настойчивое приглашение заходить в гости, вместе с другом-профессором, Ярослав закинул на спину вещмешок, подошел к двери и попросил водителя остановить автобус у подножия холма. А сам, спустившись на ступеньку, уже ни на мгновение не сводил глаз с показавшегося впереди дома. Полыхавшая вокруг война каким-то чудом обошла стороной этот благословенный, словно заговоренный молитвами-оберегами клочок земли у реки. Дом Сомова выглядел точно так же, как семь лет назад, в день, когда Охотник покинул его. Разве что отсутствовала крыша над прикрытым сейчас тремя досками колодцем, а возле сарая, где находился их домашний спортзал и гараж для мотоцикла профессора, зияла огромная воронка от разорвавшегося снаряда. Сам сарай с этой стороны слегка обгорел, покосился, но – устоял…
