Стивен Хантер - Жарким кровавым летом
Он видел будку стрелочника, но не наблюдал никаких признаков того, что где-то что-то происходит. Поскольку он видел то, что было освещено, проблема тени — хотя она была зеленой, а не черной — несколько смущала его. Он задался запоздалым вопросом: не стоило ли ему побольше поработать с прицелом, достичь лучшего понимания того, что таилось в пылающей головоломке, которую открывал его глазу окуляр прицела ночного видения? Не могло ли случиться так, что у него в поле зрения пройдут люди, а он не поймет, что это именно люди, а не что-то другое?
Нет, так случиться не могло. Он, в конце концов, видел форму и размер будки стрелочника, видел небольшое углубление позади нее, различал резкие контуры стальных распорок опор электропроводов. У того, что он видел, не было никакого фона, потому что луч лампы не доставал так далеко. Джонни не мог видеть того, что не было освещено, отчего вся вселенная приобрела укороченную перспективу, как будто мир имел в глубину ярдов сто пятьдесят или около этого.
— Ты не ви...
— Заткнись, черт возьми! Заткнись и не двигайся! — шепотом прикрикнул он на Оуни, который заметно мандражировал.
Оуни ничего не сказал.
И тогда они услышали издалека звук приближающегося поезда.
— Пора, — чуть слышно прошептал Джонни.
— Динь-дон, — также одними губами откликнулся Динь-Дон Белл. — Вечеринка начинается.
47
Скорчившись в темноте позади будки стрелочника, они наблюдали, как поезд втягивается на территорию товарного двора. Он походил на любой другой поезд и точно так же, как любой другой поезд, пыхтел паром, шипел, стонал, как какое-то большое экзотическое животное. Когда же он наконец остановился, то еще некоторое время лязгал, подергивался, фыркал и выпускал пар из множества всяких отверстий. На многих товарных вагонах красовалась надпись «ПИВО ДЖЕКС», но это ничего значило: всем известно, что товарные составы собирают из самых разнообразных вагонов, лишь бы они шли в одном направлении.
В центре состава располагался один непохожий на другие длинный черный вагон, сквозь узкие, больше похожие на щели окна которого лился яркий свет. Он напоминал бронеавтомобиль, воплощение человеческой изобретательности — темный, запечатанный, угрожающий блокпост на колесах.
— Вот оно, — прошептал Ди-Эй Эрлу.
— Ага, — отозвался тот.
Было около двух часов ночи. Перед ними на протяжении нескольких часов висело черное небытие, плескалась где-то неподалеку льющаяся из крана вода да воняло керосином. Через пути прошел сторож с фонарем, но он явно никого и ничего не искал, лишь мельком заглянул в будку, посветил туда фонарем, убедился, что там не устроился на ночлег никакой бродяга, и не спеша удалился. И вот наконец-то прибыл поезд.
— Может быть, стоит подойти поближе? — спросил Ди-Эй.
— Нет. Подождите, пока они начнут свою собственную игру. Если вы двинетесь слишком рано, это ничего не даст.
— Да.
— Я проверю, как там ребята.
Эрл отделился от старика и, низко пригнувшись, чуть ли не на четвереньках, укрываясь за невысокой насыпью, по которой проходили рельсы, перебрался туда, где неподвижно сидели, прячась в тени, остальные участники команды. Все были наготове, и каждый был охвачен какими-то собственными драматическими раздумьями.
— Все в порядке?
— В полном, мистер Эрл. Когда дадите сигнал?
— Придется еще немного потерпеть, так что ждите спокойно.
— Я готов.
Он беззвучно похлопал каждого по плечу, чувствуя их энергию, их жизненную силу. Это была их последняя операция. После этой ночи все должно было закончиться. Они все это знали.
Последним оказался Карло.
— Ты как, в порядке?
— В порядке, мистер Эрл.
— Мама здорова?
— Совершенно.
— Ди-Эй сказал тебе, что ты должен делать?
— Да, сэр. Но мне это очень не нравится.
— Мне это тоже не нравится, но именно так приказал командир. Когда наши пойдут, ты проберешься к тому домику и присоединишься ко мне. Мы будем ждать и смотреть, как пойдут дела.
— Я понял.
— Хороший мальчик.
Так же на карачках Эрл вернулся к Ди-Эй.
— Еще не слишком поздно. Я могу повести их. А вы присоединитесь к нам, когда потребуется ваше участие.
— Нет, Эрл. Это моя игра. Я заслужил это.
— Да, сэр, но...
Внезапно за сотню с лишним ярдов от них распахнулась дверь, и на землю легла яркая полоса света. Тут же прозвучали два быстрых выстрела. Несколько фигур вроде бы промчались с обоих концов к середине поезда, и было видно, как в вагон полезли люди. Прозвучал еще один выстрел.
— Господи... — пробормотал Ди-Эй.
— Вот именно, — сказал Эрл. — Они сделали свой ход.
— Что, теперь нам пора?
— Я дал бы этому еще несколько минут. Позвольте им чувствовать себя в безопасности.
— Хорошо.
Дверь закрылась, и свет померк. Прошло около двух минут, и наконец Ди-Эй сказал:
— Ладно. Теперь за дело.
— Это верно, — ответил Эрл. — Когда они выйдут, вы уже будете на местах.
Эрл побежал, пригнувшись, вдоль путей.
— Пора на работу, — будничным тоном шептал он каждому из своих людей, пока не обошел всех. — Идем, Хендерсон.
— Да, сэр, — ответил Хендерсон.
Несколько шагов люди шли пригнувшись, а затем выпрямились. Ди-Эй шел первым. Видимость была ограничена, самое большее, двадцатью пятью ярдами, но они двигались в хорошем порядке — стрелковой цепочкой в десяти футах один от другого.
Ди-Эй выдвинулся к середине цепочки, взмахнул рукой — этот взмах прошел по цепочке, как волна, — и его подчиненные развернулись в стороны друг от друга и присели на одно колено; каждый держал перед собой в обеих руках пистолет сорок пятого калибра, как их учили.
* * *Джонни увидел, как в зеленой темноте поднялись людские фигуры.
— Отлично, — сказал он.
Он чувствовал, как Оуни мучается от нетерпения.
Затем они приблизились. Семеро мужчин, словно солдаты Первой мировой, шли, разделившись по двое, через ничейную полосу. Это напомнило ему о восемнадцатом годе, о последнем большом немецком наступлении и бесконечном экстазе убийцы, который он испытывал, с небывалым воодушевлением стреляя из пулемета «браунинг» тридцатого калибра с водяным охлаждением, наблюдая, как пули дробят все, во что попадают, и как поднятая им свинцовая буря вкось, словно кегли в кегельбане, целыми толпами валит движущихся людей, и ощущая жар, исходящий из разогретого оружия, неодолимую ярость происходящего, которое он видел в свете непрерывно загоравшихся высоко над ним звезд — осветительных ракет. Эта инфракрасная штука — сегодня она была осветительной ракетой, светившей только ему одному, и никому больше.
Он попытался найти Эрла. Эрл должен быть впереди. Эрл должен вести себя как герой. Но инструмент не давал ему возможности рассмотреть такие детали; можно было только различать пятна, двигающиеся в уверенном, устойчивом темпе мультипликационного фильма.
— Стреляй! — прошипел Оуни, неотрывно следивший за тем, как ствол карабина очень плавно движется в руках Джонни, пока ирландец рассчитывает, как будет стрелять.
Но Джонни имел нервы, отлитые из вольфрама. Именно поэтому он добился таких больших успехов в своем деле. Он решил, что должен позволить им подойти поближе, потому что — он знал это наверняка — после первой же очереди строй рассыплется и ему придется отслеживать и выцеливать всех оставшихся в живых и стрелять по бегущим. Это означало, что чем дальше они окажутся от укрытия, тем больше времени будет в его распоряжении и тем меньше шансов будет у кого-нибудь из них вернуться в будку стрелочника.
Он дал им на подход еще минуту. Потом еще одну. Во всем этом чувствовалось что-то странное, почти кощунственное. Он ощущал себя едва ли не всемогущим. Семеро мужчин считали себя никем не видимыми, в этом он был полностью уверен, поскольку внимательно следил за ними сквозь темноту. Время от времени они останавливались и ловко перегруппировались, принимая в эти мгновения позы для стрельбы, и их движения казались такими рутинными, вялыми и беззастенчивыми, что можно было подумать, будто он подглядывает за ними в душевую кабинку.
— Стреляй, убей тебя Христос! — почти выкрикнул Оуни; терпеливое ожидание самого удобного момента оказалось непосильным для его более брутального и прямого стиля гангстеризма.
— Сейчас, сейчас, дружок, — пропел Джонни, — только еще одну распроклятую секундочку. Мне кажется, что я заприметил лидера.
Это был огромный дядька в середине, сутуловатый длиннорукий громила, который вел своих мальчиков, держась немного впереди. Он, конечно, не мог быть никем иным, кроме как Эрлом. Но какой же он был громадный! Даже странно, что он оказался таким большим: мальчишка не говорил, что он такой крупный, а говорил только о том, что он быстрый, жесткий, жилистый, ловкий и решительный.
