Полет Пустельги - Сергей Дмитриевич Трифонов
— Посмотри, что происходит, Ганс. Будь уверен, мы вскоре будем у власти. И тогда в первую очередь займемся возрождением вооруженных сил и, конечно, военной авиации. Кто ее возглавит? Геринг, который с головой ушел в большую политику, внутрипартийные дрязги, пытается, во что бы то ни стало занять второе после фюрера место в партии, а затем и в государстве? За все эти годы он ни разу не сел за штурвал самолета, не интересовался развитием авиационной техники, палец о палец не ударил при создании в Германии авиационных спортивных союзов. Или, быть может, твой уважаемый шеф, Эрхард Мильх? Да, он талантливый организатор, много сделавший для создания прочной основы будущих военно-воздушных сил. Но он бизнесмен до мозга костей. И, поверь мне, когда на чашу весов положат интересы Германии и коммерческую выгоду, он выберет последнюю. Таков же и Удет. Да еще ко всему и пьяница. Фон Грейм, Лерцер, десятки других талантливых летчиков служат кто в пехоте, кто в полиции. Они уже давно забыли, что такое самолет.
Гесс был не прав. Он прекрасно знал о том, что почти все опытные боевые летчики, благодаря командованию рейхсвера, Герингу и Министерству транспорта, устроены на различную службу до лучших времен, что многие из них серьезно изучают зарубежный опыт развития военной авиации, являются инструкторами в коммерческих летных школах Люфтганзы и спортивных авиаклубах. Многие прошли переобучение и стажировку в летной школе, созданной в России, в Липецке по соглашению с советским правительством. Я думаю, он знал и том, что обо всем этом прекрасно осведомлен и я. Несмотря на спокойный, уравновешенный характер Гесса, я видел, насколько он не любит Геринга. Я был далек от внутрипартийных интриг, поэтому не стал вступать с Гессом в дискуссию. Он продолжал:
— Во главе новых Военно-воздушных сил Германии я вижу тебя. Мою точку зрения разделяют Розенберг, Гиммлер, Отто Дитрих, многие другие товарищи. Я, как руководитель политического отдела имперского руководства партии и комиссар по политическим вопросам, буду настаивать перед фюрером на твоей кандидатуре. А твоя задача — подбирать себе помощников среди летчиков. Герингу не верь. Подставив тебя фюреру, он расчищает дорогу себе и своим собутыльникам.
Этот разговор оставил в моей душе горький осадок. Я сожалел, что окружение фюрера уже делит шкуру неубитого медведя, тасует будущие портфели в государственном аппарате и армии, преследует узкогрупповые цели. Было обидно, что, ведя торг о моей кандидатуре, о моем желании, моем видении проблем, меня никто не спрашивал. И я решил: будь что будет. Никуда из Германии я не уеду. Я, в конце концов, баварец. Здесь моя родина. За нее я кровь проливал. И, если потребуется, я, как офицер, отдам за нее жизнь. Поступлю так, как скажет фюрер.
Берлин. 11 мая 1945 года
Большую часть дня Кети Хойзерман провела со специалистами подполковника Шкаравского. В беседе c экспертами, а затем еще раз письменно она охарактеризовала состояние зубов Гитлера и Евы Браун. Был составлен акт, в котором говорилось: «Гражданка Хойзерман Кети детально описала состояние зубов Гитлера. Ее описание совпадает с анатомическими данными ротовой полости вскрытого нами обгоревшего неизвестного мужчины». Хойзерман для Шкаравского снова нарисовала по памяти расположение зубов и протезов Гитлера и Браун, отметив их особенности. Шкаравский, сравнив рисунок, сделанный ею вчера, и новый, пришел к заключению об их тождественности. Акты экспертизы обгоревших трупов, показания Хойзерман, ее рисунки с описаниями зубов были переданы полковнику Грабину.
Зубной техник Фриц Эхтман после допроса, в ходе которого он, как и Хойзерман, по памяти нарисовал схему зубов и протезов Гитлера и Браун, был также направлен к Шкаравскому. В присутствии судебно-медицинских экспертов Эхтман дал подробное описание протезов, особенно отметив специальную конструкцию моста, выполненную им в сорок четвертом году для Евы Браун. Он обратил внимание на то, что только по одной этой конструкции, которая являлась его патентованным изобретением, можно было идентифицировать челюсти Браун.
Около шестнадцати часов Сизова привела Хойзерман к Грабину. В кабинете находились Савельев, молодой лейтенант-переводчик и еще три незнакомых офицера. Хойзерман спросила Сизову, не много ли ей чести от такого количества молодых и красивых русских офицеров? Сизова улыбнулась, но промолчала. Грабин пригласил всех за большой приставной стол, усадив Хойзерман в торце. Он дал знак младшему лейтенанту Иванову, и тот положил перед немкой коробку. Она с удивлением и тревогой поглядела на Грабина.
— Открывайте, фрёйлейн Хойзерман, — сказал полковник, подбадривая ее жестом руки, — открывайте, не бойтесь.
Когда Кети вынула из коробки челюсти и фрагменты зубных протезов, в кабинете воцарилась тишина. Семь пар напряженных глаз впились в лицо стоматолога. Пять минут, пять неимоверно долгих минут, показавшихся вечностью, она рассматривала фрагменты, особенно тщательно изучая один зубной мост. Потом разделила фрагменты на две части, одну чуть сдвинула в сторону, положила руку на другую и звонко произнесла:
— Это зубы Гитлера. Дайте нарисованную мною схему.
Она пробежала глазами по переданному ей рисунку, положила его на стол, на рисунок фрагмента челюсти. Ее глаза засияли, на щеках появился румянец.
— Господа офицеры! Я с абсолютной уверенностью подтверждаю, это зубы Гитлера.
Старший лейтенант Сизова, забыв об уставе, о служебной этике, понимая всю важность свершившегося, громко зааплодировала. Грабин всем на удивление встал и тоже захлопал. Вскоре все офицеры с радостными лицами, будто вторично штурмом взяли Рейхстаг, стоя аплодировали словам Хойзерман. Поддавшись общим эмоциям, она подняла обе руки и воскликнула:
— Господа! Господа! А вот это зубы Евы Браун, то есть фрау Гитлер. Я в этом почти уверена. Но все же последнее слово за господином Эхтманом. Именно он делал для нее коронки и мосты.
Ввели Эхтмана. Невысокого роста, круглолицый, с жидкими волосами, зачесанными наверх, с усталыми глазами, он подошел к столу, сразу выбрал из отложенной Хойзерман части фрагмент с золотым мостом.
— Это зубы фрау Гитлер. Я могу подтвердить это профессионально.
Уже никто не сдерживал эмоций. Все вновь захлопали. Немцы прекрасно понимали, что являлись, возможно, главными действующими лицами финала этой исторической драмы, но не знали, как себя вести. Хойзерман взяла под руку Сизову. Эхтману, пережившему вместе с женой и дочкой-подростком осаду и штурм Берлина, все последующие напасти казались сущими пустяками. Он скромно стоял в углу кабинета и тоже улыбался.
Составили акт опознания, который подписали все присутствовавшие. Грабин тут же убрал его и коробку с фрагментами зубов в сейф, вызвал дежурного и приказал накрыть в
